— Презираешь, — невесело усмехается он и опускает взгляд на стол.

— Я думаю, что ты сам себя презираешь за это, — говорю негромко.

Глеб растягивает на губах какую-то странную, словно болезненную усмешку.

— Возможно, — только и произносит он.

Затем вновь поднимает на меня глаза; мы смотрим друг на друга и снова молчим.

И, чёрт возьми, мне его опять становится жалко…

— Что это? — лицо его напрягается, а в глазах появляется напряжение, — Ты что, сейчас… жалеешь меня?

— Ты хотел сделать больно другим, а в итоге сделал больно себе, — произношу тихо, невольно вспоминая детишек из детского дома, где проходила моя практика, — У нас в университете как-то была…

— Не нужно меня жалеть. И не нужно сравнивать меня с кем-то из твоего университета: я не один из твоих подопечных, — перебивая меня, сосредоточенно произносит Бондарёв, в глазах которого загорается какой-то нехороший огонь.

— У меня уже нет подопечных, — разводя руки в стороны, говорю с усталой улыбкой, — теперь у меня есть только ты и твоя компания…

— Меня. Не нужно. Жалеть, — по слогам произносит Бондарёв, в упор глядя на меня.

— Глеб, это нормально, признавать свои ошибки… — пытаюсь объяснить ему эту старую азбучную истину.

— Ты думаешь, что я страдаю от того, что сделал? — грубо перебивая меня, жестко произносит Бондарёв, — Так вот тебе честный ответ: не страдаю. И не жалею. Я получаю удовольствие от созерцания плодов своего труда. Мне приятно видеть, что всё, к чему я стремился, теперь находится в моих руках. И мне приятно знать, что те, кто когда-то хотели подчинить меня, теперь стали моими подчинёнными. Ты понимаешь это?.. Меня не нужно жалеть, мне не нужно сочувствовать! — цедит он, глядя на меня с какой-то странной злобой, — Я не этого от тебя хочу!

Ну, вот, наконец, и его прорвало…

— А чего хочешь? — сжав тканевую салфетку в руке и не глядя на Бондарёва, ровно спрашиваю.

— Ну, уж точно не жалости, — с язвительной усмешкой отзывается Бондарёв.

Спокойно поднимаюсь на ноги.

На этом наш славный ужин можно смело считать законченным.

— Сядь на место, — спокойно приказывает Глеб.

Усмехаюсь в ответ, качаю головой.

— Благодарю за еду. Было вкусно, — откидывая салфетку на стол, произношу; разворачиваюсь, иду в прихожую; слышу, как Глеб поднимается из-за стола и стремительно идёт ко мне, — Не нужно меня провожать, — резко разворачиваюсь к нему, встречаясь почти нос к носу, — я прекрасно знаю, где выход.

— Почему с тобой так сложно? — буквально цедит Бондарёв.

— Наверное, потому что ты вообще не умеешь ухаживать за женщинами, — предполагаю без эмоций.

— Мила, — Глеб хватает меня за руку, когда я вновь разворачиваюсь к выходу, и я не выдерживаю: звонкая пощёчина приходится ровнёхонько по центру синяка.

Глеб закрывает глаза и плотно смыкает челюсти.

Я вижу, как ему больно, но мне его не жалко. Уже не жалко.

— Мне противно оставаться с тобой в одном помещении, — говорю негромко. Затем всё-таки разворачиваюсь и иду в прихожую.

Снимаю полушубок с петли, быстро одеваюсь, застёгиваю сапоги, вспоминаю про сумку, обхожу Глеба, поднимаю её с дивана, пересекаю всё расстояние до входной двери так быстро, как только могу, поворачиваю ручку, переступаю порог и, уже оказавшись в коридоре, замечаю: Глеб всё ещё стоит на прежнем месте. Стоит, опустив голову… Сердце отчего-то сжимается, но я пересиливаю себя и захлопываю дверь.

Во всех смыслах этого выражения — и в буквальном, и в метафорическом.

Это даже странно, но я вдруг ощущаю свободу: свободу от всех невысказанных слов… Я чувствую лёгкость внутри себя!

Набираю номер такси, выхожу из дома…

Теперь он знает, что я о нём думаю. И это хорошо — может, будет меньше фантазировать на мой счёт.

Диктую адрес, иду к воротам…

Наконец-то все слова сказаны.

Все точки расставлены.

Останавливаюсь у дороги, жду машину…

Глеб должен был узнать, какое впечатление производит!

Он должен был, наконец, прозреть!

Должен был понять, что так нельзя поступать!

Чёрт!!!!!!!

…

Закрываю лицо руками.

…

Почему у меня больше не получается его презирать?!

…

У меня не осталось ни симпатии к нему, ни страха, ни азарта от ожидания очередной его реакции. На смену всему этому пришло понимание того, насколько он одинок. И насколько запутался в себе.

На смену всем чувствам пришла тупая и бесполезная жалость.

Боже, что со мной не так?!

— Мила, твой мозг окончательно отключился, — бормочу себе под нос, продолжая стоять с закрытыми глазами.

Звук подъехавшего такси отвлёк меня от отпевания своего мирно почившего рассудка, так что я взяла в руки то, что от меня осталось, и загрузила это в машину. Пока ехала, смотрела в одну точку — кажется, это был затылок водителя, но, хоть убей, я не могу вспомнить ни цвета волос, ни их, собственно, наличия: память моя отключилась вместе с рассудком и отправилась в отпуск до нового года… Когда добралась до своего дома (а как это происходило, я тоже почему-то не могу вспомнить), то завалилась на диван в одежде и некоторое время просто лежала. Потом поняла, что лежать неудобно, и перевернулась на спину.

Есть ли хоть один шанс, что то, что я испытываю сейчас — всего лишь мираж? Или я действительно прониклась теплыми чувствами к Бондарёву?.. К БОНДАРЁВУ!!! Я жалею его вместо того, чтобы презирать! Это что ж за сломанный мир такой?! Неужели мы все уже настолько испорченные, что откровенные недостатки начинаем воспринимать, как естественный фон человека?

Ведь Глеб ведёт себя по отношению ко мне, как последний засранец: он даже не напрягается смягчить тон, когда разрушает мои мечты! Он не скрывает, что получает удовольствие от того, что заставляет людей страдать! Он гад, грубиян и тиран!

Так почему я лежу и жалею его?!.

…

Переворачиваюсь на бок.

По-хорошему — бежать надо из этой компании и из общества Бондарёва. И в ближайшее время. Место работы и местное общество плохо влияют на меня: я становлюсь мягкотелой. Если бы я «двадцати дневной давности» узнала, что я «нынешняя» лежит и жалеет тирана, испортившего жизнь всех, кто его окружает, я бы дала самой себе затрещину и посоветовала обратиться к психиатру. Но к кому мне обратиться теперь?..

Достаю телефон из сумки, листаю контакты: телефон Лины маячит в исходящих рядом с телефоном Макса. Набираю фею. Она должна помочь. И она давно хотела со мной поговорить…

— Мила? — удивленно спрашивает та после пары долгих гудков.

— Привет, фея. Не хочешь выпить кофейку, поговорить по душам, поплакаться о недостатках вселенной?..

— Последним пунктом заинтриговала, — тут же отвечает Лина, — говори: где и когда?

— Прямо сейчас. Где угодно. Просто скажи, куда подъехать, — лёжа звездой на диване, отзываюсь в ответ.

— Мм… не уверена, что тебе понравится мой вариант… — отчего-то мнётся фея, а затем бодро заканчивает, — а, ты знаешь, это неважно! Главное, будь готова через десять минут — я сама заеду за тобой: продиктуй только адрес!

— Тебе нельзя садиться за руль, — звучит смутно знакомый голос рядом с трубкой.

— Не гунди! — отмахивается фея от кого-то, стоящего рядом, — Мила! Шли адрес смс-кой! Я пошла заводить машину! — и она сбрасывает вызов, вновь начиная препираться с незримым собеседником.

Смотрю на экран телефона. Недолго смотрю. Быстро набираю свой адрес, отправляю сообщение, встаю и иду к шкафу с одеждой — куда бы мы не поехали, но своё «офисное одеяние» я больше не хочу носить ни минуты! Пора отдохнуть от всего, что связано с Бондарёвым и его компанией: прошло всего три дня, а у меня полное ощущение, что я в ней уже месяц — и вообще никуда не уходила!

А ещё, пора напомнить самой себе, что я — свободная девушка, которая вполне может позволить себе поход в какое-нибудь приличное кафе, на ночь глядя! Никакой контракт не сковывает меня по рукам и ногам, никакие обязательства не заставляют сидеть в квартире.

Я! Свободна!

Так что быстренько натягиваю облегающие джинсы и модную кофточку, купленную феей ещё в мою бытность «девушкой Глеба», скрывающейся от своего парня и сбегающей на свидание к Бесову.

Волосы встряхиваю, наскоро обновляю макияж и впрыгиваю в удобную обувь; смотрю на себя в зеркало — не деловая дама, но и не бывшая студентка, выпускница университета. Что-то среднее с хорошим вкусом.

Для кафешки — самое то.

И я выпархиваю из своей квартиры, гонимая звуком пришедшего сообщения с текстом: «выходи».

Надеюсь, это будет славный вечер…

Когда я ныряю в машину феи — сразу начинаю подозревать неладное.

— Ну, мы сегодня развлечемся! — весело восклицает Лина и резко срывается с места.

Вот это я и имела ввиду.

— А куда мы едем?.. — с немного нервной улыбкой на губах, спрашиваю у неё.

— В одно заведение — ты там ещё не бывала, — словно предвкушая что-то, отзывается фея, затем опускает взгляд на сумку, из которой начинает мигать смартфон, возвещая о чьём-то звонке, и, уделяя дороге крайне мало внимания, достаёт телефон и принимает вызов, — Да? ДА?!?! Здорово! Ну, тогда встретимся там! Всё! Я еду! — она отключается и поворачивает голову ко мне, — Мы едем в клуб, детка!

— Ты так об этом говоришь, словно для тебя это когда-то было проблемой — выбраться в клуб, — замечаю невзначай.

— Ты не понимаешь! Сегодня закрытая тусовка! И один человек смог добиться нашего прохода… — она вдруг неожиданно замолкает и, покусывая губу, начинает смотреть на дорогу хитрым взглядом.

— Лиииин, — тяну я, предчувствуя что-то нехорошее.

— Здорово, что всё получилось, — только и отвечает та, в голосе которой вдруг появилось не только облегчение, но и какая-то теплота.

— Фея, ты меня запутала, — качаю головой и откидываюсь на сиденье.

Смысл гадать — если Лина совершенно точно не собирается выдавать подробности плана?

Вот только план этот очень быстро мне разонравился: как только машина феи остановилась на парковке самого известного, модного и дорогого клуба нашего города, открывшегося в канун нового года (то есть сегодня!).

— Лина, меня сюда не пропустят! Я в джинсах! — зашипела я, вцепившись в ремень безопасности, словно он мог спасти меня от попадания в это элитное заведение.

— Ну, во-первых, насколько я вижу, на тебе не просто «джинсы», а мой любимый бренд, который хороший фейс контроль узнает и придираться к нему не будет. А во-вторых, если я не ошибаюсь, ты сейчас одета в те вещи, которые я тебе покупала?

Это был вопрос с подвохом. Она прекрасно знала, что на мне вещи, купленные ею в Тот Самый День. Все вещи, включая и многострадальные джинсы.

— Да, — соглашаюсь, чувствуя себя капитаном Очевидность.

— Тогда тебя пустят везде, — только и отвечает фея, а затем сама отстёгивает мой ремень безопасности и поворачивается ко мне всем телом, — Хватит стесняться. Ты ведёшь себя глупо! Золушка не стыдилась своего статуса на балу принца — плясала себе в моднявом платье и даже не думала комплексовать по этому поводу. А ты уже давно не подрабатываешь прислугой, насколько я знаю. Так что смысл вести себя так, словно ты здесь случайно и даже более того — не имеешь права здесь находиться?!

Поджимаю губы и молча соглашаюсь.

С какой стати я отделила себя от целого пласта людей? Да, у меня нет их зарплаты, и квартиры-пентхауса тоже нет; моя одежда куплена для того, чтобы дурить окружающих, убеждая их в том, что я — девушка Бондарёва, а моя карьера закончится ровно через пять дней. Но это не значит, что я хуже кого-то из тех, что собрались сегодня в самом модном заведении города.

Не хуже и не лучше — просто другая.

Мне с ними кошельками не мериться, поэтому…

— Идём, — говорю решительно и вылезаю из машины.

— Вот это моя девочка, — отзывается Лина, выбираясь следом, и вот тут я замечаю, как её пошатывает.

— Лина, ты что, приехала ко мне… пьяная? — удивленно смотрю на неё, не веря своим глазам.

— Я выпила всего один бокал! И, поверь, повод был о-го-го — какой! Скоро поймёшь… — замечает фея с каким-то странным выражением лица и направляется ко входу.

Иду за ней; нас спокойно пропускают внутрь после того, как Лина называет свою фамилию, и вот мы оказываемся внутри…

— Нет времени всё разглядывать — нас уже ждут! — ворчит фея, отрывая меня от созерцания аутентичного дизайна интерьера, выполненного в английском стиле: это было что-то среднее между пабом, клубом и площадкой для арт-галереи — по-другому и не опишешь…