Сколько ерунды всякой и дряни запомнилось, просто ужас какой-то. Вот вызывает меня мать, дверь в комнату закрывает. Отец угрюмый стоит. А она – мелодраматическим голосом:

– Мусинька, мы расстаемся с папой. С кем ты останешься?

Я в рев! Мне почему-то страшно, что родители разведутся, и стыдно. От меня ждут ответа, я представляю, что меня отдадут отцу, бросаюсь обнимать мать и ору сама не своя:

– С тобой, мамочка, с тобой!..

Проходит время, никто, разумеется, не развелся, но однажды мать снова вызывает меня и закрывает дверь в комнату. «Мы разводимся с папой…» Я захлебываюсь в соплях и слезах. «С тобой, мамочка!..» Отец молчит, как истукан.

Опять проходит время, опять та же сцена. Я уже не реву, я начинаю взрослеть и кумекаю, что мать пугает отца, чтоб за ум взялся. Только он и не думает пугаться. А я начинаю презирать их обоих. Но больше – мать.

А Муза… Больная на всю голову, на улице к мужикам цеплялась. Попросит какого-нибудь расстегнуть заевшую молнию на сумке, или того лучше – на куртке, тот, разумеется, отказать старухе в помощи не может. Натуральная нимфоманка. Позорище. Последнее время, что я жила дома, она совсем крезанулась, спрашивала мать, что за девка по квартире ходит. Это про меня. Но Муза даже лучше родителей, честнее, и ханжества материнского в ней нет. Чего нет – того нет. Вспомнила одно ее высказывание и заржала.

Мать спрашивает:

– Что такое бонус? В этом слове слышится что-то неприличное.

А Муза отвечает:

– Ты, наверное, спутала его с пенисом.

А сама она спутала хакера с факером.

Да, мне кажется это смешным, потому что я пошлая. Такое у меня чувство юмора. Когда по телевизору показывали эротику, мать орала в истерике: «Выключите телевизор». А при Музе – смотри, что хочешь. Однажды, чтобы позлить мать, я сказала:

– Подумаешь, все трахаются, потому что это потребность организма, и при чем тут замужество?

Мать разоралась, а Муза печально так посмотрела на меня и говорит:

– Бедные дети, у вас не осталось никаких тайн. Какое жестокое время.

Почему-то это запомнилось. Кстати, многие ее высказывания я помню. А материны? Ничего, кроме: «Влюбишься, поймешь», «Будет у тебя муж, узнаешь», «Родишь ребенка…» Не пойму! Не будет! Не рожу. Мне это не нужно.

Я эгоистка, как Муза. Но я другая эгоистка. Разный бывает эгоизм. Мать обвиняет Музу в том, что та ее никогда не любила. Этого я не знаю, но меня она любила, хотя на первом месте у нее всегда стоял Юрик. Она хотела, чтобы я стала художницей. Но сейчас ей все равно, она даже не помнит, кто я такая.

3

Вышла в сад. Он запущен, зарос травой, а в траве, словно костерки, пылают разноцветные кусты люпина. Мне нравится этот сад и его цветы, что растут без ухода. Собрала букетик изысканных веточек водосбора с цветками-мотыльками, цветками-чепчиками, поставила их в джезву. И мне так захотелось рисовать, что я взяла из буфета пузырек с зеленкой, воду, кисточку, чудом оказавшуюся в сумке среди моих шмоток, нарезала из рулона обоев листы бумаги и попробовала изобразить натюрморт-минутку.

Как давно я не рисовала!

Нарвала целый сноп люпинов, нежные левкои, колючие ветки шиповника с белыми цветками, свалила все это на крыльцо и пошла за маленькими цветочками дикой фиалки и землянички, которую видела у забора. Заставила и комнату и веранду, посуды здесь в избытке. Нарисовала кастрюлю с люпинами. Но как-то скучно рисовать одной зеленухой. В аптечке был йод – палитра обогатилась. Нарисовала кувшин с левкоями, фарфоровую супницу с ветками шиповника, рюмку с фиалками и вид из окна – яблони, а на заднем плане сортир с притулившимся к нему кустом бузины. И все, кончились и зеленка и йод.

Снова моталась по саду, сидела в траве, разглядывая нежно-ворсистые листочки крапивы и листочки лебеды, будто тальком с изнанки припудренные. Мне хорошо одной, я люблю одиночество, никто мне не нужен. Только ночевать боюсь одна. Темноты боюсь, шорохов, стуков. Не могу объяснить конкретно, чего именно. Глупо сказать, что привидений, но чего-то типа такого, необъяснимо ужасного. Это у меня с детства, я уже тогда догадывалась, что можно умереть от страха. Дома был старинный, еще моей прабабушки, а может, и прапрабабушкин ночник – слоник из зеленого, цвета нефрита, матового стекла. Я его разбила, а мать склеила, потому что я его очень любила. Каждую ночь его вспоминаю. Я и в городе-то боялась, если одна спала в комнате, а на даче… Тут ва-аще… Все поскрипывает, постукивает, поохивает, повздохивает. Еще меня пугают далекие вопли, смех – в белые ночи, в особенности в выходные, люди гуляют до утра. Сильно вздрагиваю от резких неожиданных звуков. В общем, я не сплю без бухла, и с бухлом-то не очень. Нехорошее время где-то с двух до четырех ночи. Его нужно перетерпеть, а потом можно спать.

На предстоящую ночь у меня было полбутылки водки. Перед тем две ночи я ночевала с флюсом, а еще раньше – с Блаженным Августином. С ним мы хорошо сидели чуть не до утра.

Ярик обещал какую-то охрененную книгу и привез. Аврелий Августин. Он же – Блаженный Августин. «Исповедь» называется. Сказать, что я удивилась, открыв ее, ничего не сказать. Я офонарела. Какие-то молитвы. Читать невозможно. Но главный вопрос: зачем Ярик принес эту книгу? Может, он верующий, сектант какой-нибудь, и хочет меня обратить? Или решил проверить, не дура ли я? И проверять не надо – дура! Но признаваться в этом я не собираюсь. Он ждет от меня реакции? А как на Блаженного Августина реагировать?

Попробовала читать. Полная хрень. Изучила предисловие, стало еще яснее: бесполезняк!

Этот мужик жил в четвертом веке, был епископом и написал чертову тучу сочинений – более 40 томов. И с тех пор все балдели над тем, что он написал, так в предисловии сказано: внес неоценимый вклад! И Гете балдел, и Лев Толстой, а Петрарка, тот вообще не расставался с этой книгой, так и таскал ее всюду за собой, куда бы ни ехал. В общем, все балдели, одна я ничего не поняла.

На другой день собралась с силами и попробовала вникнуть. Сначала Августин не был христианином, а потом стал, и тогда роздал все свое имущество бедным, только домик оставил, в котором жил, женщин на порог не пускал и сочинения свои клепал. Если «Исповедь» – лучшее сочинение, могу представить, каковы те, что похуже. В книге никаких событий. Кается мужик в том, что было и чего не было. Ребенком чужую яблоню обтряс – кается, с бабой когда-то спал – кается. Потом-то, став христианином, ничего такого он уже не делал, жил монашеской жизнью, а каялся за прошлое. В предисловии сказано: глас совести на предельной высоте!

Невозможно, чтобы это была любимая книга Ярика!

Меня не оставляло беспокойство, что я скажу по поводу прочитанного. Что, блин, тут можно сказать?! Ярик в универе философию изучает, а мне сии богословские труды на фиг сдались?

Белые ночи подвели, солнце еще высоко стояло, а шел уже девятый час. Я узнала об этом возле «Березки». Шла, думала об этой книге, и тут – бац! – замок на дверях. Немного поболталась вокруг, увидела старика бомжеватого вида, малость пьяненького, и меня осенило спросить, где можно купить спиртное. Интуиция не обманула, во-первых, старик оказался очень даже информированным, во-вторых, без добрых людей, отравляющих других добрых людей бормотухой, мир ни в одной из своих точек не обходится. В общем, старик привел меня в какую-то клоаку. Из богатого ассортимента выбрала самое безобидное – водку, остальное было откровенной отравой.

На обратном пути я думала о том, что надо бы бросить пить. Я же могу целый день не пить? Значит, могу и два дня, и три. Надо только волю напрячь. Я же не алкоголичка! В любой момент брошу, просто этот момент еще не наступил. Захочу и брошу. Но не сегодня и не завтра, потому что иначе мне ночь не пережить. Наверное, если бы у меня бывало похмелье, давно бы бросила.

Я оттягивала момент, когда останусь с рюмкой наедине. Лучше бы попозже, чтоб потом сразу заснуть. Из закуски у меня, как у вороны, был кусочек сыра. Печенье сладкое. Устроилась на веранде: закрыла дверь на крюк, поставила перед собой хлебницу, прислонила к ней открытого наугад Аврелия Августина и налила рюмку.

– Ваше здоровье! – сказала ему. – Только как вас называть? Падре? Отец? Батюшка?

Возможно, Блаженный Августин и не самая плохая компания, но у меня с ним не было общих точек пересечения. Тем более я знала о его отрицательном отношении к женщинам, что меня не могло настроить в его пользу.

«О, истина, свет моего сердца, пусть не говорит со мной темнота моя! Я скатился в нее, и меня обволокло тьмой, но и там я так любил Тебя! Скитался и вспомнил Тебя», – прочла я.

Вот и меня обволокло. Только мне и вспомнить некого, и любить некого. Подозреваю, я вообще лишена этого дара.

Налила еще рюмку.

«Да не в себе найду жизнь свою: я плохо жил с собой, смертью был я себе, в Тебе оживаю. Говори со мной, наставляй меня. Я поверил книгам Твоим, но слова их – великая тайна».

Я тоже плохо жила, я не умею жить ни с собой, ни с кем другим, я плохо о себе думаю, я дрянь и гадина. И поговорить не с кем, кроме тебя. А может, ты в такой же заднице, как и я, если беседуешь с тем, кого не понимаешь? Интересно, он тебе отвечает?

«Зову Тебя, Боже мой, «милосердие мое»; Ты создал меня и забывшего тебя не забыл. Зову тебя в душу мою…»

Этот Августин мне, честное слово, даже нравился. Он, без сомнения, был очень искренним мужиком и не стеснялся выражать свои чувства. А еще он отчаянно страдал, пусть даже из-за каких-то смешных, на мой взгляд, причин. Я исполнилась сочувствием. Способность к виртуальному общению нас сближала, хотел он того или нет.

Взялась читать сначала, но там практически одно и то же: просит и кается, кается и просит, а иногда все это похоже на письма к страстно любимой женщине отчаянного безумца, у которого сердце горит. В любви он жаждет раствориться и даже расплавиться. Просто атас!

«Кто даст мне отдохнуть в Тебе? Кто даст, чтобы вошел Ты в сердце мое и опьянил его так, чтобы забыл я все зло свое и обнял единое благо свое, Тебя?..»

«Голос твой – радость моя; голос твой дороже всех наслаждений. Дай, что я люблю: ведь я люблю. И любить Ты дал мне. Не оставляй даров Твоих, не презри жаждущую былинку Твою…»

Елы-палы! Даже завидно, и дух захватывает. На секунду почувствовала себя былинкой, и так захотелось вверить себя Всевышнему, со всеми потрохами, пожаловаться, поплакать ему в жилетку! Как отцу! Не было у меня настоящего отца!

«Ужели, Господи, Ты, чей удел вечность, не знаешь того, о чем я Тебе говорю?»

Разумеется, он знает, конечно, знает.

«Ибо то, что совершается во времени, Ты видишь в то же самое время».

Почему бы и нет? Конечно, видит.

«Зачем же я Тебе столько рассказываю и так подробно?»

А чего удивляться? Человеку требуется кому-то рассказать все. Конечно, выложить Богу – лучший вариант: не стыдно и надежно – ничего не выплывет наружу, все между вами и останется.

Поговорили о времени. О том, что прошлое – прошло, будущее не наступило. Настоящее – миг, потому что предыдущий миг уже прошел, а последующий – не наступил, а когда он наступит – настоящее окажется уже в прошлом. Говоришь – бэмс! – и в тот же миг это уже прошлое, а еще через миг эхо твоего «бэмс» – эхо прошлого. Так что времени нет?!

Но мы же измеряем время! Что же получается, наша настоящая жизнь меньше движения секундной стрелки на часах? Тут я вспомнила песню и запела: «Есть только миг между прошлым и будущим, именно он называется жизнь…»

«А как можем мы измерять настоящее, когда оно не имеет длительности? Оно измеряется, следовательно, пока проходит; когда оно прошло, его не измерить: не будет того, что можно измерить. Но откуда, каким путем и куда идет время, пока мы его измеряем? Откуда, как не из будущего? Каким путем? Только через настоящее. Куда, как не в прошлое? Из того, следовательно, чего еще нет; через то, в чем нет длительности, к тому, чего уже нет».

Чтобы разобраться, куда, откуда и что течет, полбутылки не хватит. Чересчур ты умный, аж тошнит! Можешь сказать все то же, но по-простому?

«Горит душа моя понять эту запутаннейшую загадку. Не скрывай от меня, Господи Боже мой, добрый Отец мой, умоляю Тебя ради Христа, не скрывай от меня разгадки…»

Ну вот, сам не понимаешь, и меня запутал. А вообще-то трогательный старик! У большинства наших душа горит совсем по другому поводу, а ты маешься из-за пустой загадки. Хотя, возможно, пустые загадки, то есть без всякой выгоды от разгадки, и есть самые главные?

«Каким же образом уменьшается или исчезает будущее, которого еще нет? Каким образом растет прошлое, которого уже нет?»

Ну и каким же? Это вопрос вопросов. Я спускаю свое будущее в прошлое, как воду в сортире. Мое будущее катастрофически тает. Его уже, можно сказать, не осталось.