Элизабет Лоуэлл - Неукрощенная

– По Дункану?

– Ты замужем за мной, – сказал Доминик безжалостно, не глядя на нее. – Я – единственный мужчина, который у тебя будет.

– Да. И я ваша единственная жена. Пока смерть не разлучит нас. И вы предадите меня безвременной смерти, когда соберетесь жениться еще раз? Этого мне следует опасаться?

– Что за чушь? – требовательно спросил он.

Мэг внезапно вздрогнула. Ее щеки побелели так, будто холод смерти уже коснулся ее.

– Вы слышите? – прошептала она.

– Что?

– Смех.

Доминик прислушался.

– Я ничего не слышу.

– Это лорд Джон.

– Что?

– Это его смех. Он-то знает, какую злую шутку сыграл с вами. – Затуманенные зеленые глаза смотрели на Доминика. – Вы умрете, не оставив после себя сыновей.

Доминик сжал плечо Мэг с такой силой, словно она пыталась убежать от него.

– У меня будут сыновья!

– Нет, – шепотом возразила Мэг, не обращая внимания на слезы, потоком струившиеся по ее лицу. – Чтобы родить сына Глендруидов, нужна любовь. А в вас нет любви, Доминик Ле Сабр.

К тому времени, когда Саймон вернулся в замок, Доминик уже снял боевое облачение и праздно сидел в комнате Джона. Здесь он мог говорить со своими людьми без свидетелей, для чего большой зал совсем не подходил. Тема разговора – что же нашел Саймон, пройдя по следу Мэг, – определенно требовала таких предосторожностей.

Бледное, искаженное лицо жены, отсутствующий взгляд и молчание, в котором они вдвоем верхом возвращались в замок, расстроили Доминика, и он не понимал почему.

Помимо уединения, комната Джона была теплее прочих, и это тепло согревало не только тело, но и душу Доминика. Огонь ярко пылал в большом очаге, изгоняя холод, принесенный весенним дождем и приумноженный каменными стенами, хранившими ледяное дыхание зимы. Хотя узкие высокие окна уюта не прибавляли, здесь было лучше, чем где-нибудь еще. Кроме покоев Мэг.

– Ты выглядишь, как мокрая собака, – сказал Доминик спокойно, когда Саймон вошел, стряхивая плащ.

– Уж чувствую-то я себя точно как собака.

– Согрейся. Потом поговорим.

Пока Саймон разоблачался и устраивался у огня, Доминик обратился к слуге, ожидавшему в дверях приказаний хозяина.

– Эль для моего брата, – распорядился Доминик. – Хлеб и сыр. И что-нибудь горячее – суп, например?

– Да.

– И, пока будет готовиться все это, выясни, куда запропастилась Старая Гвин. Я уже давно послал за ней.

– Да, лорд.

Выпрямившись, Доминик ждал, когда стихнут шаги слуги. Убедившись, что тот ушел достаточно далеко и не сможет их подслушать, Доминик вернулся к столу, на котором была свалена груда золотых украшений. С отсутствующим видом он перебирал безделушки.

Сладостный звон раздавался в воздухе, подобно пению птиц с золотыми горлышками. Это пели крошечные колокольчики, украшавшие запястья, щиколотки, бедра и талии любимых наложниц султана. Когда Доминик взял город, женщин невредимыми вернули владельцу. Золотые украшения – нет.

– Как твой сокол? – спросил Саймон, которому перезвон колокольцев напомнил о птице.

В любом случае Саймон не торопился говорить о Мэг, и Доминик отметил это.

– Он быстро обучается, – произнес Доминик равнодушно. – Я снял с него колпак, когда вернулся из леса. Птица не испугалась и не попыталась улететь. Она идет на мою руку и на мой свист, как будто знала меня с самого рождения. Завтра вечером вынесу ее ненадолго во двор, а там уже можно будет брать ее с собой за стены крепости.

– Чудесно, – отметил Саймон, довольный, что хоть что-то идет хорошо.

– Да…

Доминик прикрыл глаза, словно для того, чтобы лучше слышать изысканную мелодию колокольчиков.

– Можно подумать, кто-то уже приручал его, – добавил он мгновение спустя.

– Это так? – спросил Саймон.

– Мне сказали, что сокола поймали взрослым, а не взяли птенцом из гнезда. Но сокольничий уверял меня, что сообразительность не в диковинку для здешних птиц, если колдунья Мэг обучает их.

Саймон ухмыльнулся.

– Что же ты обнаружил, пройдя по ее следу? – поинтересовался Доминик почти так же спокойно.

Почти, но не совсем. И этой едва заметной перемены было достаточно, чтобы напомнить Саймону, что его брата беспокоит непокорная жена, с которой он вынужден основать династию.

– Я не нашел ничего, – сказал Саймон прямо. – Прыгунья потеряла след.

Звук колокольчиков затих. Доминик внимательно смотрел на Саймона.

– Потеряла след? Как странно. У Прыгуньи самый острый нюх из всех моих собак.

– Да, – согласился Саймон.

– А какие-нибудь еще следы вокруг?

– Крупный олень живет выше по ручью, который впадает в реку Блэкторн. Лиса поймала зайца. Орел и пять ворон вышли на охоту.

Доминик отмахнулся от этих известий. Саймон перечислял лесные новости, желая хоть отчасти его развлечь.

– А следы лошадей?

– Никаких, даже местных диких лошадей.

– Мулы? Повозки? Отпечатки башмаков? – настаивал Доминик.

– Нет.

– Где вы потеряли след?

– Как раз там, где говорила леди Маргарет. Возле камней, окружавших языческое кладбище.

– И никаких следов присутствия другого человека?

– Ни малейших, – ответил Саймон убедительно. – Если только Дункан Максвелл – или кто-то другой – был с твоей женой этим утром, он прилетел на крыльях орла и так же вернулся назад.

Доминик хмыкнул.

– Может быть, она делала именно то, что и сказала, – собирала растения, – предположил Саймон.

– Может быть, но они, я видел, растут и ближе к дому.

– Что за чертовы листья?

– Садовник таких не знает, – сказал Доминик.

Вот почему Доминик был сейчас в комнате Джона, а Мэг – у себя; ему нужно было время подумать. Первое сражение за будущих сыновей окончилось не в его пользу. Но Доминик был слишком хорошим тактиком, чтобы повторять свои ошибки. Никогда еще он не участвовал в столь важной для него битве.

– Я недооценил свою жену, – признал Доминик, – и, пожалуй, несправедливо обошелся с ней.

– Разве? Любой другой на твоем месте мог бы побить ее только за то, что она ушла в лес одна, никому не сказав ни слова.

– С чего ты взял, что я не сделал этого? – возразил Доминик без всякого раздражения.

– После того как я вытащил тебя из турецкой тюрьмы, ты поклялся, что никогда не позволишь использовать плети или палки в своих владениях, когда они у тебя будут. А ты человек слова.

Внезапно Доминик поднялся на ноги. Его пребывание в тюрьме было так ужасно, что он вспоминал о нем только в страшных снах. И, просыпаясь, старался поскорее забыть. Это не всегда удавалось.

– Я уже благодарил тебя, Саймон, благодарю еще раз.

– Мы спасали жизнь друг другу столько раз, что смешно вспоминать об этом, – произнес брат сухо.

– Но сейчас ты спасаешь не мою жизнь, а мою душу.

Колокольцы зазвенели, потревоженные нервным движением Доминика, сжавшего в кулаке холодные золотые цепи.

– У меня есть новое поручение для тебя, – объявил Доминик немного погодя. – Охрана.

Встревоженный Саймон поспешно повернулся к нему.

– Свен узнал, что против нас затевается что-то дурное?

– Ты должен охранять не меня, а мою жену.

– Черт возьми, – с отвращением пробормотал Саймон.

– В ком еще я могу быть уверен, что он не соблазнит ее или не будет соблазнен? – просто объяснил Доминик.

– Теперь я понимаю, почему султаны используют евнухов в качестве стражи.

– По-моему, это не такая уж большая жертва.

– Еще какая большая! – ответил Саймон, проводя рукой по волосам. – Ты уж меня, брат, не делай евнухом.

Смех Доминика смешался с тихим перезвоном колокольчиков, которые он небрежно перебирал.

– Ты только должен будешь смотреть за тем, чтобы никто, кроме меня, не входил в комнаты Мэг, – пояснил Доминик.

– А ее служанка?

– Служанка? Зачем она там? Я могу сам одеть – и раздеть – свою жену, если нужно.

Саймон старался не рассмеяться вслух, но веселье было написано на его лице.

– Первое время, – говорил Доминик, – Мэг будет как сокол, которого недавно посадили в мою клетку. Она должна есть из моих рук. Пить из моих уст. Спать только рядом со мной. При пробуждении она должна слышать мое дыхание и чувствовать мое тепло.

Саймон удивленно приподнял брови, но не проронил ни слова.

– Мэг сказала, что я не знаю ее, – продолжал Доминик, размышляя вслух, как он часто делал в присутствии Саймона. – Она права. Это моя вина. Поначалу она кажется доступной, но во многих отношениях она сильнее, чем иные города, которые я брал.

Саймон молчал, думая о том, что произошло между его братом и Мэг, когда он оставил их одних в лесу. Но он ни о чем не спрашивал. Он знал, что не стоит вмешиваться, когда Доминик обдумывает план взятия крепости.

Или женщины.

– К тому времени, как ее ежемесячное истечение закончится, – сказал Доминик, – я буду знать ее гораздо лучше. Но не так, как муж познает свою жену. Это совсем другое знание.

– Ты известил ее, что она будет заперта в своем собственном замке? – спокойно спросил Саймон.

– Да.

– И что она ответила?

Доминик прищурился.

– Ничего. Она не разговаривает со мной с тех пор, как сообщила, что я умру, не имея сыновей.

– Боже праведный, – испуганно прошептал Саймон.

Прежде чем Доминик заговорил снова, вернулся слуга. За ним шла Старая Гвин. Слуга с поклоном поставил на стол поднос. Саймон подошел к столу и набросился на еду. Доминик жестом пригласил старую женщину поближе к огню.

– Ты ужинала? – осведомился он любезно.

– Да, лорд, спасибо.

Доминик замолчал, обдумывая, как лучше начать разговор о родовом проклятии Глендруидов, о покойном Джоне и его детях и еще о том, что было правдой, а что – пустыми предрассудками. В конце концов он пожал плечами и последовал примеру жителей Блэкторна. Джон и Мэг обычно говорили прямо. Доминик решил поступить так же.

– Расскажи мне о женах рода Глендруидов, – просто попросил Доминик.

– Они только женщины.

За спиной Доминика Саймон то ли смеялся, то ли божился, то ли и то и другое одновременно.

– Да, – произнес Доминик спокойно. – Это я заметил. Это так же бесспорно, как то, что я мужчина.

Блеклые глаза Старой Гвин смеялись.

– А разве нужно что-нибудь еще говорить, лорд?

– Многое, – отрезал Доминик. – Объясни мне, чем жены из рода Глендруидов отличаются от других женщин.

– У них глаза необычного зеленого цвета.

– Так, продолжай, – велел Доминик.

– Они умеют обращаться с растениями и со всеми живыми существами.

Он ждал.

И Старая Гвин ждала.

– Господи! – умоляюще воскликнул Доминик. – Что ты тянешь кота за хвост? Говори!

– Дело пойдет быстрее, если вы объясните мне, что именно вы хотите знать, – сказала Старая Гвин безмятежно. – Здесь уютно, а мои старые кости так любят тепло. Я ведь могу начать с самого рождения леди Маргарет и рассказывать обо всей ее жизни вплоть до сегодняшнего дня.

Доминик сжал кулаки и стал изучать противницу. Она тоже разглядывала его, не столь воинственно, но презрения в ее глазах было не меньше.

– Я слышал, женщины из рода Глендруидов упрямы, – начал Доминик немного погодя.

– Да.

– Бесстрашны.

Старая Гвин наклонила голову, словно размышляя.

– Мы не робки, – произнесла она мгновение спустя. Потом помолчала немного и добавила:

– Это не одно и то же, лорд.

– Да, – согласился Доминик, пораженный проницательностью старой женщины. – Люди называют это отвагой.

Он снова взял колокольчики и начал перебирать их, обдумывая, как вести расспросы дальше. Их нежный звон привлек внимание Старой Гвин. Она с интересом разглядывала диковинную цепочку.

– Если бы цветы могли петь, – проговорила она с довольным видом, – у них были бы точно такие же голоса.

Доминик взглянул на нее.

– Ты удивляешь меня, старуха.

– Думаю, трудно удивить чем-нибудь человека, который сосредоточен только на одной-единственной вещи и не обращает внимания ни на что другое.

– Может, ты объяснишь на чем? – спросил Доминик сухо.

Старая Гвин кивнула.

– Так чем же я озабочен?

– Династией.

– Не более, чем любой другой мужчина.

– Нет, – возразила она. – Другие мужчины хотят многого. Одни – постепенно, большинство – немедленно.

– И поэтому не получают ничего.

Теперь была очередь Старой Гвин удивляться.

– Да, – согласилась она. – Это так. Но вы не похожи на других мужчин. Вы грезите об одном, и только об одном. О сыне.

Доминик прищурился, и в его глазах сверкнула ярость – это была слишком больная тема.

– В любом случае, – промолвил он вкрадчиво, – сейчас я обременен бесплодной женой.

– Это не так!

В голосе старухи не было и тени сомнения.

– Тогда почему же Мэг уверена, что я умру, не оставив сыновей? – требовательно произнес Доминик.