Элизабет Лоуэлл - Неукрощенная

Она замолчала.

– Скажи ему! – визжал старческий голос. – Скажи ему, что произойдет, если он силой попробует заставить свою жену родить ему ребенка!

Тишина.

– Старуха, – с угрозой обратился к ней Доминик. – Лучше скажи мне все.

– Если ты будешь принуждать Мэг к супружескому ложу, твои поля не дадут урожая, стада погибнут, а вассалы перемрут, – ответила Старая Гвин.

Доминик недоверчиво приподнял бровь.

– Но если ты достаточно опытен, чтобы доставить ей удовольствие в постели, твое поместье будет процветать.

– Продолжай, – велел Доминик, когда молчание затянулось.

– А если между вами возникнет большая любовь, есть шанс, что она родит тебе сына.

Неясный шум пробежал по залу. Но в этом ропоте ясно слышались два слова, повторяемые снова и снова: Волк Глендруидов, Волк Глендруидов, Волк Глендруидов…

– Пусть будут прокляты все ведьмы из рода Глендруидов! – выкрикнул Джон. – Они холодны, как могильные курганы! Они никогда никого не любят!

В порыве безумия он вскочил и поднял вверх бокал.

Выгнать, чтобы не умерли все твои люди. Пусть ты каждую минуту своей жизни будешь мучиться, что твой род умирает вместе с тобой!

Я дарю тебе в жены ведьму Маргарет.

Старик одним глотком выпил содержимое бокала и с размаху бросил его на пол. Вдруг он вздрогнул, покачнулся и упал на стол, сшибая приборы. Когда Доминик подбежал к нему, Джон Кемберленд, лорд замка Блэкторн, был мертв.

И улыбался.

– Что ты собираешься делать? – спросил Саймон брата.

Доминик безучастно смотрел на занавеси, которые отделяли маленькую комнату, где он сейчас, находился, от большого зала. Факелы на стенах уже почти догорели. Неясный шум доносился из зала, но это не был шум пиршества. Столы опустели, гости разошлись. Сейчас слуги начали уборку, но никто не трогал господский стол, стоящий на возвышении, – стол покойного лорда Джона. Остатки пищи, собранные со столов, отдали охотничьим псам.

Доминик пожелал слугам приятного аппетита. Естественно, никто, кроме них, не получил от сегодняшнего пиршества никакого удовольствия.

– Доминик! – окликнул его Саймон.

– Я похороню старого пса по христианскому обычаю, что же еще? – произнес он раздраженно.

– Я не это имею в виду.

Повисло тяжелое молчание.

Рука Доминика медленно сжалась в кулак, и удар этого кулака потряс крепкий деревянный стол.

– Я жалею, что не убил Дункана тогда, когда у меня был для этого повод, – процедил он сквозь зубы.

– Почему? – спросил Саймон. – Он ушел без ссоры, забрав всех своих людей.

– Мне придется, по правилам хорошего тона, позвать его на похороны.

Доминик издал звук, похожий на яростное рычание охотничьего пса.

– Но к тому времени прибудут все остальные твои рыцари, – напомнил Саймон. – Замок не сможет покорить никто, кроме короля.

Нетерпеливым движением Доминик повернулся к брату.

– Ты слышал, что сказал Джон? – За холодом в голосе Доминика скрывалась боль. – Между моей женой и этим шотландским отродьем существует «привязанность». Господи, может быть, она беременна от него!

– Все может быть, – задумчиво проговорил Саймон. – Вот я и спрашиваю: что ты собираешься делать?

– Я не буду торопиться переспать со своей женой.

– Я думал, – хмыкнул Саймон, – тебе интересно узнать о ее добрачной жизни. Всякие там Дунканы…

– Когда – или если – я буду уверен, что она не беременна, – продолжал Доминик, не обращая внимания на слова брата, – я буду знать наверняка, что я – отец ребенка, которого она когда-нибудь родит.

Саймон понимающе кивнул.

– А пока я не получу этому подтверждения, я буду изучать неприступную крепость, кбторая зовется моей женой.

Я узнаю о ней всю правду, все ее секреты и тайны, изучу все ее слабости. Вот тогда я начну осаду и проведу ее по всем правилам. Опыт у меня есть: я осаждал немало крепостей.

– И успешно, надо заметить.

– Так будет и в этот раз, – категорически заявил Доминик. – Смирить Глендруидскую ведьму доставит мне огромное удовольствие. Я не оставлю от так называемой привязанности даже воспоминания.

– Мне почти жаль девушку, – заметил Саймон. Горящие глаза Доминика вопросительно уставились на брата.

– Она не догадывается, какого демона разбудила, бросив тебе вызов, – пояснил Саймон.

Пожав плечами, Доминик вновь принялся рассматривать громадный зал. Эти стены часто слышали, как прежние хозяева проклинали новых хозяев. И все-таки проклятие умирающего – это не шутка. О нем нелегко думать даже такому грозному человеку, как Доминик Ле Сабр.

– Доминик!

Он обернулся к Саймону.

– Что, если она уже воспитывает отродье Дункана? – резко спросил Саймон.

Доминик пожал плечами:

– Я отправлю его в Нормандию. А затем…

Саймон ждал, глядя на брата большими черными глазами.

– А затем я заставлю свою жену, будь она Глен-друидская ведьма или кто угодно, покориться мне. Если будет иначе – клянусь! – она взмолится Господу, чтобы он избавил ее от того ада, в который я превращу ее жизнь.

– Но как же быть с глендруидским проклятием?

– Ну и что с ним? – вызывающе произнес Доминик.

– Веришь ты или нет, но другие верят этому. Если ты будешь открыто насмехаться над ним… – голос Саймона затих.

– Если ведьма не даст мне сына, я собственноручно спалю весь урожай и уничтожу все стада, – яростно проговорил Доминик. – Ты знаешь мое мнение. Земля и богатство – всего лишь насмешка, если у человека нет наследника, которому можно передать плоды своей жизни.

Кулак Доминика вновь обрушился на стол с такой силой, что старое дерево затрещало.

– Кровь Господня, меня так нагло использовали! Подойти так близко к своей мечте и увидеть, как все летит в пропасть!

В наступившей за этим тишине все обычные звуки замка показались неестественно громкими: скрип ворота, которым поднимали воду из колодца в соседнем зале, смех и ругань слуг. Сердитый голос выговаривал кому-то, что он не следит за огнем в камине. И все это заглушал шум дождя за окном. Он шептал что-то настолько знакомое, что казалось: еще мгновение, и ты поймешь, что он шепчет.

Вздохи дождя напомнили Доминику дыхание Мэг, затрепетавшей от прикосновения мужской руки.

Он резко выпрямился и вышел из комнаты. В апартаменты Мэг вела винтовая лестница. Во время подъема он бормотал тщательно подобранные стихи из Экклезиаста, напоминая себе, что и до него многие бросались в жизненные водовороты и выходили из них, вооруженные мудростью.

Повторение стихов было тем волшебством, с помощью которого Доминику удалось не сойти с ума в тюрьме султана. Под жестокими пытками он научился держать себя в руках, не давая выхода крикам боли и ярости. Пережитый кошмар изменил Доминика. Он стал прислушиваться к холодному голосу рассудка, а не к своей жестокой крови викинга, которая говорила в нем так же громко, как в Дункане из Максвелла.

Однако сегодня стоическое повествование Экклезиаста о человеческих поражениях и безрадостных судьбах едва сдерживало отчаяние Доминика. Внешне он сохранял спокойствие, а в душе кипело множество чувств. Поднимался гнев на жену, разрушившую все его мечты и планы. Одновременно воспоминание о Мэг, идущей к нему в серебристом тумане, окатило его поясницу волной жара. Это ощущение испугало его. Он и не предполагал, что его самообладание так слабо.

Он также не представлял, насколько желал эту ведьму.

Если бы Доминик не увидел молчаливый, неистовый огонь в зеленых глазах Мэг, он, возможно, попытался бы угрозами заставить ее лечь с ним в постель. Но испугать ее было так же сложно, как его самого. Когда в церкви она ответила согласием на вопрос о браке, она знала, что за этим может последовать. Пытаясь сохранить мир, она рисковала жизнью. Нашлось бы много мужчин, которые одобрили бы ее действия, но мало таких, кто смог бы их повторить. Доминик никогда не сталкивался раньше с женщиной такой беззаветной храбрости.

В раздумье он остановился перед ее комнатой.

Думай, жестко сказал себе Доминик. Что будет более действенным: решительное нападение или упорная осада?

Ничего, ответил он на свой вопрос. Она слишком хорошо защищена родовым проклятием. Грубая сила принесет короткую победу, которая превратится в пожизненное поражение.

Что же дальше? Думай!

Лучший способ взять неприступную твердыню – проникнуть в нее изнутри.

Эти мысли грохотали в его голове, как гром. Когда последнее эхо затихло, тяжесть, сжимавшая грудь Доминика с того момента, как лорд Джон выкрикнул свои проклятия и упал, стала ослабевать.

Проникновение.

Изнутри.

«Я слышу, как она сдерживает дыхание, и вижу, как ее щеки покрываются краской. Она не бесчувственна. Я использую это в своих целях».

К тому моменту, когда Доминик взялся за ручку двери, он снова полностью овладел собой. Он собирался на битву, и знал это. Покорение Глендруидской ведьмы будет самой важной и сложной победой в его жизни.

Но для начала он должен войти в комнату.

В отличие от других залов, где не знали таких тонкостей, на дверях Мэг висела штора, скрывавшая комнату от взгляда, даже если двери останутся открытыми. Однако двери были заперты. Они были окованы тяжелыми медными полосами. Чтобы их взломать, нужен по меньшей мере боевой топор.

Рука в тяжелой металлической перчатке ударила в дверь, и грохот разнесся чуть ли не по всему замку. Поморщившись, он постучал еще раз, но уже потише.

– Кто там? – раздался голос Эдит.

– Муж, идущий к своей новобрачной, – отозвался Доминик.

Мэг слегка вздрогнула, услышав голос Доминика.

– Открой дверь и затем оставь нас, – велела она.

Эдит колебалась.

– Муж имеет право быть со своей женой, – сказала Мэг с безмятежностью, которой совершенно не ощущала. – Иди.

Служанка неуверенно помедлила перед тем, как открыть дверь, склонилась в поклоне и торопливо вышла. Скорость, с которой она бежала по лестнице, показала Доминику, что на лице у него далеко не самое располагающее выражение.

– Я напугал твою девушку? – равнодушно спросил он, входя в комнату.

– Да.

– Но не тебя?

Мэг неопределенно улыбнулась. Доминик с мечом в одной руке и шлемом в другой, одетый в стальную кольчугу, которая звенела при каждом движении его могучего тела, мог напугать кого угодно. Она опустила взгляд на свои руки, которые с притворным спокойствием покоились на коленях. События этого дня почти подавили в ней способность что-либо ощущать.

Почти, но не полностью. Она помнила о нежности Доминика к своему соколу и о том, как затуманился взгляд его серых глаз, когда он шептал ей о своем мече, лежащем в ее ножнах.

Ей бы очень хотелось, чтобы он пришел к ней как друг, а не как полководец, планирующий эту встречу, как планируют сражение.

– Здесь были твои гости, – сообщила Мэг.

Она говорила официальным тоном, отчитываясь перед своим новым господином о состоянии замка так же, как она отчитывалась перед лордом Джоном.

– Мои гости? – мягко произнес Доминик. – Я никого не приглашал на свое венчание.

– Завтра управляющий принесет тебе несколько счетов для проверки, – продолжала Мэг, – если только ты не пожелаешь, чтобы для тебя их проверила я, как я делала это для лорда Джона.

– Я вижу, – проворчал Доминик, – что ты успешно справилась со своей скорбью о его смерти.

– Сейчас, после того как все закончилось, уже не о чем скорбеть. С конца прошлого лета он страшно мучился от болей. Теперь он избавлен от страданий.

– По всей видимости, люди Блэкторна относятся к его смерти так же, как и ты. Один Дункан действительно печален.

– Отец – лорд Джон всегда был с ним другим. Более добрым. – Мэг слегка пожала плечами. – И теперь я знаю почему.

Доминик ничего не сказал. Несколько мгновений он просто смотрел на свою супругу немигающим орлиным взглядом. Этого Мэг выдержать не смогла. Даже не совсем сознавая, она взяла в руку один из гладких речных камешков, которые держала в вазе на своем столе. Она разглядывала причудливый узор и молча ждала, когда Доминик заговорит. Одновременно она покачивала камешек на руке, словно бы читая в нем историю быстрой и чистой реки, огибавшей замок. Начало ей давало огромное светлое озеро, а дальше река, тихо журча, по лесам и лугам бежала к морю.

– На что похоже море, мой господин? – мечтательно спросила Мэг.

Неожиданный вопрос и мучительная улыбка Мэг удивили Доминика.

– Бесконечное, – сказал он просто. Затем добавил, вспоминая:

– Дикое. Красивое. Опасное.

Мэг глубоко вздохнула. Впервые с того момента, когда Доминик вошел в ее комнату, она встретила его взгляд.

И в первый раз Доминик понял, что Мэг боялась его, несмотря на свой независимый вид. Но почему? Ведь она знала, что любое его действие против нее ударит с удвоенной силой по нему самому, по его мечтам и надеждам.