Марии очень не хотелось встречаться со своей предшественницей, и она пилила Генриха, что позволил ей вернуться.

— Для меня это оскорбительно. Ты в разводе с ней. Сам знаешь, она всегда устраивала неприятности, устроит и теперь. Люди заговорят, что она твоя настоящая супруга — может, Марго и сама намерена об этом заявить.

— Ты должна принять ее, — сказал Генрих. — И помни о ее достоинстве.

— Может, преклонить колени перед ней? Я королева.

— Марго была королевой — Наваррской и Французской. К тому же она дочь короля, и раз не забывает об этом, помни и ты.

Мария встретила свою предшественницу угрюмо. Жизнерадостность Марго привлекла всех; хоть она чудовищно растолстела и не блистала уже красотой, любовь к жизни у нее была все так же сильна и очевидна. Ей очень хотелось познакомиться с детьми Генриха, она начинала горько сожалеть, что живет не в окружении семьи, что дети ее отданы приемным родителям: их появление на свет было слишком скандальным. Хорошо Генриху, он мог собрать всех детей вместе — и законных, и нет! Марго завидовала ему и считала, что, как бывшая его жена, имеет право на близость с ними.

При знакомстве с королевой она держалась в высшей степени любезно, и все заметили, что Мария Медичи рядом с ней выглядела неотесанной, лишенной непринужденной королевской учтивости.

Заметив угрюмость Марии, Марго заявила о желании отправиться к детям.

Генрих тут же предложил ей пожить в Сен-Жермене вместе с детьми, и Марго приняла это приглашение с большой радостью. Дети сразу же были очарованы ею, и Мария через несколько дней нехотя призналась, что не нашла в Марго ничего неприятного.

Желание Марго исполнилось; она обрела место в королевской семье Франции. Стала любимой тетей всех детей и часто рассказывала им истории — не всегда правдивые — о своем поразительном прошлом, в которых неизменно выглядела благородной и зачастую обижаемой героиней.


Вскоре Марго, чтобы находиться поближе к королевской семье, приобрела в Париже особняк де Санс и зажила там в роскоши. Генрих обратил внимание бывшей супруги на то, что при нем королевский двор не блещет таким великолепием, как при ее отце и братьях.

— Дорогая моя, — сказал он, — мне лестно сознавать, что чем меньше блеска при дворе, тем больше уюта в самых бедных домах моей столицы.

— Милый мой Генрих, — рассмеялась Марго, — ты великий король. Люди в Париже и по всей стране утверждают, что во Франции такого благоденствия еще не бывало. «Зачастую он выглядит как простолюдин, — говорят они, — а те, кто правил до него, ходили в драгоценных камнях, но ни один из них не мог накормить ужином всех парижан. Генрих Четвертый предпочитает, чтобы его подданные имели ужин. Vive Henri Quatre!»

— Король, — ответил Генрих, — правит по воле народа, и люди охотнее будут принимать его правление, пусть он и не блещет драгоценностями, если по воскресеньям в каждом крестьянском горшке будет курица.

— Ты всегда был простолюдином, Генрих. Помнишь, я как-то потребовала, чтобы ты вымыл ноги, а ты окатил меня водой из тазика.

— Прекрасно помню. И что ты после моего ухода велела обрызгать постель духами.

— Тут и коренится наше несходство. Я воспитана в старом духе. Мне были необходимы драгоценности, духи, бархаты. Теперь я уже старуха. Не пытайся перевоспитать меня, как я пыталась тебя в начале нашего брака. Переделывать людей нельзя. Может, если б я осознала это еще тогда, то оставалась бы до сих пор твоей женой, и эти прекрасные дети были бы моими… пусть и не все.

Генрих улыбнулся ей.

Марго оставалась прежней.

Это проявилось особенно ярко, когда двое красавцев пажей — любовников своей повелительницы — поссорились из-за нее, и один убил другого выстрелом в голову.

Марго горько оплакивала юного де Сент-Жюльена, казалось, любовники становятся ей вдвое дороже после смерти. Его убийцу, молодого человека по фамилии Вермон, повесили во дворе особняка де Санс. Хотя Марго сама велела его казнить и присутствовала при казни, он и перед смертью твердил о любви к ней.

Эта история вызвала скандал — какие возникали повсюду, где Марго ни появлялась.

Да, она оставалась прежней — и останется навсегда.

ПОСЛЕДНЕЕ ВОЛОКИТСТВО

Мария распорядилась, чтобы в Лувре дали балет. Назывался он «Нимфы Дианы». Во дворце начались репетиции.

Проходя через покои королевы, Генрих остановился поглядеть на танцующих и заметил пятнадцатилетнюю девушку.

Он не собирался задерживаться, но тут сел рядом с королевой и беззаботно заговорил о предстоящем развлечении, стараясь не выказать интереса к этому юному созданию.

Когда репетиция окончилась, Генрих небрежно спросил у одного из друзей, кто она.

— Эта танцовщица, сир? Ее зовут Шарлотта-Маргарита де Монморанси.

— Симпатичное создание.

— Да, сир. На мой взгляд, одна из миловиднейших девушек во Франции. Через год-другой станет красавицей.

— Очень похоже на то.

— И неудивительно, сир. Ее матушка — Луиза де Бюдо, в прошлом одна из первых красавиц в стране. Она вышла за коннетабля [24] де Монморанси. Шарлотта их дочь.

— Должно быть, пошла в мать, — заметил король. Друзья посмотрели на него, потом переглянулись. Они прекрасно поняли, что у Генриха на уме.


Генриху было пятьдесят шесть лет, государственные дела требовали неотложного внимания, но за множеством обязанностей он не забывал о любовных делах.

Мария вновь забеременела; с Генриеттой в последнее время он почти не встречался, а потом, увидев Шарлотту, и вовсе забыл о ее существовании. Ему нужна была эта красивая, юная, свежая девушка.

Мысли Генриха занимала не только она, но и завоевания. Ему хотелось восстановить мир в Европе, и он считал, что это удастся, если покорит неспокойную Австрию. Зачастую, говорил он себе, конец войне можно положить одной решительной битвой. И замышлял такую битву. Если удастся расширить границы Франции до Рейна, она будет в большей безопасности, чем когда бы то ни было. Одно генеральное сражение — а потом можно развивать торговлю, нести процветание всей Европе с Францией во главе! Этот план шел бок о бок с мечтой о прекрасной юной девушке.

Шарлотта происходила из хорошей семьи, к тому же была помолвлена с Бассомпьером, несколько пресыщенным красавцем. Несколько лет он прожил с Мари, сестрой Генриетты, и отказался жениться. Генриетта просила Генриха принудить его к браку, но король на это не пошел.

Генрих нервничал. Он хотел бы поскорее выдать замуж Шарлотту, предупредив мужа, что брак фиктивный. Только не за этого жениха! Бельгарду было велено забыть о Габриэль, но разве он забыл? И Бассомпьер будет таким же настойчивым любовником.

Нет, Бассомпьер не годился в мужья Шарлотте.


Король, стоя у окна, с грустью думал о завладевшей его душой и плотью девушке. Во дворе сидел погруженный в свои мысли молодой человек. Увидев его, Генрих с нежностью улыбнулся.

Бедняга Конде! Мысли Генриха обратились к тому времени, когда он с отцом этого юноши проживал в Ла-Рошели. Все Конде оказывались невезучими; Генрих вспомнил первую жену своего кузена, изменявшую ему с Генрихом III, и вторую, как подозревали, соучастницу его убийства. Мальчик родился уже после его смерти и, поскольку мать его находилась в немилости, вынужден был полагаться на щедрость короля. Генрих дал ему титул принца Конде, хотя из-за репутации его матери многие сомневались, что по праву; заботился о нем, как о родном сыне.

Преступление, приписываемое матери, очевидно, сказалось на жизни юного Конде. Он не появлялся на балах и застольях, не интересовался женщинами и, хотя был физически развит, не участвовал в играх с остальными, предпочитая в одиночестве ездить верхом или плавать.

Генриху пришла в голову неожиданная мысль.

Он высунулся из окна и крикнул:

— Эй! Конде!

Принц не удивился. Король зачастую любил сбрасывать с себя величие. Говорил, что при французском дворе слишком много церемоний, потому что один класс купается в роскоши, а другой голодает. Временами он с удовольствием отказывался от условностей.

Конде поднялся к нему.

— Мой дорогой мальчик, — сказал Генрих, обнимая его. — Я увидел, что ты грустишь во дворе, и подумал, как бы сделать твою жизнь более приятной.

— Жизнь достаточно приятна, сир.

— Но я хочу прибавить тебе счастья.

— Ваше величество всегда были очень добры ко мне. Не знаю, что я делал бы без вашей доброты.

— Не забывай об этом, — со смехом сказал король. — Племянник, я нашел для тебя супругу.

Конде испуганно воззрился на него. Генриху ничто не могло бы доставить большего удовольствия.

— Да, — продолжал король, — очаровательную супругу. Женю тебя на самой красивой девушке во Франции.

— Сир, прошу вас…

— Не волнуйся, мой друг. Брак будет фиктивным. Ты вступишь в него ради меня.

— А кто невеста? — спокойно спросил Конде.

— Шарлотта-Маргарита де Монморанси.

Конде нахмурился.

— Ты знаешь ее?

— Да, сир. Видел при дворе. Она еще ребенок и, как я слышал, помолвлена с Бассомпьером.

— Скоро она уже не будет его невестой. Я вызову месье де Монморанси и скажу, что нашел Шарлотте другого жениха.

Генриху так не терпелось покончить с этим делом, что он отпустил Конде и послал за Монморанси.


Шарлотта и Конде должны были венчаться в Шантильи. Король назначил принцу большое содержание и преподнес им с невестой замечательные свадебные подарки. Он хотел присутствовать на свадьбе, но, когда приехал, столкнулся с двумя помехами и очень встревожился. Первая была непреодолимой. Накануне свадьбы у него начался приступ подагры, такой сильный, что Генрих не мог стать любовником Шарлотты до его окончания. Во-вторых, Конде заметно переменился. Принц стал казаться выше, лицо его светилось нежностью, он не сводил взгляда со своей невесты; всем было ясно, что он к ней неравнодушен.

Шарлотта же прекрасно знала причину разрыва с Бассомпьером и брака с новым женихом.

Король влюбился в нее. Она решила, что он не в своем уме, и в разговоре с подругами назвала его «старый козел». Но все понимали, что такое — быть королевской любовницей. Взять Коризанду, Габриэль, Генриетту! Они являлись самыми значительными женщинами во Франции, пока король был к ним привязан; и насколько же, рассуждала Шарлотта, он будет уступчивее с прекрасной юной девушкой, чем с теми старухами!

Шарлотта с волнением ждала, когда станет героиней одной из тех романтических комедий, которые радовали сердца всех французов и француженок.

О своем женихе она была невысокого мнения. Принц, и раз должен жениться на ней, богатый. Но какой-то скучный, и нечего думать о нем, он всего лишь подставное лицо. Женщины в ее положении должны иметь мужей — вот Конде им и станет.

На свадьбу собрались все придворные. Король явился, опираясь на трость, морщась от боли, с кривой улыбкой на губах, потому что способен был видеть себя в смешном свете.

Шарлотта была такой юной, сияющей, а его еще больше старила болезнь. Коварная шутка судьбы.

Ему пришлось лечь в постель, и он вызвал к себе Шарлотту посидеть, поговорить с ним.

— Довольна ты свадьбой? — спросил он, любуясь нежным румянцем на округлых щеках, длинными темными ресницами, блестящими светлыми волосами. Она была поистине прекраснейшей девушкой во Франции.

Шарлотта притворилась застенчивой.

— Я с готовностью повиновалась родителям, вышла за человека, выбранного мне в мужья, и если они захотят…

— А королю? Будешь ты с готовностью ему повиноваться?

— Королю тем более.

— Ты очаровательна, — сказал Генрих. — Приступы подагры проходят быстро.

— Я буду молиться о скорейшем выздоровлении вашего величества.

Что могло быть важнее этого? Он ужасно томился по Шарлотте.


Не успел приступ окончательно пройти, как Генрих и министры узнали о смерти герцога Клевского. Это означало, что пришло время начинать войну с Австрией. Министры постоянно находились при Генрихе, споры их длились ночами.

Было не время предаваться первым шагам любовной связи; Генрих хотел предстать перед Шарлоттой в самом лучшем свете. От дел можно было урвать не больше часа, это означало, что, будь он с ней, ему пришлось бы постоянно извиняться и уходить. Генрих был уверен, что никогда не найдет женщины, которую будет любить так, как Шарлотту. Он обожал ее юность и свежесть; более того, питал к ней благодарность: она невольно разорвала узы, связывающие его с Генриеттой. Роковая любовница теперь совсем не привлекала его, он был рад от нее избавиться. Она была его злым гением, взывала к самому порочному в его натуре, с ней он не знал подлинного счастья. Остальные связи питала романтическая страсть. Теперь Генрих понимал, что только так и можно любить. А когда он освободится от государственных дел, получит возможность посвятить себя Шарлотте — примерно на месяц, без страха, что его оторвут военные дела, — тогда отправится к ней, и страсть ее будет так же велика, как и его.