Эйлин Гудж
Нет худа без добра
ПРОЛОГ
Вашингтон, округ Колумбия
1964 г.
Наверное, что-то случилось, подумала Грейс. Иначе почему папа так быстро ведет машину? Она взглянула на его крепко сжатые губы, на складки морщин на щеках, похожие на длинные трещины на булыжнике. Папа всегда много смеялся, и в эти мгновения морщины на щеках взлетали, охватывая его лицо, словно ленточки на большом и чудесном подарке.
Но сейчас он не смеялся. Его секретарь позвонила всего несколько минут назад, и Грейс услышала, как он заговорил с нею тихим недовольным голосом, будто пытался успокоить Маргарет и в то же время старался, чтобы она и Сисси не слышали его слов. Но что могло заставить Маргарет так разволноваться? Когда она сидела за столиком в приемной, то всегда выглядела такой уравновешенной, такой благоразумной. Отец любил в шутку говорить, что ей бы руководить Пентагоном, а не управлять его офисом в здании Сената.
Маргарет почти никогда не звонила отцу домой. Но если такое случалось, то дело или касалось важных документов, которые следовало немедленно разослать, или важной информации. В этом и состояла ее работа, как она однажды сказала Грейс: чтобы никто не докучал папе.
Особенно по выходным. Много раз, когда он не мог приехать домой в Нью-Йорк, Грейс и Сисси (в сопровождении Нэнни, если мама оказывалась слишком занятой) садились в поезд до Вашингтона, чтобы побыть с папой в его квартире на Пи-стрит. А если звонил кто-нибудь, кто ухитрился обойти Маргарет, то папа очень быстро отделывался от разговора и подмигивал Грейс особым образом, словно говоря: "Нет ничего столь важного, что не может подождать до понедельника".
Ее отцу часто звонили или писали. Те, кто разорился, и те, кто нуждался в работе. Чернокожие приходили к нему: одни – с гневными требованиями, другие – со слезами благодарности на глазах.
А теперь – что казалось очень странным – сама Маргарет нуждалась в помощи отца. Папа повесил трубку и потащил их в машину, даже не дождавшись Нэнни, которая скоро должна была вернуться из церкви.
Городские дома и заполненные людьми тротуары Старого города отступали, давая простор газонам и утопающим в тени деревьев домам Маунт Вернона. Грейс вцепилась в сияющую ручку на дверце «бьюика». Что, если они попадут в аварию и ей придется быстро выскочить? От скорости, с которой папа вел машину, желудок словно подкатывал к горлу, и ощущение было таким, будто она проглотила комок жевательной резинки.
– Папочка, почему мы… – Машина резко свернула, и они с сестрой откатились в угол заднего сиденья.
– Сейчас не время, – сказал отец слегка раздраженно, не отводя глаз от дороги.
Его седеющие рыжеватые волосы, отброшенные назад со лба и ушей, казались еще более растрепанными, чем обычно. Рядом с Грейс мирно сидела Сисси, посасывая нитку красного солодкового корня. В свои пять лет она была более послушной, чем Грейс, которой уже почти исполнилось десять. В летнем розовом платьице в горошек из швейцарского хлопка и в туфельках с ремешками Сисси напоминала Грейс пухлую подушечку с оборками. Разница была только в том, что подушка не хнычет и не подвывает, как Сисси, бывало, делала, если поблизости не оказывалось ни мамы, ни папы, готовых тут же выяснить, что ее огорчает.
– Какой чудесный ребенок, – говорили все о Сисси, но никто не говорил так о Грейс, коленки у которой вечно были покрыты ссадинами, а на лице читалось желание узнать больше, чем ей говорили.
Когда Грейс как-то спросила мать, почему они не переедут в Вашингтон, чтобы жить там вместе с папой, почему они должны ждать, пока его не изберут на следующий срок, мать резко ее осадила: "Ты задаешь слишком много вопросов".
По мнению мамы, было неприлично задавать много вопросов.
Отец остановил машину у неприметного желтого домика, едва видневшегося из-за разросшихся кустов и низко нависающих ветвей деревьев, и рывком распахнул дверцу машины, повернувшись к Грейс только тогда, когда одна его нога уже стояла на мостовой.
– Присмотри за сестрой, слышишь? Я ненадолго.
Ей показалось, что отец задыхается. Он протянул крупную руку с красными костяшками пальцев и потрепал Грейс по коленке.
Грейс не понимала, почему им нельзя пойти вместе с ним. Ведь в офисе Маргарет всегда встречала их с улыбкой! Иногда у нее находилась спрятанная в ящике письменного стола пачка лимонных вафель, и она устраивала представление, позволяя Грейс и Сисси взять по одной вафельке и притворяясь, что делает это тайком от папы. Так почему же Маргарет не хочет их видеть сейчас?
Грейс хотела было сказать отцу, какой испуганной и обеспокоенной она себя чувствует, но только кивнула.
– Ты моя хорошая девочка.
Насколько она себя помнила, он ее всегда так называл. Но она не всегда бывала хорошей и редко – послушной. И совсем не потому, что она не старалась. Это происходило помимо нее, из-за ее излишнего любопытства. Когда ей велели сидеть спокойно, она никак не могла сдержаться и высовывала головку за дверь или шла на цыпочках вверх по лестнице, чтобы увидеть или услышать, что именно взрослые хотели от нее утаить, как в тот раз, когда папа возражал против того, что Джемму и Чарльза не пригласили на свадьбу маминой сестры Сельмы.
– Блессинг находится в самом центре Юга, Джин. Ты и твой комитет творите чудеса в том, что касается негров, но ты не можешь перевернуть все за одни день. – Голос матери удалялся вверх по лестнице их дома на Парк-авеню. Грейс притаилась за резной колонной. – Безусловно, я согласна с тем, что их следовало бы пригласить. Они жили в нашей семье с тех пор, как я еще лежала в пеленках. Но ты же знаешь нашу мать: у нее случился бы еще одни удар, если б только я стала настаивать.
Папа пробормотал что-то вроде того, что если у бабушки случится еще одни инсульт, то это не так уж и плохо. И, обращая сказанное в шутку, сказал, подзадоривая маму:
– Корделия, я иногда начинаю думать, что ты вышла за меня замуж только для того, чтобы досадить своей матери!
Грейс поняла, что он на самом деле не винил маму за упрямство бабушки Клейборн.
Когда широкая и слегка сутулая спина отца скрылась за входной дверью, ей страшно захотелось помчаться вслед. Было интересно посмотреть, как выглядит дом Маргарет внутри. Ей никогда не приходила в голову мысль о том, что Маргарет может быть где-нибудь еще, кроме как за столиком в приемной отца, на котором стояла большая пишущая машинка и лежали аккуратные стопки бумаги.
Но она не побежала за ним. Она ведь обещала.
Грейс поискала в карманчике джемпера свой солодковый корень. Она не была похожа на Сисси, которая заглатывала свои лакомства, как маленькая толстая золотая рыбка. Ей нравилось откладывать вкусненькое "на потом". Так можно получить больше удовольствия, ожидая часами или даже целый день предвкушая что-то приятное. Когда она вынула корешок, который папа дал ей еще утром, оказалось, что он стал липким и грязноватым. Она все равно откусила кусочек и стала жевать, сердитая и на себя, и на Сисси, слишком маленькую, чтобы понять, что происходит.
– Мне жарко! – захныкала Сисси. Грейс опустила стекла передних дверей.
– Ну, вот, – сказала она, пытаясь говорить так, как обычно говорила мама, давая понять, что вопрос закрыт раз и навсегда.
– Мне все равно жарко!
Сисси вертелась на соседнем кресле. Солнце било сквозь лобовое стекло, и казалось, будто тенистые деревья вдоль дома – это прохладная речушка, в которую Грейс хотелось забрести, закатав штанины брюк.
Грейс, сама вспотевшая и раздраженная, огрызнулась:
– Тебе не жарко! И если ты снимешь туфельки, то получишь от меня оплеуху.
Сисси прекратила попытки расстегнуть пряжку на туфельке и заревела. Ее солодковый корень жирным клейким червяком упал в пыль на полу.
Грейс попыталась вытереть липкие ручки Сисси скомканной салфеткой «клинекс», но от этого, как ей показалось, руки стали только грязнее. Похожая на булочку, круглая мордашка Сисси сморщилась, и слезы покатились по щекам.
– Я хочу к мамочке! – рыдала она.
– Ты хочешь сказать – к папе? – поправила ее Грейс.
– Нет, к мамочке!
– Мама в Нью-Йорке, – огрызнулась Грейс. – На, – сунула она сестре свой солодковый корешок, – можешь съесть мой.
– Не хочу!
Грейс почувствовала, что сама вот-вот заплачет. От жары все тело чесалось, и ей уже стало стыдно, что она рявкнула на Сисси, потому что теперь ей и самой хотелось разуться. Но главное, ей срочно потребовался туалет.
– Сейчас вернусь, – сказала она Сисси. – Никуда не ходи!
Это все равно, что сказать рыбе "не улетай", подумала она. Сисси часто капризничает, но всегда послушна.
Приближаясь к дому, она уже забыла, как ее раздражала сестра, и снова почувствовала страх. Из дома доносились звуки – нехорошие звуки. Крики. Голос, похожий на голос Маргарет, вскрикивал, умоляя. А другой, мужской голос, – но не голос ее отца, – звучал хрипло и грубо. Мистер Эмори? Грейс никогда не думала о человеке с коричневым лицом и в какой-то униформе, изображенном на фотографии, что стояла на столике Маргарет, как о реальной персоне.
Она старалась убедить себя, что эти голоса слышались из телевизора, включенного на полную громкость. Маргарет наверняка одета в свежие выглаженные юбку и блузку, она улыбнется, быстро сделает приседающее движение, чтобы заглянуть прямо в глаза Грейс, и скажет: "Боже, да ты растешь так быстро, что я за тобой не поспеваю!"
Маргарет Эмори была негритянкой, но совсем не была похожа на Джемму или Старого Чарльза. Она не была черной. Цвет ее кожи скорее напоминал бежевый оттенок маминой пудры. Маргарет носила шелковые чулки и туфли на высоком каблуке, как и мама Грейс. Волосы она зачесывала гладко, аккуратно подворачивая их концы. Когда она разговаривала по телефону, ее голос звучал очень по-деловому. Многие обращались к ней "миссис Эмори", но она сказала Грейс, что та может ее называть Маргарет.
– Ты кто? – остановил Грейс гортанный голос, донесшийся с затененной деревьями веранды.
– Я… я ищу отца.
Грейс прищурилась, чтобы глаза быстрее привыкли к внезапному переходу от яркого света к густой тени.
На верхней ступеньке лесенки сидела худенькая девочка в велосипедных туфлях и в просторной майке с короткими рукавами. Грейс ее тут же узнала по фотографии в рамке, которая стояла на столике Маргарет рядом с фото мистера Эмори. У нее была такая же светлая кожа, как у матери, и зеленые глаза. Волосы торчали толстыми и короткими косичками по обеим сторонам ее узкого лица со странными наклонными скулами.
– Я тебя не об этом спрашивала.
И снова Грейс удивил глуховатый голос, похожий на голос взрослого человека. Он напоминал Грейс голос ее домашней учительницы, мисс Марч, которая красила губы ярко-красной помадой и от которой всегда пахло сигаретами.
Грейс это надоело:
– Я – Грейс Траскотт, – ответила она, – а ты кто?
– Нола.
– О!
Грейс взглянула на входную дверь, овальное стекло в которой, казалось, весело подмигивало ей. Ей уже невтерпеж хотелось в туалет. Она поставила ногу на нижнюю ступеньку.
– Туда нельзя, – сообщила Нола голосом домашней учительницы.
– Почему?
Нола красноречиво повела глазами:
– Потому… – И, словно Грейс была двухлетней девочкой, с которой надо говорить попроще, добавила: – Они разговаривают – мама, папа и дядя Джин.
Но там происходило нечто непохожее на простой разговор. Голос мистера Эмори вырывался в тишину тени у дома, как кулак, готовый сокрушить что угодно. Грейс было жарко, она боялась, что напустит в штаны.
К тому же она злилась! Злилась на эту грубую девчонку, у которой словно было право называть папу "дядей Джином". И тут она вспомнила: папа рассказывал, что когда Маргарет оставалась работать по вечерам, Нола приходила в офис готовить уроки. Отец Нолы – моряк торгового флота – часто и подолгу отсутствовал, и в доме никого не оставалось, чтобы за нею присматривать. Грейс представила, как папа приглашает Нолу в свой кабинет, помогает ей решать задачки по математике, а может, и позволяет прилечь на мягких подушках дивана с книжкой так, как нравилось ей самой. Он, наверное, был особенно внимателен к ней из-за того, что Нола такая странная. У папы всегда было особо теплое отношение к чудакам. "Они делают мир интереснее", – говаривал он.
Грейс забыла о Ноле, так как голоса внутри поднялись до крика.
– Мне кажется, что они посходили с ума, – проговорила встревоженная Грейс.
– Это отец. Иногда это с ним бывает.
Нола попыталась беззаботно пожать плечами, но Грейс заметила, что кожа в уголках ее рта побелела. Нола сидела, прижав коленки к груди, а ее длинные руки крепко обхватили голени. Она тоже напугана, подумала Грейс.
Но как только Грейс поднялась по лестнице на веранду и попыталась пройти мимо, Нола вскочила на ноги, ощетинившись, как кошка. Она была значительно выше Грейс, с длинными узловатыми руками и ногами с большими и широкими ступнями.
"Нет худа без добра" отзывы
Отзывы читателей о книге "Нет худа без добра". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Нет худа без добра" друзьям в соцсетях.