Выскользнув из густого кустарника, Мэг оглядела открывшееся перед ней пастбище. Вдалеке овцы жевали молодую траву. Рядом с ними резвились ягнята, похожие на белых бабочек, порхающих над поверхностью зеленого моря. Ни пастуха, ни сторожевых собак не было видно. Овцы лениво приподняли головы, когда Мэг вышла из чащи.

Дом Гарри был расположен среди полей, на холме, по-весеннему ярко сверкавшем зеленью. Дорожка вилась между невысокими каменными стенами, с которых свисали лохмы зеленовато-черного мха. В самых солнечных местах, куда пока еще не добрались ни овцы, ни плуг, цвела роскошная ярко-желтая акация. Из травы, совсем как маленькие дети, которых наконец-то отпустили погулять, выпрыгивали нарциссы.

В другое время Мэг наслаждалась бы жемчужным светом и кружевными очертаниями дубов, пока еще совсем обнаженных, острым запахом акации и беззвучным шепотом цветов, но сегодня она едва обращала внимание на весеннее великолепие природы. Она замечала только то, что могло бы помешать ей, сбить с ног и заставить уронить драгоценную корзинку.

Мэг подошла к добротному каменному дому. В свое время отец Гарри был любимым рыцарем Джона, откуда и взялось благосостояние семьи. В четырнадцать лет Гарри, преуспевающий помощник – сквайр, собирался стать рыцарем. Но он был искалечен в том же самом бою, в котором убили его отца. Поэтому Гарри стал сторожем Блэкторна и свободным владельцем хотя и маленького, но собственного кусочка земли.

Местная повитуха, должно быть, смотрела в окно: она выскочила на крыльцо, как только Мэг ступила на дорожку.

– Спасибо, миледи! – воскликнула она с облегчением, хватая руку Мэг и целуя ее. – Бедняжка уже совсем без сил.

– Здесь есть вода?

– Есть.

Повитуха, судя по всему, очень хорошо помнила те роды, когда Мэг звали на помощь. Она, может, и не понимала значения глендруидских водных ритуалов, но теперь уже не сомневалась в их чудодейственной силе.

Мэг пришлось наклонить голову, чтобы пройти в дверь. Все в доме говорило о тяжелом состоянии Адели: везде грязь, на полу разлитая овсянка. Заботливые руки хозяйки не могли заняться уборкой – они беспомощно метались по одеялу.

– Она только что задремала, – тихо сказала повитуха.

Кровать Адели стояла у самой дальней стены. Во всем доме только у матраса был свежий запах, потому что Мэг послала с Гарри мешочки с травами.

Хотя Адель была всего на три года старше Мэг, выглядела она на все сорок – старуха. Она вышла замуж в тринадцать лет и родила первого ребенка еще до того, как ей исполнилось четырнадцать. За девять лет замужества у нее было девять детей, трое из которых умерли.

Мэг подошла к очагу и налила в чашу теплой воды, потом бросила туда три травинки и несколько щепоток мыла, которое она варила сама. Напевая про себя, Мэг сняла верхнюю тунику с длинными узкими рукавами и погрузила руки в воду.


Сбрось одежды пыльных дорог

И храни воду вдали от старых грехов,

Покрой свое тело одеждой из трав,

До болезни дотронься здоровой рукой,

Останови, где должна, пляску смерти,

Помоги, где можешь, цветку жизни.

Бог хранит всех между небом и адом,

Ради него терпишь ты эту муку.

Аминь.


Мэг дотронулась до своего золотого нательного крестика. Он принадлежал когда-то ее матери, и Анна хранила его в инкрустированной шкатулке, ожидая свадьбы дочери.

"Если бы ты была здесь, мама! Твои руки так быстро облегчали боль страждущих.

Но никто не смог облегчить твою боль".

Стряхивая оставшиеся на пальцах душистые капли, Мэг натянула на себя ритуальную рубашку. Ее надевали только один раз, при рождении ребенка или у постели больного; после этого рубашка сжигалась под пение рун.

– Где остальные дети? – тихо спросила Мэг.

– Самые маленькие – у сестры Адели, а остальные в поле.

– И никто не остался с Аделью?

Повитуха пожала плечами:

– Девочки еще слишком малы, а мальчики нужны для работы в поле. В доме не хватает рук, чтобы за всем следить. Как только полевые работы закончатся, кто-нибудь да выгребет эту грязь и принесет свежего камыша.

– Это надо сделать сейчас.

Повитуха поджала губы, но не стала спорить. Она вышла во двор за лопатой.

Как только Мэг опустилась на колени перед кроватью Адели, та открыла глаза.

– Миледи, – прошептала она, – я просила их не посылать за вами. Ваш господин будет вне себя от ярости.

– Это не имеет значения. Как ты себя чувствуешь?

Пока Адель говорила, Мэг наклонилась к ней поближе и начала осторожно ощупывать нежными руками большой живот.

* * *

– Молодец! – сказал Саймон, прислонясь к каменной стене башни и тяжело дыша.

– Ты тоже, – ответил ему Доминик. – К сожалению. Потому что моя голова гудит, как колокол.

– А мои ребра визжат, как поросята.

Доминик со смехом стащил с себя шлем и протянул его подбежавшему оруженосцу. Томас Сильный приказал Эдит открыть еще один бочонок эля. По сигналу Доминика рыцари опять начали тренироваться. Вскоре весь двор наполнили лязганье мечей и щитов и крики разгоряченных воинов.

Доминик потянулся и движением мускулистых плеч поправил кольчугу. Он взглянул на верхний ярус башни. Все окна были открыты настежь, кроме окна Мэг; тяжелые деревянные ставни не пускали теплые солнечные лучи в ее комнату.

Саймон проследил за взглядом брата.

– До каких пор ты собираешься держать жену взаперти? До самой смерти?

Доминик странно улыбнулся:

– Я пока не решил. Мне нравится обращаться с ней, как с наложницей в гареме. Оказалось, что это очень приятно – кормить ее с руки. А самому есть из ее рук еще приятнее.

Саймон испытующе посмотрел на него. Потом он повернулся и, взглянув брату прямо в лицо, взволнованно заговорил:

– Мари права. Эта ведьма околдовала тебя. Ты совсем не занимаешься любовью со своей женой и не пытаешься делать это с другими женщинами.

– Я слишком занят. Я приручаю своего соколенка.

Мужское удовлетворение, явственно прозвучавшее в голосе Доминика, заставило Саймона всплеснуть руками.

– Я и не надеялся, что ты поймешь. – Доминик взглянул на брата. – Но послушай, что я тебе скажу.

– Да уж, будь добр! – ухмыльнулся Саймон.

– Когда мы с женой запираемся ото всех и когда она сидит одна, мне нечего беспокоиться о том, что ее соблазнит этот шотландец с глазами газели и медоточивым языком, который хочет убить меня и овладеть моей женой и моим замком.

Саймон был явно недоволен.

– Ты можешь держать ее взаперти, сколько тебе хочется, – сказал он резко. – Но жители замка начинают беспокоиться. Они опасаются за жизнь своей хозяйки и говорят о Дункане из Максвелла.

– А, дьявол! – взорвался Доминик. – Я не тронул ни одного рыжего волоска с ее головки. Я содержу ее, как охотник своего лучшего сокола.

– Тогда сделай так, чтобы они увидели ее живой и здоровой. И побыстрее.

Доминик, прищурившись, посмотрел на брата. Саймон ответил ему таким же взглядом. Он был уверен, что, если с его мнением и не соглашаются, то по крайней мере считаются.

– Дункан шныряет где-то поблизости? – спросил Доминик после минутного раздумья.

– Кто-то определенно шныряет, – ответил Саймон. – Собаки нашли в дальнем парке убитого оленя, от него остались только голова и копыта.

– Это браконьеры.

– Браконьеры, которые ездят верхом? – в голосе Саймона сквозила ирония. – И они…

Доминик поднял руку в знак того, чтобы Саймон замолчал. К ним приближалась Эдит с двумя кружками эля. Саймон хотел взять одну из кружек, но она отступила на шаг.

– Нет, сэр, это для господина. Он выпил очень мало за обедом с женой.

Эдит, улыбаясь, протянула кружку Доминику.

– Спасибо, – поблагодарил он вежливо, хотя ему очень не нравились ее водянистые жадные глаза.

Доминик отпил, поморщился, потом быстро проглотил остальное. Саймон так же быстро покончил со своим элем.

– Редко случается попробовать такую гадость, – проворчал Доминик, возвращая кружку Эдит. – Фу! Желчь и то вкуснее.

– Должно быть, бочонок закис, – тоже поморщился Саймон и сплюнул. – Противнее, чем ведьмина зависть.

– Принести другого? – спросила Эдит, явно желая побыстрее уйти.

– Мне – нет, – ответил Доминик.

Саймон тоже с отвращением замотал головой.

Эдит взяла кружки и торопливо удалилась. Рыцари хотели пить. Их мучила жажда после боя в тяжелых доспехах.

– Есть свидетельства, – продолжал Саймон, как будто их разговор и не прерывался, – что Дункан и его отряд обосновались в какой-то башне меньше чем в половине дня езды отсюда. Ходят слухи, что они начали строить укрепленную крепость.

Доминик стоял и смотрел на облака, проплывающие над темными каменными стенами замка.

– Доминик! – окликнул Саймон.

– Пока здесь не появятся мои остальные воины, я не справлюсь с Дунканом, – резко произнес Доминик. – У меня людей хватит только для того, чтобы выдержать осаду. Если я выйду из замка из-за кучки оленьих копыт и каких-то слухов, я потеряю и землю, и жизнь.

Саймон хотел возразить брату, но передумал. Когда дело касалось тактики, он всегда полагался на его опыт.

– Это тяжело сознавать, – наконец сказал Саймон.

– Да, – уныло согласился Доминик.

Он пошел через двор.

– Куда ты? – поинтересовался Саймон.

– К моему соколенку. Она смоет с меня эту горечь своей волшебной водой.

* * *

Лекарства, которые Мэг дала Адели, были очень сильными и потому весьма опасными, но выбора у нее не было. Если ребенок не родится через час или два, то и он, и мать умрут еще до наступления ночи.

– Мне очень жаль, – проговорила Мэг безнадежно, – но я не могу дать тебе ничего, кроме успокаивающего. Любое обезболивающее замедлит роды.

– Пусть… будет больно, – простонала Адель. – Силы… вот все… что я прошу… у тебя… Чтобы он родился!

Сквозь хрипы и стоны Адели Мэг услышала отдаленный стук лошадиных копыт и крики людей. Схватки повторялись через две-три минуты. Потом путь в Божий мир открылся наконец младенцу, и Мэг уже не отвлекалась. Она не замечала ничего, кроме мук рожающей женщины.

– Молодец! – хвалила Мэг роженицу. Она почти кричала от возбуждения. – Головка уже вышла! Еще чуть-чуть, отважная женщина! Еще чуть-чуть, и все будет хорошо!

За спиной Мэг распахнулась дверь. Несмотря на протестующие крики повитухи, Доминик с обнаженным мечом ворвался в дом; острый край лезвия зловеще блестел.

Его стальные глаза оглядели единственную комнату в доме с быстротой и зоркостью орла, выискивающего жертву, но он скорее услышал, чем увидел Мэг во мраке помещения: глухое позванивание золотых пут выдало ее. Она стояла на коленях перед постелью в своей странной рубашке.

Доминик разъярился, увидев, что его опасения оправдались. Мэг оставила свой роскошный плен, чтобы прийти к Дункану из Максвелла, который не имел ни земель, ни благородной крови.

«Именем Господа, ты раскаешься в…»

Но первый крик ребенка прервал безмолвное проклятие Доминика. Он онемел. Радостное облегчение постепенно вытесняло из его груди гнев, и он даже почувствовал слабость.

Доминик ощутил вдруг какую-то горечь во рту. Он сглотнул, потом еще, но во рту по-прежнему было сухо, и горький привкус эля не исчезал. Доминик вложил меч в ножны неуверенным движением, которое удивило бы Саймона.

– Ты подарила Гарри еще одного прекрасного сына, – сказала Мэг Адели, когда закончила чистить рот и ноздри ребенка. – Приложи его к груди, хотя, я думаю, он не будет есть. Малыш устал так же, как и ты.

– Спасибо, – с трудом вымолвила Адель. – А теперь иди… пока твой господин… не узнал…

– Ее господин уже узнал, – громко произнес Доминик.

Изумленный крик Мэг слился с голосом Саймона со двора:

– Доминик! Все в порядке?

– Я нашел ее! – ответил ему Доминик через плечо.

Прежде чем он опять заговорил, Саймон ворвался в комнату с обнаженным мечом.

– Успокойся, – остановил Доминик. – Мой сокол опустился не на руку Дункана.

– Почему же она нарушила клятву? Почему она…

Ответом на все вопросы Саймона был детский крик.

– Боже мой! – воскликнул Саймон, ловким движением вкладывая меч в ножны. – Это новорожденный ребенок!

Повитуха вошла в комнату вслед за Саймоном.

– Нет! Остановитесь! – кричала она, пытаясь защитить Мэг и Адель. – Это чудо! Бедняжка мучилась целых два дня. Только когда я сказала ей, что ребенок умрет до ужина, она разрешила мне послать за госпожой.

Глаза Доминика сузились в щелочку, и он испытующе посмотрел на Мэг.

– Это правда? Она долго мучилась?

Адель тихо застонала.

– Да, – почти шепотом сказала Мэг, снова повернувшись к Адели. – А теперь уходи, муж, забирай своего брата. Труд бедной женщины еще не окончен – и это женский труд.