Слушая песню, донья Кармен не проронила ни слова. Она склонила голову и было видно, что ее грудь сотрясают рыдания. Фанта стала прихлопывать в ладони в такт песни: один хлопок, пауза, четыре хлопка подряд, пауза и еще один хлопок. Ладони ее были ударным инструментом, точно так же как музыкальным инструментом Софьи стал голос. Пенье и хлопанье в ладоши стало музыкой цыган с незапамятных времен. Вместе они отражали картину вольной цыганской души. И когда девушка пела, Фанта забывала, что она чужачка и что в ее жилах течет «чужая кровь». Софья пела фламенко так, как не пели и настоящие цыгане.

Вскоре откуда-то из глубины огромного дворца раздались звуки еще одних хлопающих в ладоши рук. Эти хлопки прекрасно вписывались в древний ритм песни и слились с низкими нотами, которые певунья умела держать так долго, что могло показаться, что у нее вот-вот остановится сердце. «Кто обманул меня, тому я отомщу и познаю радость». Песня кончилась, затихли и хлопки.

Все три женщины повернулись и стали вглядываться вглубь дворца. Фанта и Софья были готовы подумать, что кому-то из цыган удалось пробраться во дворец через низкую с изгибом, как у арки, дверь и присоединиться к их исполнению песни. Но никого не было видно. Старая цыганка вопросительно посмотрела на донью Кармен. Но нитка плотно сжатых губ госпожи свидетельствовала о том, что ответа нет и не будет. Фанта неопределенно пожала плечами – ей было, в общем-то, все равно, что происходит в этом дворце. Монет в мешочке, висящем меж ее увядших грудей, от этого не прибавлялось.

– Донья Кармен, у меня появилась еще одна мысль насчет того, как помочь вам. Кроме снадобья надо попробовать кое-что другое. Мне это пришло во сне.

– Интересно… Я что, тебе прихожу во сне каждый день? – Кармен смотрела на Фанту с недоверием. – Что же на этот раз тебе приснилось?

– Мне кажется, что в вашем дворце живет привидение, – Фанта понизила голос до шепота. – Злой дух, который хочет вам плохого.

Теперь была очередь Кармен пожать плечами.

– Во дворце сколько угодно привидений. Здесь уже несколько столетий живут предки моего мужа. Лишь одному Богу известны все тайны этого дворца.

– Но это привидение не доброе. Я могу избавить вас от него, – не отставала Фанта. – Я знаю, как от него избавиться.

– Понимаю. И что ты предлагаешь?

– Здесь под апельсиновыми деревьями нужно зарыть в землю немного золота и драгоценностей. Привидение заберет их само, успокоится и оставит вас в покое.

Кармен прекрасно понимала, какую чушь несет Фанта и что в ответ на ее предложение стоило лишь расхохотаться, но, а вдруг? В ее отчаянном положении поверить можно во что угодно. А что, если Фанта действительно ясновидящая, а не просто старая грязная цыганка? А вдруг на голову Кармен свалятся еще более страшные проклятия, если она прогонит эту цыганку, – раздумывала Кармен.

– Не знаю, не уверена. Я подумаю над твоим сном и дам тебе знать, – сказала Кармен. Она поднялась, прижимая одной рукой свое черное, маскирующее уродство ее тела одеяние, а другой положила три монетки на скамеечку.

– Вот твои деньги. Бери их и уходи. Придешь ко мне в пятницу, и я объявлю тебе о своем решении.

Как всегда Фанта и Софья вышли из дворца через массивную дубовую дверь прямо на улицу Калле Иудихос – Еврейскую улицу. Оказавшись на улице, они услышали звук задвигаемого железного засова. Как только они отошли подальше от дворца, Софья спросила Фанту: «Если она согласится, как нам удастся проникнуть во внутрь дворца, чтобы забрать драгоценности?»

Вопрос был верный. То, что предложила Фанта донье Кармен, было лишь одной из вариаций наиболее часто используемого цыганками приема, называемого ими «большой фокус». Например, окажись донья Кармен женщиной, жаждущей не здоровья, а богатства, то Фанта присоветовала бы ей зарыть в землю одну золотую монету или браслет, кольцо, чтобы потом, благодаря доброму духу, на этом месте вырыть несколько вещей. В любом случае успех предприятия для цыганок зависел от возможности проникнуть в замок незамеченными и забрать то, что было зарыто.

Фанта презрительно фыркнула. «Ерунда, легче простого. Я пошлю Карлоса. Он ловок как черт и без труда одолеет эти стены». Софья попыталась что-то возразить, но вдруг перед ними возник мужчина и загородил дорогу. «Эй, цыганки, стойте. Мне надо с вами поговорить».

Он был одет в черный просторный плащ, широкополую шляпу того же цвета, которая была надвинута на самые глаза. Софье мужчина был не знаком, а вот Фанта, кажется, знала кто он. Она присела перед ним в глубоком реверансе.

– Мы, бедные нищенки, рады услужить вашей чести, – проговорила она таким заискивающим тоном, который многих чужаков вводил в заблуждение.

– Я не нуждаюсь в ваших услугах, – ответил мужчина, – мне хорошо известны все ваши штучки. – Он обращался к Фанте, но смотрел на Софью.

Его черные глаза пронзали ее насквозь. Выдержать этот взгляд Софья не могла. Он внушал ей чувство стыда и как будто раздевал ее догола. Она отвернулась.

– Так вот, хочу, чтобы вы обе знали – я не позволю разыгрывать никаких «больших фокусов» с доньей Кармен.

Все это говорилось тоном человека, которому незнакомы чувства сомнения или неуверенности. Он будто знал все о том, что они замышляли и это было для него не ново.

– Даже и не пытайтесь. Эта бедная женщина и так в своей жизни достаточно настрадалась. Не хватало еще, чтобы вы ее обокрали.

– Это никакой не фокус – принялась разубеждать его Фанта. Для пущей убедительности она даже протянула к нему руку, чтобы дотронуться до него, но мужчина отпрянул. – Клянусь вам Господом Богом, я лишь хочу добра для доньи Кармен, – заклинала его Фанта.

– Но не при помощи «большого фокуса», – повторил человек. – Я этого не допущу. – Он снова повернулся к Софье. – Ну, а вы, сеньорита? Вы тоже собираетесь клясться мне, что это не фокус и что ничего донье Кармен, кроме здоровья и счастья, не желаете?

Софья не ответила, да и не могла ничего сказать. Лгать этим глазам, от которых ничего нельзя спрятать и утаить, казалось ей невозможным. Фанта взяла девушку за руку и Софья почувствовала, как костлявые пальцы впиваются ей в руку повыше локтя.

– Ответь ему, тупица. Скажи ему правду, а не то я изобью тебя до крови, – прошипела Фанта.

Софья не отважилась и дальше молчать.

– Я не желаю вреда сеньоре, клянусь, – произнесла она дрожащим голосом.

Мужчина мягко, даже ласково рассмеялся.

– Неплохо вы умеете притворяться. Кроме того, что у вас красивое лицо, неплохой ум, но еще и ангельский голос. – Он снова взглянул на Фанту. – Не смей ее больше бить. Мне понравилось, как она говорила. И не бойся приходить сюда. После ваших визитов донья Кармен выглядит спокойнее. Но не вздумайте проделать ваш «большой фокус». Это уж слишком, она потом сама себя возненавидит за свое легкомыслие. Адиос!

– Кто это был? – спросила Софья Фанту, едва его развевающийся плащ исчез за углом.

– Ее распроклятый сынок. – Фанта со злостью сплюнула на землю. – Дон Пабло Луис Мендоза, криворукий горбун. Во всей Испании только палачи так одеваются, сомбреро и плащ. Даже сейчас, летом, в этакую жарищу он их не снимает. И все это для того, чтобы его дьявольские отметины люди не видели, как и его матушка. Проклинаю их обоих. Пошли отсюда, нас ждут остальные.

Они свернули за угол и оказались в какой-то безымянной аллейке, которая тянулась вдоль одной из секций дворца. Вдруг Фанта остановилась и хмыкнула.

– Гляди, – ее костистый палец был направлен на едва заметный знак, выцарапанный на стене лет сто назад.

Это был крест, цыганский символ, обозначающий «здесь ничего не получите». Это было предостережение братьям и сестрам – цыганам, которые вознамерились бы здесь чем-нибудь поживиться. Фанта быстренько нагнулась и подняла с земли острый камень, которым провела через крест линию, затем нарисовала круг, в центре которого поставила точку. Любая цыганка, которая заметит это, будет знать, что Мендоза способны откликнуться на просьбы цыган. Немного подумав, Фанта нарисовала еще и треугольник.

– Теперь будут знать, что здесь выгоднее всего гаданье на картах, – пробормотала она, и они отправились дальше.

В течение последующих недель Фанта и Софья не раз бывали «под апельсиновыми деревьями». О «большом фокусе» они больше не говорили ни слова. Какого бы мнения ни была Фанта о Пабло Луисе, она явно опасалась его гнева. «Слава Богу» – только и сказал Карлос после того, как Софья поведала ему эту историю. «Мне бы ужас как не хотелось забираться во дворец Мендозы и красть там что-нибудь».

– Тебе их не жалко? – спросила Софья. – Мне жалко. Денег у них куры не клюют а смотри, что за ужас там творится.

– Мне их ни капельки не жалко. Они же все ворье, и такое, каким нам во век не стать. Как ты думаешь, откуда у них такое богатство? Ведь попадись я им там, в саду, меня бы без всякого суда тут же вздернули. Вот какая у них власть. Слишком высоко наша Фанта замахнулась. А ведь знаешь, почему донья Кармен так часто с вами беседовала? Да из-за тебя. Из-за твоего пения. Этой женщине нравилось, как ты пела.

– Как я пела, – тихо отозвалась Софья. – Все, что у меня есть – это голос, Карлос, так?

Наступил октябрь и табор шел на юг к Севилье. Пора было возвращаться домой. Карлос и Софья шли рядом по пыльной дороге, отпустив своих осликов вперед. Вообще-то за поведением молодых цыган, которые не были мужем и женой, строго приглядывали в таборе.

Наблюдали и за Карлосом с Софьей, но о чем они говорили в пути, услышать было трудно.

– Нет, Софья, голос – это не все, что у тебя есть, – отвечал Карлос. – Ты самая красивая девушка в мире.

Его слова и голос, ласковый, проникновенный, ей очень нравились. Из всех цыган лишь он один был с ней нежным и добрым. Карлос никогда не вел себя с Софьей так, чтобы она чувствовала себя изгоем, чужой. Она всегда скрывала свои чувства из боязни, что он их обнаружит или догадаются остальные, ведь тогда за ними будут следить с удвоенной бдительностью.

Софья нетерпеливо тряхнула головой. «То, как я выгляжу, не отвечает ни на один из моих вопросов».

– Опять об этом, – Карлос не любил вспоминать ту давнюю историю в деревне Мухегорда, но Софья постоянно его терзала вопросами. – Я ведь тебе уже много раз рассказывал обо всем, почему ты мне не веришь? – он был в отчаянии.

– Ответы должны быть, Карлос. Ты был там, ты видел человека, который меня туда привел. Хоть что-то о нем ты ведь должен знать? Почему я ничего не могу вспомнить?

– Мне о нем ровным счетом ничего не известно, поверь мне. Как и о тебе. Ну, не можешь ты вспомнить, так и не надо. Забудь ты обо всем.

– Забыть я не могу. Расскажи мне еще раз про ту ночь, – попросила Софья.

– Что помню, я тебе уже рассказал. Пришли несколько бандитов и подожгли деревню. Какой-то старик пытался тебя уберечь. Он умер, и я привез тебя к Зокали. Потом мы уже вместе приехали в Севилью. Это все что я знаю.

В детали он девушку не посвящал – они были слишком ужасны. Его самого всего передергивало, когда он вспоминал эту отвратительную рыжебородую морду, жующую человеческое мясо… В глубине души Карлос не сомневался, что причиной того, что девушка не помнила своего прошлого, было потрясение в ту далекую, трагическую ночь. Кроме того, те детали, о которых он ей не рассказывал не могли служить разгадкой ее происхождения. И он никогда не станет рассказывать ей о том ужасе. Пусть это будет небольшим подарком этой девушке, мужем которой он не терял надежды стать.

Севилья появилась на свет на заре развития торговли. Она была известна и римлянам и финикийцам, но причина того, что этот город не менялся на протяжении всей своей истории, была весьма простой.

Источником богатства города и связующим звеном между Севильей и всем остальным миром являлась река Гвадалквивир. Этот город был выбран Христофором Колумбом в качестве резиденции своей компании. Суда из Индии, Вест-Индии, Латинской Америки с золотом и сокровищами на борту оставляли свой груз у причалов Севиль. Так продолжалось веками. Позже городок Кадиз, расположенный на юго-востоке, стал этакой Севильей в миниатюре. Он делил с ней эти исключительные привилегии по приему ценных грузов, но это было уже тогда, когда сундуки Севильи трещали и не закрывались от огромного количества золота и драгоценностей.

Этот цветущий город, как король на троне, расположился на левом берегу Гвадалквивира. На правом берегу реки притулился его пасынок, известный под именем Триана. Это был не совсем город, скорее предместье. Оно представляло собой, в те времена, цепочку холмов, изрезанных тут и там многочисленными пещерами, которые вымыл в известняке океан своими бесконечными приливами и отливами. Пещеры принадлежали цыганам – они заявили на них свои права сразу же по прибытии в Испанию, когда появились законы, запрещающие им жить под открытым небом большими группами. Но не вся Триана принадлежала им одним. Кроме цыган в пещерах, обитала беднота и изгои.