- Она слабенькая, - сказала она Туссену. - На будущий год окрепнет и тогда я смогу забрать ее из школы и отправить на работу.

Но на самом деле Моника не хотела, чтобы Анжелика шла работать на фабрику. Она надеялась, что, если ее дочь окончит среднюю школу, то сможет найти место секретарши. Так Анжелика была записана в среднюю Сент-Антуанскую школу для девочек.

Но после следующего дня рождения мать перевела ее в Ливингстонскую Центральную среднюю школу, в которой было совместное обучение, а кроме того франко-канадское население считало ее протестантской.

- Анжелике пора переменить школу, - вот и все объяснение Моники своим взбешенным родственникам.

А Анжелика изменилась. На скулах появился румянец, лицо пополнело, и теперь она смеялась чаще, чем когда-либо с того дня, как они приехали в Ливингстон. По воскресеньям она перестала ходить в гости к родственникам, и теперь они могли ее видеть только, когда сами приходили к Монике.

- Что с девочкой? - спрашивали они.

- Она предпочитает одиночество, - отвечала Моника, но в эти дни ей было очень трудно смотреть в глаза своим родственникам.

Вечером того дня, когда Анжелике исполнилось четырнадцать лет, Антуанетта пришла в гости, в отличие от обычных визитов, без своей семьи. Поскольку этот день приходился на середину недели, она сказала, что Жозефу и детям надо отдохнуть. Она принесла Анжелике дюжину пирожных, покрытых шоколадной глазурью, и пару самых отвратительных хлопчатобумажных чулок, которые Анжелика когда-либо видела.

- Спасибо, тетя Антуанетта, - сказала Анжелика.

- Не за что, - ответила довольная Антуанетта. - Но в эти тяжелые времена это все, что я могла себе позволить. Пойди сюда. Сядь, поговорим минутку. Расскажи мне про среднюю школу.

- Я не могу, - ответила Анжелика. - Мне надо делать домашнее задание.

Она убежала в столовую и разложила на столе книги. Она давным-давно сделала домашнее задание, но ей не хотелось сидеть в кухне, болтать, пить чай и есть пирожные. Анжелика открыла книгу и начала читать, но она слышала Монику и Антуанетту, которые говорили, говорили, говорили.

Обо всем и обо всех, с отвращением подумала Анжелика.

Она не помнила, сколько прошло времени, когда вдруг поняла, что они говорят о ее отце. Говорили тихо, Анжелика улавливала только отдельные слова.

- Рак, - сказала Моника.

- Ужасно, ужасно, - ответила Антуанетта.

Анжелика почувствовала, что ее ладони стали влажными и по всему телу пробежала дрожь.

Папа!

Но он не отвечал.

Папа! Папа!

- Пил, - сказала Моника.

- Ужасно, ужасно.

- ...для спасения ребенка...

Анжелика вскочила со стула и подошла к кухонной двери.

- В чем дело? - воскликнула Антуанетта. - Моника, посмотри! Ребенок белее полотна!

- Ничего, - сказала Анжелика слабым голосом. - У меня заболела голова.

- Это все книги, - сказала Антуанетта. - Вредно слишком много учиться.

- Хочешь чаю, Анжелика? - спросила Моника.

- Нет, нет, спасибо, я пойду прилягу.

Анжелика разделась, надела ночную сорочку, выпила две таблетки аспирина, но дрожь не проходила.

В чем дело? Было что-то, что она должна была вспомнить, но хотя это что-то билось на краю сознания, она не могла поймать воспоминание.

Папа, помоги мне.

Я должна вспомнить, папа.

Ложись, сказал Арман, ложись, моя дорогая. Спи. Спи.

Во сне Анжелика увидела огромную дверь, и ручка была так высоко, что она не могла до нее дотянуться. Она пыталась снова и снова, но что-то удерживало ее. За дверью был кто-то и кричал. Она должна была дотянуться до ручки и открыть дверь. От этого зависела ее жизнь. Скорее. Чуть выше. Почти. Почти.

- Убийца!

- Пьяница!

Ее пальцы держали ручку, но дверь была такой тяжелой. Она тянула и толкала изо всех сил, но дверь не открывалась.

- Убийца!

Наконец дверь поддалась и закачалась на петлях, как будто они были только что смазаны.

Там был доктор Саутуорт, высокий и прямой. Такой высокий, что его тень на стене была огромной, и она могла видеть очертание его поднятой руки.

И там была ее мать, неподвижная, как будто высеченная из мрамора, только глаза живые.

- Ты убила его! - кричал доктор Саутуорт. - Так, точно ты вонзила ему нож в сердце! Ты убила его!

- Дурак, - сказала Моника, ее голос был холоден, как мрамор, из которого было сделано ее тело. - Дурак и пьяница.

Появилась другая рука доктора Саутуорта, и теперь он держал бутылку.

- Арман неделями не вставал с постели, - сказал доктор. - Откуда это взялось?

Мраморная фигура Моники не шевельнулась. Только глаза.

- Понятия не имею, - сказала она.

- Ты проклятая, жалкая лгунья! - закричал доктор. - Ты купила это у братьев Гэмсби! Ты все время покупала этот яд!

- Сумасшедший, - сказала Моника.

- А я повторяю, что ты лгунья. Я узнал это от самого Твидлиди час назад. Ты купила эту бутылку, и закрутила с ними еще до Рождества. Ты убила своего мужа. Ты убила его вот этим!

Доктор Саутуорт сунул бутылку ей в лицо, но она не шелохнулась.

- Вот этим! - закричал доктор. - Вот этим и твоим бесчеловечным отношением, и отсутствием любви, и своим холодным телом, и своим черным злым сердцем.

Наконец Моника Бержерон сдвинулась с места. Она подошла к Бенджамину Саутуорту и заговорила, глядя прямо ему в лицо.

- Да, - сказала она. - Я ходила к братьям Гэмсби. Я покупала их яд и давала его Арману каждый раз, когда он был в состоянии проглотить его. И каждую минуту я молилась. Я молилась, чтобы каждый глоток был последним и чтобы у него хватило порядочности умереть.

- Ты черная сука, - прохрипел доктор Саутуорт.

- А знаете почему? - продолжала Моника, как будто он ничего не сказал. - Потому что Арман позорил меня в течение многих лет. Он даже моего ребенка настроил против меня.

- Это грязная ложь!

- Что вы знаете об этом? - спросила Моника. - Вы знаете только то, что рассказывал вам Арман, и могу держать пари: в своих рассказах он никогда не был виноватым. Он был отвратительной свиньей, пьяницей и лжецом - и я рада, что он умер.

Папа! Папочка!

Анжелика стояла в дверях и старалась закричать.

Но мать и доктор ее не слышали.

- И можете написать это в свидетельстве о смерти тоже, - сказала Моника. - Давайте, пишите. Он умер, а его жена радуется.

- Нет, - сказал доктор и сел.

Моника торжествовала:

- А теперь убирайтесь из моего дома, - сказала она. - Чтобы никогда мои глаза вас не видели.

- Медленное кровотечение души, - прошептал доктор Саутуорт. - Вот что должно быть написано на сертификате. Мой друг умер от медленного кровотечения души.

Папа. Папа. Папочка.

Анжелика проснулась и села, выпpямившись, в постели. Ее дрожащие руки нащупали лампу, но и тогда еще дрожь не прекращалась, а ее тело было покрыто потом.

Два года, подумала она. Два года ушло у нее на то, чтобы вспомнить, и теперь она вспомнила все.

Когда той ночью она все-таки закричала и они ее услышали, Моника и доктор обернулись как раз в тот момент, когда она упала без сознания на пол. Ей пришлось провести в постели весь следующий день, и тогда она не поняла, почему. Пришел доктор Саутуорт и дал ей таблетки, а когда она спросила, почему, он велел ей не разговаривать и отдыхать. Она заснула, приняв таблетки, но в какой-то момент услышала, как доктор сказал Монике:

- Тебе повезло, Моника. Ребенок не помнит, что он слышал.

Не помнит чего? Все это время она старалась воскресить в памяти то, что она должна вспомнить, и теперь она это знала.

Сидя в кровати, Анжелика плотно натянула на себя одеяло, пока дрожь не прекратилась.

Это правда, папа? - спросила она.

Да, отвечал Арман. Неужели ты думаешь, что иначе я бы тебя оставил?

Великое спокойствие снизошло на нее, и она поняла, что должна делать.

Все в твоей власти, сказал Арман.

Поспеши. Иди вниз. Скорей.

Анжелика медленно встала и надела купальный халат. Расчесывая волосы, она улыбнулась своему отражению в зеркале.

Наконец-то, папа, сказала она, открывая дверь спальни и спускаясь вниз.

Моника была в кухне и гладила.

- Я вижу, у тебя прошла головная боль, - сказала она.

- Да, мама.

Анжелика подошла к плите и поставила воду для чая. Ее движения были медленными и заученными, будто она на сцене. Когда чай был готов, она налила себе чашку и повернулась к Монике.

- Скажи мне, мама, как ты себя чувствуешь после того, как убила моего отца?

Утюг, который держала Моника Бержерон, замер прямо в центре белой наволочки, и она мгновенно пожелтела.

- Что ты говоришь, злая девчонка? - спросила Моника. Но руки ее дрожали и голос прерывался.

- Ты слышала, что я сказала, - ответила Анжелика тем же ровным голосом. - Как ты себя чувствуешь после того, как убила моего отца?

Моника швырнула утюг на доску и кинулась к Анжелике, замахнувшись для удара.

- Только попробуй тронуть меня, - сказала Анжелика. - Ты, убийца.

Моника опустила руку. Ее лицо побелело.

- Анжелика!

- Медленное кровотечение души, - сказала Анжелика. - Скажи мне, мама, что это значит?

- Ты плохая, злая девочка, - в ужасе прошептала Моника.

- Но я не убийца, - сказала Анжелика. - Это ты, ты убила моего отца.

- Нет. Нет. Ты не знаешь, что говоришь.

- Я знаю точно, что говорю. Ты убила его. Я слышала, как ты призналась доктору Саутуорту в ту ночь, когда папа умер. Я слышала каждое слово.

- Той ночью ты была больна, - сказала Моника. - У тебя был шок и ты потеряла сознание. Даже сейчас ты не знаешь, что говоришь.

- О, я-то знаю, - ответила Анжелика. Она улыбнулась, и голос ее стал неестественно насмешливым.

- Интересно, что сказала бы тетя Антуанетта, если бы узнала, что ты убила папу? Или Grand-pere? Как ты думаешь, что бы он сказал? А Жоржетта? Ты же знаешь, она тебя любит. Держу пари, она с удовольствием бы послушала о том, как ты убила папу.

- Заткнись! - крикнула Моника. - Я не хочу больше слушать эту чепуху!

- Тогда не слушай, - ответила Анжелика. - Пусть другие послушают.

- Никто тебе не поверит, - сказала Моника и, чувствуя, что последнее слово осталось за ней, вернулась к гладильной доске. - Никто тебя не будет слушать, глупый ты ребенок.

- Хорошо, тогда остается только один выход, - ответила Анжелика. - Я думаю зайти завтра к Жоржетте после школы. Посмотрим, будет она меня слушать или нет.

Жоржетта Монтамбо многого не могла простить Монике. Она еще помнила Анселя и то, как Моника даже не приехала на его похороны. Она помнила, как Моника уехала и выходила замуж в тот момент, когда ее брат еще лежал дома в гробу. Более того, Жоржетта подозревала, что у Моники отложены деньги. Деньги, о которых Моника не говорила и не собиралась делиться ими с родственниками. О, Жоржетта уж точно выслушает Анжелику. Затаив дыхание, жадно интересуясь малейшими деталями.

- Ты не можешь доказать ни слова, - сказала Моника.

- Ну ладно, мама! Ты знаешь лучше меня.

Анжелика была права. Ей ничего не придется доказывать. Достаточно посеять маленькое семечко подозрения, а остальное сделает Жоржетта. Как это несправедливо, подумала Моника, маленькое сомнение и она снова будет парией. Женщина, которая, возможно, убила своего мужа. Дыма без огня не бывает. Если это неправда, тогда почему ребенок говорит об этом? И против собственной матери? Нет, что-то тут должно быть. Моника уже явственно слышала, как все судачат о ней, и не могла унять дрожь в руках.

- Конечно, это будет зависеть от того, в какую школу я пойду, сказала Анжелика.

- Что ты имеешь в виду?

- Я имею в виду, что если с завтрашнего дня я буду ходить в Ливингстонскую Центральную, то, возможно, я и передумаю заходить к Жоржетте.

Так и повелось, едва Анжелике исполнилось четырнадцать лет. Анжелика получала все, что хотела, и все родственники Моники говорили, что это преступление - так баловать ребенка. Ведь она стерла пальцы до костей для Анжелики. Посмотрите, как она похудела. Богу известно, что она никогда не была полной, но сейчас она выглядит просто изможденной. Анжелика же выглядела прекрасно.

- Она окончательно оправилась после смерти отца, - говорили родственники Моники.

- Давно пора. Есть время, чтобы плакать, и время, чтобы забывать. Однако учиться в средней школе совсем не обязательно. Моника еще пожалеет об этом.

Ливингстонская Центральная средняя школа занимала два желтых кирпичных здания, ее классы посещало около тысячи мальчиков и девочек.

- Ты ее возненавидишь, Анжелика, - говорили некоторые девочки, которые ходили вместе с ней в Сент-Антуанскую среднюю школу.

- Она такая большая, ты заблудишься.