Тем временем принц Конде и его новобрачная оставались вместе, но Генрих велел принцу не удаляться от двора, король хотел чаще видеть Шарлотту.

Пусть не думает, что он ее забыл. Пусть ждет его так же, как он ее.


Мария родила в Фонтенбло прекрасную здоровую девочку. Назвали ее Генриеттой-Марией.

По обычаю туда съехались все принцы королевской крови, в том числе и Конде. Его, разумеется, сопровождала жена. Генрих очень радовался новому ребенку, но еще больше возликовал, увидев Шарлотту, она, казалось ему, хорошела с каждым днем.

Долго ждать он больше не собирался. Если дела не позволят ему уединиться с Шарлоттой, придется урвать то время, какое удастся.

Шарлотте явно льстило внимание Генриха, и она не пыталась его избегать. Это внушало ему еще большую любовь к ней, напоминая, какие неприятности он сносил от Генриетты.

Почему он ждет? Можно объяснить, что его призывает долг. Неминуемая война… государственные дела… Потом он покажет Шарлотте, как любит ее, и они будут вместе месяцами.


Шарлотту одевали на бал по случаю рождения Генриетты-Марии, когда к ней вошел муж и велел служанкам оставить их.

— Что случилось? — спросила Шарлотта.

— Все, — ответил Конде, и жена обратила внимание, как бледно и как решительно его лицо.

— Не понимаю.

— Тебе не стыдно этой комедии с браком?

— Чего здесь стыдиться?

— Тебе предстоит стать королевской любовницей.

— Мне сказали, что это большая честь.

— Если ты так думаешь, мне тебя жаль.

— Жалей сколько угодно. Мне все завидуют.

— Ты гордишься своим положением?

— Королю я, кажется, нравлюсь.

Конде взял ее за плечи и повернул лицом к себе.

— Шарлотта, — сказал он, — ты совсем юная. Поэтому сбилась с толку. Но кого не сбила бы вся эта лесть? Неужели не понимаешь, как это отвратительно… бесчестно?

— Отвратительно! Бесчестно!.. быть любимой королем?

— Ложиться в его постель, как продажная женщина… получать мужа… только по названию…

— Об этом беспокоиться нужно тебе.

— Шарлотта, я решился. И не позволю этому продолжаться. Я принц королевской крови. Король тоже. Он был для меня отцом, но есть пределы тому, что может позволять себе человек.

— Не понимаю, о чем ты.

Конде взял Шарлотту за руку повыше кисти.

— В таком случае, скажу. Я твой муж. И хочу быть твоим мужем. Я не прирученная тварь, которая преклоняет колени и кричит: «Да, сир. Возьмите мою жену, сир. Я охотно отдаю ее вам!» Я не отдам тебя ему добровольно, ты мне жена. И будешь моей женой.

Шарлотта вырвала руку.

— Ты сошел с ума. А теперь верни моих служанок, иначе я не успею на бал до прихода короля, а это будет нарушением приличий.

Конде уставился на нее. Ему шел двадцать второй год; он всегда был благодарен королю, относившемуся к нему по-отцовски; и теперь слегка страшился того, что делал. Он недоумевал, что пробудило в нем такую храбрость. Потом понял. Красота Шарлотты. Он влюбился в нее — как и король; разница заключалась в том, что Шарлотта была его супругой.


Увидев Шарлотту с Конде, Генрих догадался, что произошло. В конце концов, принц живой человек. Кто мог бы жениться на Шарлотте и остаться к ней равнодушным? Это понятно, и особенно суровым к молодому человеку быть нельзя, однако надо показать, что король ее ему не уступит.

Он увел Конде в ближайшую прихожую и сочувственно улыбнулся.

— Дорогой друг, тебе не приходят в голову никчемные мысли?

— Не понимаю, сир.

— Она очень красива, мой дорогой мальчик, но она не для тебя.

— Ваше величество говорит о моей жене?

В голосе молодого человека прозвучала требовательная нотка, и Генрих понял, что не ошибся.

— Я отозвал тебя, чтобы предупредить. Понимаешь?

— Сир?

— Не притворяйся наивным. Понимаю твое искушение и сочувствую. Но мы найдем тебе очаровательную любовницу. Поопытнее — так для тебя будет лучше. Только имей в виду, я с громадным неудовольствием буду смотреть на любую твою попытку осуществить брачные отношения.

Конде молчал, на его мертвенно бледных щеках проступил яркий румянец.

— Если ослушаешься, мой мальчик, для тебя это плохо кончится. Ты богатый, властный принц, не так ли? Но кому ты этим обязан? Подумай, прежде чем совершить опрометчивый поступок. Я не уверен, что титул принца ты носишь по праву. Многие считают, что принц Конде не был твоим отцом. Если я поручу навести справки… думаю, результат вполне может потрясти тебя. Могу даже в этом поручиться, твоего отца я очень хорошо знал перед его смертью. И мать твою знал тоже. Но я не позволю наводить этих справок, полагая, что ты хочешь оставаться моим другом не меньше, чем я твоим.

Генрих махнул рукой, он с облегчением увидел в глазах парня ужас перед перспективой лишиться титулов.

И решил, все будет отлично. Слава Богу, он вовремя заметил настроение парня и предостерег его.

Конде, получив разрешение удалиться, в задумчивости направился к своим покоям.


Шарлотта у себя в комнате изучала свое отражение в зеркале. И была очень довольна собой. Король смотрит на нее с неодолимой страстью, он должен скоро поправиться, и тогда…

Ей представилось, как она сидит с Генрихом за столом, как в паре с ним ведет танец, как все обращаются с ней, будто с королевой — ведь толстая итальянка не играет при дворе особой роли.

Не одарить ли короля своим портретом, есть такой, которым она очень довольна. Шарлотта вызвала одну из служанок, нашла портрет и велела отнести в королевские покои вместе с запиской, где покорно просила его величество принять небольшой подарок в благодарность за все, полученное от него, и за оказанную ей великую честь.

В комнату вошел Конде.

— Пошли на конюшню, там есть лошадь, на которую тебе стоит взглянуть.

— Лошадь? В такой час?

— Она твоя.

— Королевский подарок?

Шарлотта радостно захлопала в ладоши.

— Иди посмотри. Только набрось плащ. Прохладно.

Шарлотта набросила плащ и вышла вместе с Конде. Придя в конюшню, увидела несколько его слуг, обутых в сапоги со шпорами. Потом обратила внимание, что принц обут так же.

— Лошадь… — запинаясь, промямлила она.

— Здесь. — Он взял Шарлотту за руку и подвел к оседланной лошади. — Послушай. Мы уезжаем.

— Как? А где эта лошадь?

— Я привел тебя сюда, чтобы все сказать. Надеюсь, поедешь добровольно, но, если нет, увезу силой.

— Как ты смеешь? Кто ты такой?

— Твой муж.

Он поднял Шарлотту и усадил на лошадь, вскочил в седло сам.

— Готовы? — спросил он и выехал из конюшни, слуги за ним.

Шарлотта не протестовала.

Она подумала, что вышла не за столь уж ничтожного человека. Но король вскоре пошлет за ней, и, как бы ни был смел ее муж, ослушаться Генриха он не посмеет.


Но Конде не боялся. За его спокойствием крылась твердая воля. Он любил Шарлотту, являлся ее мужем и не собирался уступать свою жену никому, даже королю.

Действовал принц не опрометчиво, а по тщательно продуманному плану. Он поехал прямо в Брюссель к эрцгерцогу Альбрехту и попросил убежища.

Эрцгерцог испугался, он знал, что Генрих готовил Шарлотту себе в любовницы, и не хотел осложнений с Францией. Заявил, что Шарлотта пусть остается, а предоставить убежище принцу он не может.

Но Конде нашел выход; он покинул на время Брюссель и отправил письмо в Испанию; эта страна не боялась обидеть французского короля, напротив, была рада такой возможности.

Вскоре эрцгерцог получил из Испании повеление принять принца Конде в Брюсселе с честью и позволить ему оставаться там сколько пожелает.


Генрих пришел в ярость. Кроткий младший Конде, обязанный ему всем, посмел отнять у него Шарлотту. И вместе с тем, поскольку всегда учитывал все точки зрения, король понимал, что на месте принца поступил бы так же.

Он метал громы и молнии против Конде и, видя, как у многих сверкают при этом глаза, думал, что, чего доброго, кто-то из его верных слуг отправится в Брюссель и вернется с вестью, что принца нет в живых. Генриху этого не хотелось. Он не убийца и хочет лишь сразиться за девушку в честном соперничестве. Он может предложить ей власть и славу; может сделать ее морганатической королевой Франции. Благопристойность и брачные узы не удержат Шарлотту от такого соблазна.

И для начала повелел Монморанси настоять на разводе дочери с Конде.

Марию Медичи этот скандал вывел из себя.

— Опять ты за свое! — раскричалась она. — О тебе и твоих любовницах говорит вся Европа! А меня не ставят ни во что. Я родила тебе детей, недавно появилась на свет наша Генриетта-Мария… однако до сих пор не ношу короны. Эту женщину осыпаешь драгоценностями и почестями… а короновать свою королеву даже не думаешь.

— Будет тебе коронация, — пообещал Генрих.

— Когда? — спросила Мария.

— Когда захочешь.

Наконец-то он сумел успокоить супругу.


Коронация королевы явилась значительным событием. Все парижане стремились оказать ей почести и тем самым показать королю, как любят его. Королева была итальянкой — а итальянцев французы терпеть не могли. Но она являлась и матерью дофина.

Люди на улицах говорили о предстоящих празднествах. Никто не выражал неудовольствия поступком короля.

Vive Henri Quatre (пели они)!

Vive ceroi vaillant,

Ce diable-a-quatre

Qui eut le triple talent

De boire, et de battre

Et d'etre vert-gallant! [25]

Пели они, смеясь. История с Шарлоттой? Она их только забавляла. Королю, да благословит его Бог, нужны любовницы. Люди не ждали ничего другого от мужчины, француза. Король строил дороги и мосты, каналы и дома. Не дворцы для себя, как Франциск I. Генрих IV строил для народа. Франция стала страной, где все могли не бояться за свое будущее; если человек работал, он не знал нужды. И раз король своими любовными похождениями показывает, что он настоящий мужчина, это хорошо. Он никогда не красовался в драгоценностях; роскошь, пиры были при дворе Марго. И она тоже по-своему являлась атрибутом Парижа. Она воплощала собой прежние королевские нравы, но поскольку была незаурядной, взбалмошной и расточительность ее не ложилась на страну бременем непосильных налогов, люди принимали Марго и по-своему любили; она находилась в центре внимания и давала своими выходками поводы для сплетен.

Коронация Марии Медичи состоялась 13 мая 1610 года.


Вечером король навестил в Арсенале жившего там Сюлли. Герцог болел, не мог присутствовать на церемонии, и у Генриха внезапно возникло желание поговорить со старым другом.

— Ваше величество уныло выглядит, — сказал ему Сюлли.

Король немного помолчал, потом невесело рассмеялся.

— У меня странное предчувствие, мой друг.

— Предчувствие, сир?

— Да. Какой-то опасности. Празднества будут продолжаться и завтра. Я так не хотел этой проклятой коронации.

— Но вы же согласились…

— Надо ведь как-то утихомирить ворчливую жену.

— Вашему величеству всю жизнь докучали женщины, но должен сказать, сир, это ваша вина.

— Ты, как всегда, откровенен, мой друг. Что ж, докучали, но я был с ними счастлив. Женщины! Представь себе мир без них! Я бы не хотел жить в таком.

— Есть вести о Конде?

— Он все еще в Брюсселе.

— Испанцы рады досадить вашему величеству.

— Недолго им радоваться, Сюлли. Черт возьми, скоро и эта страна, и Австрия лишатся своей мощи…

Король внезапно умолк и уставился вдаль.

— Ваше величество?

— Предчувствие, Сюлли.

— Ваше величество не подвержены таким фантазиям.

— Да, мой друг? Потому-то я и беспокоюсь. Я не раз глядел в лицо смерти.

— Вы же воин, сир.

— Нет, я имел в виду не поля сражений. Помнишь…

— Когда вы только взошли на престол, какой-то сумасшедший хотел вас убить.

— Не только он, Сюлли. Таких попыток было восемь.

— Люди с тех пор изменили к вам отношение. Поняли, что вы величайший король, какого только знала Франция. Они помнят, какой была страна до вашего восхождения на трон; помнят о бешенстве Карла IX, Варфоломеевской резне, извращенности и расточительности Генриха III и радуются своему королю.

— Приятно говорить с тобой, Сюлли, особенно когда ты хвалишь меня. Раньше ты был не особенно щедр на похвалы.

— Я говорю то, что думаю, сир. Иначе бы мои слова ничего не стоили.

Король поднялся.

— Увидимся завтра. Нет-нет, лежи. К чему церемонии между старыми друзьями?