Внешне Генрих быстро оправился от потрясения, вызванного смертью матери. Выглядел он таким же беззаботным, как всегда, и часто повторял, что скоро вернется в Беарн холостяком, потому что папа римский ни в коем случае не даст разрешения на брак Маргариты с ним.

Внутренне он был обеспокоен. Ему хотелось в Париже разузнать побольше о смерти матери. Ходили тревожные слухи, что ее отравили; заболела она после визита к Рене, флорентийскому перчаточнику и парфюмеру королевы-матери, хотя вскрытие показало, что скончалась она от лопнувшего нарыва в легких. Но Генриху в это заключение слабо верилось. Он немало слышал об умении королевы-матери пользоваться ядами; о привезенных ею флорентийцах, непревзойденных мастерах в устранении нежелательных людей. И разве мать не боялась отпускать его в Париж, догадываясь, что там с ним может случиться?

Ну что ж, теперь он едет туда; раз вызвали, надо повиноваться. Но это совпадало с его желанием. Он больше не мог прятаться за юбку матери — и не хотел.

Никто не догадывался, что легкомысленный юноша превратился в мужчину — может, тоже беспечного, такова уж была его натура, однако под беззаботностью скрывалось желание стать таким, каким старалась воспитать его мать.

Теперь юного Конде Генрих понимал гораздо лучше. Чувствовал, каким ударом явилась для того смерть отца. Сейчас Конде выглядел мрачным; горя, как его двоюродный брат, он не скрывал.

— Послушай, кузен, — сказал Генрих, — мы стали мужчинами. У нас появятся жены. У тебя уж наверняка.

— Все эти приготовления устраиваются не ради меня, — ответил Конде. — Мне предстоит скромная церемония по гугенотскому обряду.

— А мне у врат собора Парижской богоматери, потому что внутрь меня не пустят. Если, конечно, она вообще состоится. Бракосочетание в подобных случаях может расстроиться в последнюю минуту.

— Тогда зачем же тебя вызывают в Париж?

Взгляды их встретились.

— А зачем созывают в Париж людей? — вопросом на вопрос ответил Генрих. — Вот приедем, тогда начнем понимать.

Оба умолкли, подумав о Жанне, и в этот миг озарения Генриху пришло на ум, что при дворе он нужен не только как жених.


Молодые люди невольно разволновались, увидя в нескольких милях город, сверкающий под лучами солнца. Издали он казался кораблем, стоящим на стапеле, представляющем собой остров посреди Сены. Самой высокой у корабля была корма — собор Парижской богоматери.

По мере того как они подъезжали к столице Франции, волнение их нарастало. Уже ощущались запахи города; виднелись шпиль Сен-Шапель, башни Консьержери, крыши Лувра. Появились прохожие, они пристально глядели на молодых людей, догадываясь, кто это: их сопровождали восемьсот гугенотов в длинных черных мантиях — трауре по скончавшейся при загадочных обстоятельствах королеве Наваррской.

При въезде в город их встретили Ларошфуко, один из самых блистательных героев-гугенотов; Телиньи, женатый на дочери адмирала, Луизе; и Монтгомери, доблестный гугенот, немало сделавший для единоверцев, невольный убийца Генриха II на турнире.

— Добро пожаловать! — воскликнул Ларошфуко. — Париж готов приветствовать вас.

— Неужели? — отозвался Генрих. — Я заметил, что кое-кто из горожан воспринял наш приезд без особого энтузиазма.

Ларошфуко засмеялся.

— Они просто ошеломлены. Не забывайте, ваше высочество, эти люди недавно воевали с нами. А теперь волей-неволей наши друзья.

— Кажется, они не очень довольны таким оборотом.

— Потерпите до свадьбы. Тогда услышите радостные возгласы в свой адрес. Парижане любят Марго. Ну, поехали дальше. Королева-мать высылает отряд для торжественной встречи — и вместе с ним мы едем в Лувр.

Ларошфуко занял место между Генрихом и Конде, другие по обе стороны, и кавалькада въехала в Париж.

В пригороде Сент-Антуан их встретил отряд — около четырехсот придворных во главе с братьями короля, Анжу и Алансоном; среди встречавших находился и Генрих де Гиз, он вернулся ко двору, потому что был связан брачными узами с принцессой Порсиан и уже не мог домогаться руки Марго.

Они глядели друг на друга — вожди гугенотов и те, кто недавно сражался за дело католиков. Продолговатые итальянские глаза герцога Анжуйского засверкали при взгляде на человека, которого он именовал беарнским простолюдином; ноздри его дрогнули, но он все же сдержал отвращение к тому, кто не мог достичь его изящества в одежде и манерах. Заявил, что счастлив приветствовать своего кузена и очень рад его приезду в Париж.

— Кузен! Да ведь Марго готовится сделать нас братьями!

Генрих равнодушно воспринял это громкое приветствие. Он ни на миг не верил, что Анжу стал ему другом; терпеть не мог его надушенные одежды, плутоватое лицо, сверкающие драгоценные камни, как и тот — мужественную внешность беарнца. Слишком уж разные, они не могли стать друзьями.

Младший, Алансон, не вызывал у Генриха неприязни и даже показался забавным. Нет, Алансона он не будет презирать, как его брата.

Генриху представили одного из встречающих. Высокого, необыкновенно красивого, с вьющимися светлыми волосами; красавца и вместе с тем мужчину до кончиков ногтей. Наверняка самого смелого человека в Париже, державшегося с королевским величием.

Они смерили друг друга взглядами, Генрих де Гиз, надеявшийся стать мужем принцессы Марго, и Генрих Наваррский, приехавший в Париж для женитьбы на ней.

Гиз пробормотал положенное приветствие. Лживые слова, подумал Генрих. И ему стало любопытно, какие мысли таятся в этой красивой голове.


Первое бракосочетание праздновалось по-гугенотски в замке де Бланди, неподалеку от Мелюна. Атмосфера была слегка натянутой, потому что присутствовало много католиков. Конде был великолепным женихом, Мария Клевская — очаровательной невестой.

Через восемь дней должна была состояться свадьба, о которой говорил весь Париж, и Генриху пришлось ехать в де Бланди со своей невестой. Сидя рядом с Марго, Генрих не мог сдержать улыбки; его забавляла предназначенная ему невеста, но, в отличие от многих, очарован ею он отнюдь не был. Потешило Генриха ее церемонное приветствие. Таким образом она скрыла пренебрежение к нему от окружающих, но не от него. В словах принцессы ощущался тонкий ледок над глубоким омутом. Марго не собиралась питать нежных чувств к своему жениху.

Что ж, пусть будет так. Маленькая Флеретта для него предпочтительней. Принцесса, может, и красива, а соблазнительна определенно, но ему больше нравится румянец сельских любовниц, а не искусно накрашенные щеки, как у Марго. Здоровое женское тело под жарким солнцем ароматнее духов, изготовленных парфюмерами.

При встрече с Марго Генрих впервые с тех пор, как узнал о смерти матери, пришел в хорошее настроение; если он женится на ней, то не пожалеет об этом. С нею наверняка не соскучишься; он уже слышал, что их предстоящее бракосочетание разрушило страстную любовную связь принцессы с Генрихом де Гизом. От такого любовника не откажется ни одна женщина! Неудивительно, что Марго ненавидит его! Пикантное положение — оно лучше всего поможет забыть горечь от сознания, что теперь придется жить в мире, где уже нет его матери.

«В какую семейку я вхожу с этим браком!» — подумал Генрих. Но он и без того состоял с ними в родстве. Потому его и сочли достойным руки принцессы.

Король пребывал в хорошем настроении; при нем находился Колиньи, он всегда оказывал благотворное влияние на Карла IX вопреки королеве-матери.

Генрих заметил, что Екатерина Медичи с адмиралом как будто бы прекрасно ладят, и рассеянно подумал, что, когда члены королевской семьи выказывают чрезмерное расположение, нужно опасаться.

Ощутив на себе взгляд Марго, он усмехнулся. Вот уж она чрезмерного расположения не выкажет.

— Тебя развлекает эта церемония? — прозвучал ее негромкий вопрос.

— Весьма, моя принцесса.

— Рада, что тебя так легко развлечь.

— Ты найдешь меня замечательным супругом.

— Уверен в этом?

— Что может значить мое мнение? Главное — твое.

— А мне пока неясно… станешь ли ты вообще моим мужем.

— Думаешь, недобрые силы воспрепятствуют нашему союзу?

Марго вскинула голову, поглядела с фамильным высокомерием и довольно улыбнулась.

— Его святейшество пока не дал согласия на наш брак, и мы знаем, что он ненавидит вашу веру.

— Какое несчастье, если он не допустит нашей свадьбы! — насмешливо произнес Генрих. — А в Париж едет столько людей, чтобы полюбоваться ею!

— Не сомневаюсь, ты найдешь здесь много утешительниц.

— И, естественно, есть немало желающих утешить столь прекрасную принцессу.

Их взгляды встретились. В глазах Генриха притаился смех. Она дала ему понять, что ей известна его репутация, а он отплатил напоминанием, что они два сапога пара.

Уголки ее губ дрогнули. Жених и невеста, не стремящиеся к этому браку и способные позаботиться о себе.

Возможно, они найдут общий язык.


Бракосочетание было намечено на восемнадцатое число, понедельник. Шла суббота, разрешения от папы все не было, и король постепенно приходил в ярость. Королева-супруга, Елизавета Австрийская, всеми силами пыталась успокоить его, однако ее мягкость не оказывала воздействия на Карла IX.

— Свадьба непременно состоится! — выкрикивал он. — Должна состояться. Почему папа не шлет разрешения? Почему, почему, почему, я ведь так настоятельно просил его?!

Все знали почему. Как мог папа одобрить брак католички Марго с гугенотом? Он хотел продолжения гражданской войны, дабы каждый гугенот во Франции либо перешел в католичество, либо погиб.

Елизавета послала за Мари Туше; если кто и мог образумить Карла, то лишь она. Мари пыталась утешить его добрыми словами. Предпринимается все возможное, говорила она, к папе отправлены курьеры с объяснением чрезвычайности сложившегося положения. Да и все равно Карл, доведя себя до бешенства, ничем не поможет делу.

Карл не успокаивался. Позвали старую няню, которую он нежно любил; она с ранних лет заменяла ему мать. Король обнял ее, но, покачав головой, сказал:

— Няня, ты не понимаешь. У тебя только одна мысль — унять своего малыша. Но он уже король и раз говорит, что свадьба состоится, — так и будет.

Карл уже издавал пронзительные вопли, когда в покои вошла королева-мать.

— Оставьте меня наедине с сыном, — распорядилась она.

Когда все вышли, она подошла к королю и обняла его за плечи.

— Успокойся, успокойся.

— Успокойся! Да ведь свадьба может не состояться! А все эти люди съехались в Париж ради нее.

— Будь уверен, она состоится.

— Как, как — если нет разрешения от папы?

Екатерина Медичи засмеялась.

— Мой дорогой сын, когда мать обманывала тебя? Его святейшество не одобряет этого союза. Говорит: «Католическая принцесса не для еретиков». Ну и пусть. Мы сказали, что этот брак будет заключен.

— Кардинал Бурбонский ни за что не совершит обряда без согласия папы.

— Тогда мы получим это согласие.

— Как? Ты же знаешь, он ни за что не даст его… ни за что.

— В таком случае наш кардинал совершит эту небольшую церемонию без него, — Екатерина понизила голос до шепота, — потому что, дражайшее мое величество, он будет считать, будто такое согласие есть. Мы скажем ему, что от папы пришло сообщение — документ уже в пути, поэтому вовсе незачем откладывать бракосочетание.

Карл IX, разинув рот, уставился на мать.

— Ты не осмелишься…

— Ну что ты, мой сын. Господь с тобой, твоя мать осмелится на все ради своего короля.


И бракосочетание состоялось восемнадцатого августа, как было намечено. Никто, тем более кардинал Бурбонский, понятия не имел, что папа не давал согласия. А накануне в Лувре был подписан брачный контракт.

После пиршества и бала Марго увезли во дворец парижского архиепископа провести там ночь. Таков был обычай, и он неизменно соблюдался накануне бракосочетания принцессы королевской крови.

На другой день Марго, одетую в великолепное синее платье, украшенное блестками в форме лилий, со шлейфом длиной четыре ярда, который несли три принцессы, повели из дворца к собору Парижской богоматери. На ее плечах красовалась горностаевая мантия, драгоценные камни на принцессе переливались. В сверкающем великолепием окружении она была самой блестящей; братья ее — в особенности Анжу — решили устроить пышное зрелище.

Генрих оказался прав, говоря, что ему не позволят переступить порог собора. Поэтому обряд совершали перед его вратами — пошли на столь неловкий компромисс. Толпа осталась церемонией довольна, она могла созерцать обряд, но находились и глубоко осуждающие: «Что это за брак? — думали они. — Нашу принцессу выдают за еретика. А ведь едва успела кончиться война, которую мы вели против гугенотов!»