Однажды, еще совсем малышкой, она сидела у окна в ожидании, пока Арман вернется домой с работы, и вот, увидев, как он показался из-за угла, сорвалась с места и бросилась к входной двери, крича во все горло:

- Я чувствую запах папы!

Но Моника, которая хлопотала у печи, разогревая ужин, даже не повернулась. Она только буркнула:

- Не мудрено!

Девочка остановилась как вкопанная, удивленная не столько словами, сколько маминым тоном.

- Что ты сказала, маман? - переспросила она.

- Я сказаала "не мудрено", - ответила Моника. - Даже мертвец учуял бы запах твоего папочки. Еще бы - ведь от него разит за милю, как от ходячего трактира.

- Что, маман?

Моника обернулась, посмотрела на выжидательно поднятую мордашку ребенка и в миллионный, должно быть раз подумала, что не питает к Анжелике материнских чувств. Возможно, останься они сразу с дочкой вдвоем, все было бы по-другому, а так с самого рождения Анжелика была дочкой Армана.

- Я сказала, что нет ничего удивительного в том, что ты почувствовала запах своего отца, - хриплым голосом сказала Моника. - Его учуял бы даже мертвец.

- А-аа, - протянула Анжелика. Она была сбита с толку и хотела спросить у матери, что та имела в виду, но Арман уже стоял в дверях и она не могла терять времени.

- Папочка!

Арман подхватил дочурку и подбросил в воздух.

- Ну чем я не король? - расхохотался он. - Ведь меня встречает настоящая принцесса!

Он закружил Анжелику, которая смеялась и визжала от восторга.

- Арман! - крикнула Моника. - Опусти ребенка. У нее живот заболит перед ужином.

Арман поставил девочку на пол. Анжелика чувствовала, что отношения между родителями стали натянутыми. Словно их держала невидимая резиновая нить. Нить всегда была натянута и никогда не ослабевала...

- Анжелика! - позвала мать. - Иди мыть руки.

Анжелика почувствовала, как к горлу подкатил комок, а в глазах запершило.

- Да, верно, - подтолкнул ее Арман. - Вымой руки и возвращайся, потому что мне не терпится рассказать тебе о чудесном изобретении.

- О каком, папочка? - глаза Анжелики широко раскрылись. Она уже забыла про навернувшиеся слезы.

- О, - сказал Арман, - это замечательное изобретение, о котором я имею право рассказать только маленьким девочкам, которые носят имя Анжелика и у которых очень, ну очень чистые руки. - Он умолк и посмотрел в загоревшиеся глаза дочери. - Но я, так и быть, чуточку подскажу. Это изобретение имеет отношение к транспорту.

- Машина! - закричала девочка, захлопав в ладоши, и радостно запрыгала.

- Анжелика, - со вздохом сказала Моника. - Ну почему ты никогда не слушаешься свою мать? Я же сказала тебе - иди мыть руки. Немедленно!

- Да, маман.

- Ты не успеешь, - сказала Моника, глядя, как Арман направился в столовую к шкафчику, в котором стояла бутылка виски. - Мы уже садимся ужинать. Умывайся быстрее.

- Успею, - ответил Арман. - На это много вермени не требуется.

- Разумеется, - бросила Моника.

После слов Моники резиновая нить снова натянулась. Анжелика испугалась - а что будет, если резинка не выдержит и лопнет? Ей стало так страшно, что она повернулась и со всех ног бросилась в ванную.

Вряд ли это получилось у нее осознанно, но с той поры Анжелика ни разу не говорила матери, что чувствует папин запах. Более того, она стала вообще редко разговаривать с матерью. Жизнь с матерью сводилась к чистой одежде, убранным комнатам и достаточно обильной, хотя и довольно однообразной еде - причем сама Анжелика ни в чем этом матери не помогала.

Моника без конца твердила:

- Ты не должна портить руки. Настоящую леди можно сразу узнать по рукам. Не хочу, чтобы кто-нибудь упрекнул меня в том, что я вырастила не настоящую леди.

Или:

- Жить в грязи грешно. Наш Создатель сотворил тело как храм для души. А можешь ты вообразить себе грязную церковь? Нет. То же самое и с людьми. Грязнуля живет во грехе и противится воле Господней.

Бесед у матери с дочерью не получалось. Когда Моника говорила, Анжелика слушала ее вполуха. Стоило ли слушать, если мать все равно никогда не говорила ничего путного. Все разговоры сводились к их дому или бабушке Генриетте, или к новым платьям, которые Моника собиралась сшить Анжелике все это казалось девочке ненужным и скучным.

Незадолго до своего дня рождения - ей должно было исполниться двенадцать - Анжелика проснулась ночью от боли и ощущения, будто она погружена во что-то липкое. Девочка зажгла свет, откинула одеяло и с ужасом увидела, что ночная рубашка и простыни мокрые от крови. Анжелика бросилась вниз, оглашая дом криками, а мать, только взглянула на нее, отвернулась с гримасой отвращения.

- Пришло, - вздохнула Моника.

- Что со мной случилось? - давясь от слез, выкрикнула девочка, но мать даже не повернулась.

- Иди и вымойся, как следует, - брезгливо процедила она.

- Но я умираю! - крикнула Анжелика.

Охваченная ужасом, она не помня себя бросилась вон из дома и помчалась, не чуя под собой ног к дому доктора Бенджамина Саутуорта, где, как она знала, был Арман. Взбежав на крыльцо, она забарабанила кулачками по двери:

- Папа! Папа!

Арман открыл дверь сам, из-за его спины выглядывал доктор.

- Что за чертовщина! - невольно вырвалось у Армана. Не веря своим глазам он уставился на распростертую на крыльце дочь. - Что случилось?

Он подхватил ее на руки.

- Я умираю, папочка, - пролепетала сквозь слезы Анжелика.

- Дьявольщина! - прохрипел доктор Саутуорт.

Но Анжелика его не слышала. Она обхватила ручонками папину шею и прижалась к его теплой щеке. Раз ей суждено умереть, она умрет в отцовских объятиях.

- Не бойся, малышка, ты не умираешь, - сказал доктор Саутуорт.

Мужчины обмыли девочку, а потом доктор Саутуорт сходил и принес ей одну из собственных ночных рубашек.

- Вот, одень это, Анжелика, - ласково произнес он. - А твою грязную старую рубашку мы просто выбросим.

- Нет, - возразил Арман. - Она вовсе не грязная. Ничего необычного не случилось.

Вот как Анжелика Бержерон узнала про менструальный цикл. Она сидела на коленях у отца и слушала во все уши. Две таблетки аспирина уняли ее дрожь, а несколько капель бренди в стакане с теплым молоком, который заботливо подставил ей отец, погрузили Анжелику в дремоту. Она уже почти спала, когда в комнату вошла Моника.

Она подняла с пола окровавленную ночную рубашку дочери и накинулась на мужа.

- Что вы с ней сделали?

Анжелика не открывала глаз, но от нее не ускользнул холод в голосе отца.

- Мы рассказали ей о том, что должны были давным-давно объяснить.

Моника взяла стакан с остатками молока и принюхалась.

- Так я и думала, - сказала она. - Вы со своим пьяницей-дружком решили споить мою дочь. Анжелика! Просыпайся.

- Моника. - Арман даже не повысил голос, но Анжелике показалось, что он кричит. - Замолчи!

Анжелика услышала, как мать охнула.

- Если у тебя самой какие-то идиотские представления о том, какой должна быть женщина, это не значит, что тебе дозволено портить ребенка. Я этого не потерплю. Уж можешь мне поверить.

- Как ты смеешь разговаривать со мной таким тоном? - взвилась Моника. - Ты не у себя в пекарне!

- Я обращаюсь к тебе, Моника, - продолжал Арман все тем же ровным голосом. - Я не позволю тебе испортить жизнь моему ребенку.

- Твоему ребенку! - вскричала Моника. - А я, по-твоему, уже и не мать?

- Мать, конечно, - кивнул Арман. - Хотя и против собственной воли.

Он закутал прикидывавшуюся спящей Анжелику в свое пальто и на руках отнес ее домой и уложил в постель.

- Можешь открыть глаза, малышка, - сказал он, склонившись над дочкой. - Она внизу.

Анжелика улыбнулась, а Арман погладил ее по волосам и поцеловал.

- Спи, моя милая, - сказал он. - Завтра поговорим.

Вскоре Арман рассказал дочери о том, чем различаются мужчины и женщины, и как появляются на свет дети. Он не скрывал от Анжелики ничего, но говорил так бережно и доверительно, что девочка прониклась к нему всей душой. Когда они беседовали, Арман разговаривал с ней, а не просто говорил или обращался к ней, он умел слушать дочку так, словно ему и впрямь важно было узнать ее мнение, посоветоваться с ней. Иногда затевали беседы на серьезные темы, но чаще придумывали веселые забавы, которые тщательно скрывали от матери.

Некоторое время назад доктор Саутуорт приобрел машину, которую Моника панически боялась и ненавидела. А вот для Армана, которого доктор обучил езде на новом автомобиле, и для Анжелики эта машина была не просто средством передвижения. В их играх она представлялась то колесницей Бен-Гура, то крыльями богов, а то и ковром-самолетом.

- С тех пор как доктор обучил тебя водить этот драндулет, у меня нет ни минуты покоя, - ворчала Моника. - Я не хочу, чтобы Анжелика каталась с тобой. Это опасно, и в машине грязно.

Кончилось тем, что Арман и Анжелика перестали разговаривать об автомобиле при Монике. Но иногда после ужина Арман брал дочь за руку и спрашивал:

- Не хочешь немного прогуляться перед сном?

И они с Анжеликой спешили к дому доктора Саутуорта, где их ждала замечательная машина. Они долго катались по мощеным улочкам Эймити, и Анжелике казалось, что она птичка, которая порхает в поднебесье. Она только мечтала, чтобы это никогда не кончилось.

- Не беспокойся, малышка, - говорил ей Арман, когда прогулка подходила к концу. - Потом будет еще лучше, обещаю тебе.

Лучше становилось, когда Арман выходил из глубокого запоя - именно тогда он возвещал, что чувствует себя могущественнее, чем президент Соединенных Штатов и король Англии, вместе взятые.

Тогда они с Анжеликой отправлялись в поход или даже куда-нибудь уезжали. Чаще всего на несколько часов, иногда на целый день, а несколько раз - о, как это было чудесно! - на весь уик-энд. К двенадцати годам Анжелика успела уже повидать Бостон и даже побыать в Провиденсе - никто из детей, что посещали городскую школу Эймити, не мог похвастать тем же. Ночевала Анжелика в гостинице и завтракала в постели, в то время как отец читал ей вслух газету и постоянно смешил, разговаривая разными голосами.

Он купил ей бархатное пальмишко с бархатной же муфтой, и Анжелика, вышагивая рядом с отцом, чувствовала себя первой дамой в Бостоне. Обедая в гостиничном ресторане, она ела такие волшебные яства, как салат из свежих фруктов со взбитыми сливками, яблочный пирог "а ля мод" и даже кофе со сливками и двумя кусочками сахара, в то время как ее отец заказывал и поглощал невозможную гадость вроде сырых устриц.

- Устрицу нужно жевать, - назидательно говорил Арман, запихивая в рот отвратительного вида комок, - не глотать целиком. Вот. Попробуй, как я.

Но у Анжелики ничего не выходило, и Арман заботливо подносил ей ко рту салфетку, чтобы девочка могла незаметно для окружающих выплюнуть недожеванную устрицу.

О, папочка, - как-то раз сказала Анжелика, - как мне не хочется возвращаться домой. Как жаль, что мы не можем переехать в Бостон и остаться жить в этой гостинице. Только вдвоем - ты и я.

Арман Бержерон жевал, не отрывая голову от тарелки, и почувствовал неимоверное облегчение, когда к их столику подошел официант.

- Хотите еще кофе? - спросил он.

- Да, будьте любезны, - с важным видом кивнула Анжелика.

Дважды отец возил ее на Атлантическое побережье. В первый раз Анжелика испугалась, потому что никогда прежде не видела океан, который оказался вблизи куда более бескрайним, холодным и бурным, чем на картинках. Но во второй раз ей уже понравилось.

- Как здесь здорово, папочка! - воскликнула она.

Арман расхохотался.

- Знаешь, что мне больше всего нравится в океане? - спросил он. - То, что он существует сам по себе. Он может реветь или нежно накатывать на берег. Он может приласкать или убить, в зависимости от настроения, и никто на свете не в состоянии ему помешать.

Оба раза они ездили на побережье зимой, потому что Арману не нравилось, когда летом пляжи заполняли шумные людские толпы, а на золотистом песке валялись бесчисленные пакетики и недоеденные сандвичи.

Монику, похоже, не слишком интересовало, где проводили время отец с дочерью, и она почти не задавала вопросов.

- Представляешь, маман, мы обедали в ресторане, - сказала Анжелика. И я заказала настоящий салат.

- Замечательно, - отвечала Моника. - А что заказал твой папа?

Анжелика понимала, какого ответа ожидала от нее мать. Она хотела услышать, что Арман ничего не ел, а целыми днями напролет пьянствовал.

- Устрицы, - ответила она. И спросила: - А тебе нравится мое новое пальто, маман?

- Ну, разумеется, - вздохнула Моника. - Оно такое дорогое и совершенно непрактичное. Бархат моментально снашивается.