— Потому что приготовил тебе какао? Или потому, что пообещал познакомить со своим псом? — Макс смотрел на неё смешливо, но теперь в его глазах застыло напряжение.

Правда, это напряжение было не замечено Милой, которая уже успела вновь уйти в свою хандру.

— Пожалуйста, не надо грустить, — Макс сам не понял, как оказался рядом с девушкой, да ещё и обнял её лицо ладонями, — Тебе очень идёт, когда ты улыбаешься.

— Вечно улыбаться тоже не получится, — с какой-то странной, невесёлой улыбкой ответила та.

— Получится. Просто рядом с тобой ещё не было человека, который бы поставил целью побуждать тебя улыбаться, — ответил Макс.

— Такие разве существуют? — подняв бровь, усмехнулась Мила.

«Существуют», — про себя подумал Макс, но вслух ничего не сказал.

Рядом с ним она будет улыбаться. Всегда.

— Так что там, ты говоришь, на обед? — она сделала шаг назад, освобождаясь из его рук и прошла к раковине — помыть кружку.

— А чего ты хочешь? — тут же спросил Макс.

— Я хочу, чтобы ты перестал хоть на секунду думать о том, чего я хочу, — улыбнулась Мила, — Это… — она замялась, пытаясь найти слова, а её глаза вдруг смущенно забегали из стороны в сторону, — это не очень привычно для меня, — наконец, нашлась она, — да и не хочу я садиться к тебе на шею! Ты меня и привёз, и накормил вчера, и одел-обул, и позволил испортить идеальный вид вашего сада моим неидеальным изображением ангела и не долепленным снеговиком, и какао мне сварил… Короче, обед я буду готовить сама! Возражения не принимаются!

— Как скажешь, — развёл руки в стороны Макс, — кухня твоя.

Мила уверенно кивнула, принимая его отступление, а потом неуверенно поинтересовалась:

— А продукты можно все брать?

— Нет, можно брать только приправы и сковородки, — с вежливым выражением на лице произнес Макс.

Мила фыркнула и отмахнулась. И вскоре с головой погрузилась в недра холодильника. В этот момент в кармане мужчины завибрировал телефон, и он отошёл в гостиную, к самому окну, чтобы иметь возможность смотреть на порхающую по кухне Милу и одновременно вести телефонный разговор без вероятности быть услышанным.

— Да? — негромко сказал Макс, приняв звонок от Лины.

— Она у тебя? — спросила та без предисловий.

— Да, — чуть улыбнувшись, ответил мужчина, глядя на светловолосое чудо, в данный момент выбирающее мясо из нескольких упаковок.

— Я всегда знала, что она тебе нравится, — неожиданно сказала Лина, вынуждая Вознесенского нахмуриться и отвернуться к окну.

— Это было так заметно? — через несколько секунд молчания спросил он.

— Ты уверен, что умеешь контролировать себя и свои эмоции, но меня не обманет твоя вечная маска весельчака и души компании, — вновь удивила его подруга детства, — Когда ты собираешься сказать Ему?

— С чего ты взяла, что я буду перед ним отчитываться? — спокойно спросил Макс, внутри которого всё натянулось от напряжения.

— Брось, Макс, он твой друг. И мой друг, как бы странно это ни звучало. И он действительно что-то испытывает к Миле, — Вознесенский словно почувствовал, как Лина закатывает глаза, говоря ему всё это, — Уверена, ты только и делаешь, что занимаешься самобичеванием за свою симпатию к ней, пока улыбаешься всем в лицо.

— И когда ты успела так хорошо меня узнать? — не без сарказма спросил Вознесенский, вновь разворачиваясь лицом к кухне.

— Да было, кажется, десятка два лет, — в тон ему протянула Лина, затем её голос вновь стал серьёзным, — Ты отличаешься от нас, Макс. Тебе не нужно никому и ничего доказывать, у тебя есть всё, что тебе нужно, и главное — у тебя нет потребности самоутверждаться за счёт кого-либо. А ещё — ты в ладу сам с собой, — ну, в этот момент мужчина готов был поспорить с подругой детства, но удержался, желая услышать, что она скажет — до конца, — Поэтому без всякого сомнения я готова сказать, что благословляю тебя и твои начинания — тем более, ты так долго скрывал свои чувства, НО!

И вновь Макс готов был откомментировать услышанное, однако, замолчал, так и не начав.

— Я слушаю тебя, — спокойно проговорил он, ожидая продолжения.

— Ты должен поставить Глеба в известность. Не как соперника, но как друга.

— Уверен, ему это не понравится, — невесело усмехнулся Макс, глядя на медленно падающий с неба снег.

— Думаю, твоя уверенность или неуверенность в этом вопросе не столь важна. Важно, чтобы ты смог донести до Глеба, что не он один имеет право на чувства, — отрезала Лина, вынуждая мужчину удивленно поднять бровь.

— Откуда такой напор? Вы успели что-то не поделить?

— Глеб зарылся в эти отношения, уцепившись за Милу, как за спасательный круг. Но мы оба знаем, чьё место сейчас занимает Мила в его сердце. Он может либо ещё сильнее запутаться в себе, либо выплыть из этого кошмара с неправильной установкой на жизнь. Я переживаю за него. А разве ты — нет?

— Я тоже. Но я не хочу учить его жизни. И тебе бы не советовал, — спокойно ответил мужчина.

— Как я уже говорила, — фыркнула девушка, — ты отличаешься от нас.

— Ты повторяешься. В чём смысл? — чуть холоднее спросил Макс.

— В том, что у тебя есть всё. Ты даже к Глебу и его Плану Года присоединился не из духа авантюризма и не из желания заработать денег или получить заветный пост в компании, а потому что… мог себе это позволить. Потому что тебе это стало интересно. Ты думаешь, я не поняла, почему ты так упорно отказывался покидать четырнадцатый этаж, предпочитая должность простого начальника, когда спокойно мог себе позволить встать рядом с Глебом — ведь твои родители хоть завтра могут выкупить половину акций компании…

Макс молчал, глядя прямо перед собой. Почему он предпочел остаться на четырнадцатом этаже? Потому что ему нравилось создавать, а не управлять. Даже не так, ему нравилось то чувство, когда он смотрел на дело своих рук, которое вдруг начинало воплощаться в реальности, и понимал, что это он создал всё это. Он создал проект, который воплотился в жизнь и начал постепенно приносить свои плоды… В такие моменты Вознесенский чувствовал себя творцом. В такие моменты он чувствовал себя свободным от своих связей, от родительской «руки», от денег на своём счету. Он понимал, что сам может строить свою жизнь — и это чувство было тем, что грело его с тех пор, как он закончил университет в Америке и вернулся на родину. Нет, родители не давили на него, не вынуждали продолжать их дело. Но они всегда стояли тенью за его плечом, как бы напоминая — ты наследник, это твоя обязанность, пусть не сейчас, но когда-нибудь ты должен будешь занять наше место.

— Я услышал тебя, — коротко ответил мужчина, переведя взгляд на фотографии на стенах.

Да, их семья была действительно счастливой. Но это не значило, что все её члены всегда были одного мнения касательно той или иной ситуации. Конечно, и у них были разногласия.

— Тогда, надеюсь, ты поступишь правильно. Не стоит ставить Глеба перед фактом, что девушка теперь твоя — это не послужит ему ни хорошим уроком, ни верным сигналом к правильному действию. Не говоря уже о том, что Милу ещё нужно добиться. А она — не простой орешек.

— Это точно, — усмехнулся Макс, вновь посмотрев на девушку.

— Что она учудила? — с любопытством спросила Лина.

— Она решила, что я — гей, — хмыкнул Вознесенский.

Некоторое время из трубки ничего не доносилось, а потом его собеседницу пробило на такой смех, что даже сам Вознесенский не удержался и вновь рассмеялся вместе с ней.

— Ну, из тебя гей, как из меня пастушка! — кое-как справляясь с собой, заявила Лина, — Наша девочка, конечно, с тем ещё чувством юмора…

— Да нет, она вроде как серьёзно спрашивала, — припоминая вчерашний разговор, заметил Макс.

— Думаю, ты сумеешь удивить её, — хмыкнула Лина, а мужчина сдержался от комментариев.

Конечно, сумеет. В этом даже не стоит сомневаться.

— Ладно, Ромео, береги её. Завтра увидимся на работе — ещё поговорим.

— А тебе не безразлична её судьба, — заметил Макс с лёгким удивлением.

— Не безразлична. Она — хорошая девочка. Мало таких осталось. И мне жаль, что я не смогла уберечь её от глупостей.

Макс молча согласился. А сам про себя подумал, что именно из-за этой «глупости» он и не может спешить — не может побежать впереди паровоза с букетом своих чувств в одной руке и билетами в кино — в другой. Миле нужно время, чтобы привести свои мысли в порядок. Как и ему.

Мысль о том, что Глеб переспал с ней — не давала ему покоя.

Он не должен был торопиться. Это было важно. Как для неё, так и для него.

— Я упустил её однажды. Второго раза не будет, — сказал он, вновь глядя на медленно падающий снег.

— О чём ты? — с лёгким любопытством спросила Лина.

— Ты же знаешь, я хотел оставить её у себя. Даже разговаривал об этом с Глебом — вполне серьёзно. Но тому уже втемяшилось в голову, что она со своим непрофессионализмом — идеальное прикрытие от отца, — задумчиво произнес Макс, — да и, в конце концов, это я должен был быть в той делегации, и я должен был получить тем каблуком по затылку.

— Точно, Глеб ведь именно для тебя тогда и расчищал этаж, — припомнила Лина, прикусив губу, — а почему тебя не было среди них?..

— Я задержался в Греции: Глеб попросил меня переговорить с одним местным бизнесменом, владеющим сетью отелей, по поводу новых инвестиций… Я опоздал ровно на один день.

Лина фыркнула. Макс не видел этого, но был уверен, что сейчас она качала головой.

— Странная штука — судьба, — наконец, ответила девушка.

— Согласен, — кивнул мужчина, — но это говорит лишь об одном.

— О чём? — тут же спросила Лина.

— О том, что всем нам нужно было пройти этот путь, — улыбнулся Макс.

— Мне иногда так хочется стукнуть тебя чем-нибудь тяжелым, — внезапно произнесла девушка, — Ладно, философ, надеюсь, твой путь в дальнейшем будет не столь тернист и не весел.

— И тебе того же, — усмехнулся Вознесенский и отключился.

Затем посмотрел на кухню, откуда уже доносился насыщенный запах каких-то пряностей, ещё раз улыбнулся своим мыслям и решительно убрал телефон в карман.

Больше никаких разговоров. У них и так слишком мало времени… С этого момента он каждую секунду посвятит Ей.

Что по поводу признания…

Да, он уже знал, когда раскроет перед ней свои чувства. И знал, что будет делать дальше. А пока… пока он будет осторожно привязывать её к себе: чтобы она привыкла, что он рядом, чтобы она не пугалась его, чтобы доверилась ему. Он знал, что этот путь — не из лёгких. Он знал, что она ещё не вполне осознаёт, что уже заинтересована в нём — это было видно по её лицу: по её временами краснеющим щекам, по её иногда слишком внимательным и словно ищущим в нём что-то — глазам… Макс знал, что сможет ей понравиться, но не был уверен, что сможет пробудить в ней такие же чувства, какие сам испытывал к девушке. И было бы глупо думать, что победа уже близка — но он был терпелив. И он готов был дать ей время, чтобы понять, что лишь с ним она будет в безопасности, что лишь с ним она будет счастлива. Что лишь с ним она будет улыбаться. Постоянно.

— Как там мой обед? — спросил он, проходя на кухню.

— Думаю, тебе понравится, — с лёгким азартом сообщила Мила, разворачиваясь к нему и держа в одной руке деревянную лопатку, а во второй — солонку.

— Я в этом просто уверен, — согласился Макс, глядя на девушку неожиданно серьёзно.

Мила немного смутилась от его взгляда, а потом сдула волос с лица и неожиданно улыбнулась.

— Знаешь, ты слишком доверчивый, — сказала она с хитринкой в глазах, — вот, пересолю блюдо — и придётся тебе изображать на лице восторг от моей готовки!

— Думаю, я переживу это суровое испытание, — спокойно ответил мужчина, затем обошёл стол, подойдя к девушке вплотную, и осторожно забрал у неё из рук солонку, с незаметной улыбкой отметив, что та задержала дыхание от его близости, — А пока на всякий случай заберу у тебя соль. Всё-таки она хороша в меру, — он подмигнул растерявшейся девушке и убрал приправу на стол.

— Ты прирожденный дипломат, — заметила та, отворачиваясь к плите, но Макс успел заметить лёгкое разочарование на её лице.

— Стараюсь, — ответил ей мужчина, плотно сомкнув губы.

Сдерживать себя рядом с ней становилось всё сложнее — особенно, когда он видел её ответную реакцию.

Да, он видел, что в Миле что-то поменялось — и это изменение произошло буквально за эту ночь.

Она стала по-другому смотреть на него.

Или он это себе придумывает?..

— Думаю, если ты найдёшь завтра вечером время, я познакомлю вас с Кристофером, — сказал он неожиданно для себя самого.

Мила резко развернулась к нему. Смотрела чуть дольше, чем было необходимо… а затем, словно взяв себя в руки, негромко сказала: