Когда она заговорила о туалете, Василий Петрович выскочил из дома и побежал в туалет.

Вернулся с пучком зеленого лука. «Забыли про лук, когда обедали», — виновато произнес.

— Доедай суп. Чего убежал? — с любопытством посмотрела. — Я ехала сегодня утром с Еленой Ульяновной, она говорила, что видела на заборе какие-то бумажки, написано про печника, который халтурщик и пьяница, сразу не сорвала, а потом хотела через час прочитать еще раз и мне показать, но бумажек не было, сорвали.

— Это Открытый мстит, не знает, как меня опозорить, — хмуро глядя на пол ответил.

— Сам хорош, не стал бы пакостить, все бы и было мирно, — не поддержала его жена. — Если ты ненавидишь Открытого, поди и разберись с ним.

— Еще не хватало! Я спокойно живу, это он волнуется.

— Смотрю на тебя и думаю, до чего ты докатился: с разведчиком враждуешь, говорят про каких-то котов, которые у него ночью орали, якобы ты их туда загнал.

— Как я могу загнать к нему котов? — он ухмыльнулся, — никого не слушай.

— Я тоже думаю, что это как-то странно, — она улыбнулась. — Коты — это одно, а Алка другое. Не хочет к тебе ехать. У тебя нервы разболтались. Из-за тебя она поссорилась с Сашкой. Сидит дома, никуда не ходит. Всех ты доводишь, но меня ты не доведешь. Остановись, несчастный! Пожалей единственную дочь! Зачем ты детям жизнь отравляешь?! Оставь их в покое, со своими врагами сам разбирайся.

— Отвяжись, никому я жизнь не отравляю. Сижу спокойно, занимаюсь огородом, а ты меня представляешь, будто я не человек, а бандит.

— Называй себя как хочешь, а дети поругались из — за тебя, самогонщика. Совсем ты сдурел. Хоть ты кому-нибудь сделал что-нибудь хорошее. Тебя никто не уважает.

— С соседями у меня хорошие отношения. Это Открытый слухи распустил котов, а ты поверила, бумажки развесил, чтобы меня опозорить. И это называется жена, не мужа поддерживает, а вражий стан.

— Перестань, мне Алку жалко, — закричала жена и стукнула его по плечу. — Не известно, как у нее жизнь сложится, может, это ее первая и последняя любовь. А ты ее разбиваешь.

— Ничего я не разбиваю! — после удара Сыроежкин поморщился. — Первая любовь! Подумаешь. Последняя любовь бывает самой сильной. У меня еще не было последней любви.

— И кому ты такой нужен, — возмутилась жена. — Посмотри на себя: ходишь грязный, пьешь, дом запущен. С Открытым разругался так, что опозорился на все участки… кто в тебя, такого, влюбится, — она захохотала. — Ты в дом никого не сможешь привести. Что у тебя творится!

— Что у меня творится — это мое дело, — захорохорился муж. — Будет желание и влюблюсь. А за Алку не переживай, у нее еще будет много любовей.

— Глупый дурак! Ей одна нужна, на всю жизнь. Я за тебя вышла не по любви и погубила свою жизнь.

— Жизнь погубила! — воскликнул громко. — Это что же я такого сделал, что ты ее погубила?!

— Ты эгоист, тебе никогда не было до меня никакого дела. Я для тебя пустое место, — призналась с отчаянием.

— Не правда, я тебя всегда замечал. Мы с тобой восемнадцать лет прожили. Ты меня за человека не считаешь, всегда жила сама по себе. Замуж вышла, потому что пора подошла, я подвернулся. Я дурак был, меня легко окрутить. Ты ко мне относишься так, как к ведру или стулу.

— Что ты несешь, несчастный! — закричала.

— Мы никогда не были нужны друг другу, как Алка и Сашка. Ты меня охомутала, я покорился, как конь.

— Пусть охомутала, только молодым не мешай. Пусть дружат. Успокойся и не лезь к Открытому, прошу тебя.

— Я к нему не лезу. Он прислал своего племянника, чтобы меня напугать, хотят применить силу. Он не невинный, как ты думаешь.

— Я не удивлюсь, если тебя еще и пристукнут, — выдала жена. — Сам лезешь!

— Вот как! Мечтай, мечтай, я уверен, что тебе надоел, и ты сама хочешь от меня избавиться, — он вскочил и забегал по комнате.

— Успокойся, сядь, — приказал ему. — Разбирайся, как хочешь со своими делами, а детей оставь в покое, — она вдруг мечтательно произнесла. — Какая красивая пара. Саша воспитанный, видный, привлекательный, из хорошей семьи. Я бы только о таком и мечтала. Я с тобой, пьяницей, всю жизнь промучилась, не желаю дочке такого же мученика, как ты! Сашка — отличный парень!

— Сравнила, — Сыроежкин сел. — Я в молодости тоже был ничего, — он гордо выпрямился. — Ты выбрала меня. А жизнь прошла — я ее замучил.

— Да, потому, что пьешь, разговоры несешь глупые. А Алка должна быть счастлива.

— Тебя послушать, так я и не человек, прока от меня никакого, а ты идеальная, — он замотал головой. — Я всю жизнь тружусь, о вас забочусь. Я не вернусь к вам, буду жить здесь. Никто мне не нужен.

— Брось болтать, дом летний, ты замерзнешь, и я о тебе забочусь всю жизнь.

— Не нужен я тебе, потому что безработный, вам всем нужны большие деньги.

— Не неси чепухи, без работы может всякий остаться. Хорошо, что я работаю, — она встала, подошла к нему и обняла. — Ведешь ты себя дурно, исправляйся.

* * *

После объяснений с женой, Сыроежкин вышел во двор, было муторно на душе. Он заметил Юлию Павловну, которая прогуливалась по участку. Она была нарядной, в новом ярко-розовом сарафане, на голове розовая косынка, на ногах розовые босоножки. Похоже, она кого-то ждала. Ее не было несколько дней.

Он подошел к забору и окликнул ее. Она медленно подплыла, давая полюбоваться собой.

— Какая вы сегодня привлекательная, — сделал комплимент Петр Васильевич.

— Что вы имеете ввиду? — она ласково на него посмотрела.

— Как вы преобразились. Сразу видно — не будете на огороде работать. В таком виде можно и за границу, на курорт, на Канарские острова.

— Тоже скажите, откуда такие средства у бедной огородницы, — она вздохнула. — Я жду, ко мне приедет гость.

— Надо понимать, мужчина? — он выразительно на нее посмотрел, замер.

— У меня появился друг, огород я полила сегодня рано утром. Голова занята не огородом.

— Значит, одиночеству конец! Рад, что вы определяетесь! — он почесал за ухом. — Такая очаровательная!

— Насчет определения не знаю. Мы давно знакомы, — она кокетливо посмотрела и сделала круглые глазки. — Работали на предприятии, перезванивались. Он мне позвонил два месяца назад и сообщил, что жена умерла, он очень одинок. Приехал ко мне в гости, вспомнили старые времена, работу. Стали чаще перезваниваться, в общем, подружились.

— Как вы преобразились, прямо иной человек, — он смотрел на нее, словно видел впервые.

— Он приедет в 11–12 часов, если получится, я вас познакомлю. На участке без мужских рук никак нельзя. Все время надо кого-то нанимать, просить, платить.

— Дружите, дружите, может, приживетесь. Все веселее вместе. Я вроде бы семейный, а живу как бобыль. Жена иногда приезжает на выходные, дочь вовсе не появляется. Злится на меня, у нее любовь. А я мешаю, надоел.

— О ваших раздорах с Открытым все говорят, Петр Васильевич. Оставьте вы его в покое, взрослые люди, а так раскипятились. Кипяток, да и только. А что касается детей, то и правда не надо им мешать.

— Жена запилила меня: оставь детей в покое, ты не человек, а не пойми кто. Издеваешься над дочерью. Молодые поругались, а я виноват.

— Она права. Отстаньте от Открытого и дети станут спокойны. Им жить, не мешайте. А с котами прямо таки и смех и грех. Вот набузил папаша.

— Коты не мое мероприятие, — Сыроежкин замахал руками. — Все на меня сваливают, а доказательств нет.

— А я подумала, что вы, — она хитро ухмыльнулась. — Признайтесь, я никому не скажу.

— Нет, нет и нет, — твердо отказался. — Надоела мне вся эта канитель. Покоя лишился. Когда на работу ходил, спокойнее жил. Иные меня хотят жизни лишить, — прибавил шепотом.

— Ни за что не поверю! Бросьте, зря вы так себя настраиваете, — с сожалением посмотрела.

— Юлия Павловна! — раздался мужской голос. — Я приехал, здравствуйте!

— Здравствуйте, Иван Алексеевич, — она всплеснула руками, — заболталась, бегу, как я рада вашему приезду, — быстро пошла к калитке.

Сыроежкин смотрел на мужчину такого же возраста, как Юлия Павловна, среднего роста, полного, лысого, в летних серых брюках и светло-желтой рубашке.

Юлия Павловна побежала навстречу, неуклюже перебирая полными ногами.

Сыроежкин усмехнулся: любви все возрасты покорны, поэтому она и защищает молодых, понимает их. Вырядилась, чтобы произвести впечатление. Ждала своего Ивана Алексеевича всю жизнь, не развела с женой, а жены не стало, они и сошлись.

Зато он женат, а счастья нет. Жена в нем разочарована, он виноват, что она несчастна. Если Открытый приведет приговор в исполнение, то жена о нем не пожалеет. Похоронит его, освободится от лишнего груза, мужа. Найдет себе другого. И дочь против него, вот и складывается, что никому он не нужен. Он хотел, как лучше, никто его не поддержал. Попробуй, разберись с этими женщинами. Близкое его окружение — самое враждебное. Кто-то хорошо сказал, самые ближние — твои враги.

Если завод не заработает к осени, останется он жить на своей фазенде, как отшельник. Никому не будет мешать и ни к кому лезть. Глядишь — все образуется: Открытый отступит, жена перестанет упрекать, а дети помирятся. Если не покалечит его разведчик!

Петр Васильевич взял баночку из-под майонеза, в которой был налит керосин и пошел собирать колорадского жука. Следовало еще прополоть свеклу и морковь.

Примирение

Они договорились встретиться у парка, погулять и покататься на лодке. На Алле был светло-зеленый трикотажный сарафан и голубые босоножки. Тетя дала ей деньги, чтобы она себе что-нибудь купила. Ей понравился этот легкий сарафан, она примерила, поняла, то, что ей надо. Она немного комплексовала из-за одежды, шутила, что она «без приданного, как кошка».

Они решили не появляться на даче. Жалели родителей, которые погрязли в дрязгах, запутались и мешали им. Они шли по парку, взявшись за руки и очень хотели, чтобы их родители помирились.

— Мама разговаривала с отцом, — осторожно начала Алла. — Просила оставить нас в покое, он плохо поддался ее убеждениям. Ото всего отказался, уверен, что его оболгали. Сам Открытый пригнал на участок котов, а его обвиняют. Отец боится, что с ним могут расправиться, лишить жизни. Вбил себе в голову.

— Мой отец утверждает, что ничего плохого не сделал, твой начал с шутки, с тухлого яйца. От этого он не отказывается.

— Как надоела эта грызня, — взгрустнула Алла. — Неужели и мы будем такими же в их возрасте?

— Мы не будем такими, если доживем.

Они подошли к лодочной станции, Саша взял билет. Они выбрали лодку. Саша прыгнул первым, подал руку Алле, она осторожно спустилась за ним. Он оттолкнулся веслом от причала, они поплыли. Саша остановился посередине пруда, положил весла в лодку, снял футболку.

— Жаль, что здесь нельзя искупаться, такая жара, — Алла подняла подол сарафана выше колен. — Позагораем. Пруд заросший и грязный.

— Через две недели в школу, пора начать готовиться к ЕГЭ.

— Я уверена, что ты поступишь, а я ни за что, — Алла вздохнула.

— Как ты не уверена в себе! — подбодрил ее Саша. — Не настраивай себя так! Будем вместе заниматься.

— Сейчас я не хочу об этом думать. Главное, чтобы родители поладили. Когда их грызня кончится, нам станет хорошо. Возможно ли это?

— Ты же сама говоришь, что нужно только верить, — убежденно заявил.

— Да, я читаю молитву по соглашению, чтобы враждующие стороны примирились. Даже ее выучила. Слушай: «Господи, Боже наш, Ты сказал пречистыми устами Твоими! Истинно говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то, чего бы не попросили, будет им от Отца Моего Небесного. Потому что там, где собраны двое или трое во имя Мое, Там и Я посреди них. Непреложны словеса Твои, Господи, милосердие Твое беспримерно и человеколюбию Твоему нет конца. Поэтому просим Тебя, услышь нас, согласившихся смиренно просить Тебя, чтобы наши родители, отцы, Петр и Вячеслав примирились и не мешали детям любить друг друга».

— Ты даешь! — Саша захлопал. — Если произойдет чудо, то они помирятся.

— Чудо, что мы с тобой встретились, — робко прошептала Алла.

Они замолчали. Большая тяжелая лодка медленно покачивалась, казалось, что время остановилось. Каждый про себя обращался к Богу за помощью и просил о примирении. Будет ли им отказано в помощи? Никто не должен им мешать: ведь они никому не мешают, не желают зла и будут жить с родителями в мире. Только бы они этого захотели. Им казалось, что все просто, но зло вторглось в эту простоту и разрушило ее. Придет сила, которая все уравновесит.