И действительно, Санторин, в древности называвшийся Терой, не походил на другие острова. Это было чудо природы, утес высотой в сотни три туазов, в цветной чаше которого, напоминавшей неаполитанский шербет, содержались все тайны этой земли. Между бурыми камнями виднелись прослойки черного пепла, поверх лежала красная глина, прорезанная белыми жилками пемзы, — так что можно было догадаться, что этот странный остров был просто частью кратера вулкана, а в середине кратера располагался рейд, где останавливались корабли. По другую сторону рейда находился островок Терасья — другая часть кратера. Подземный вулкан не переставал действовать. Жители острова жаловались на частые вспышки, от которых тряслись их глинобитные мазанки, а из моря вылетали залпы лавы, снова падавшие на дно.

За домишками тропа вела вверх, где возле античных развалин стояла ветряная мельница. Гуляя, Анжелика забралась туда и уселась в тени, погруженная в печальные думы. Щека еще болела от вчерашних ударов. Надо бежать, но как?..

Вдруг зазвенели колокольчики, и на тропе появился мэтр Савари с козами и каким-то греком, с которым он дружески беседовал.

— Представляю вам, сударыня, Вассоса Миколеса. Славный юноша, не так ли?

Анжелика вежливо промолчала. Ей случалось любоваться мужчинами-греками, сохранявшими античную энергию и грацию. Но этот невысокий сутулый и тощий парень с реденькими усиками красотой не отличался. Скорее уж он походил на своего спутника. Анжелика переводила взгляд с одного на другого.

— Да, сударыня, вы угадали, — обрадовался Савари. — Это мой сын.

— Ваш сын, мэтр Савари? А я не знала, что у вас есть дети.

— Имеются кое-где на Востоке. Хе-хе-хе! Я ведь был помоложе и поретивее, когда тридцать лет назад впервые попал на остров Санторин. Я был просто молодой француз, бедный и галантный, как все французы.

Он рассказал, что, попав опять на Санторин лет пятнадцать назад, убедился, что его незаконный сын растет хорошим рыбаком. Все семейство Миколесов взирало на француза-путешественника с великим почтением, и тогда он оставил там на хранение целый бочоночек минерального мумие, добытого в Персии с риском для жизни.

— Вы понимаете, сударыня, что это значит? Целый бочоночек! Теперь мы спасемся!

Анжелика не слишком понимала, чем это им поможет. Не понимала и того, что может поделать тощий отпрыск маленького парижского аптекаря против экипажей двух пиратских кораблей. Но Савари весь лучился уверенностью. Он нашел себе помощников. Вассос со своими дядьями привезет мумие в Кандию и сумеет передать отцу. И тогда в этом царстве рабов произойдут великие дела!

Глава 15

Уже несколько часов «Гермес» тихо покачивался на волнах у входа в порт Кандии. Жестоко палило солнце. Бриз доносил с берега запахи масла и апельсинов. Наконец начался закат, и по-восточному яркая пестрота красок города стала покрываться розоватой дымкой. Крит раньше принадлежал христианам, а теперь оказался в руках мусульман, и нынешние его хозяева не замедлили подтвердить свою власть, соорудив много минаретов, белыми свечами торчащих среди колоколен и куполов греческих и венецианских церквей.

Д'Эскренвиль спустился в каик и поехал на берег, едва корабль встал на якорь. Анжелика сидела на мостике в разглядывала город — цель ее стремлений, ее безумного путешествия.

От древнего Крита, где решил поселиться Минотавр, от страшного лабиринта теперь осталась только Кандия, город, исполненный суеты и беспорядка, современный лабиринт, в котором заблудились и перемешались все расы, гордиев узел трех материков, Азии, Африки и Европы, от которых она находилась примерно на равном расстоянии. Только турок там почему-то не было видно. Когда пиратские фрегаты подняли зеленый с белым флаг герцога Тосканского, на форте взметнулось красное с белым полумесяцем оттоманское знамя, и на этом все формальности кончились.

На рейде и вдоль набережной покачивалось на якоре десятка два галер и военных судов, несколько сот барок и парусников. Анжелика обратила внимание на нарядный галиот с десятком начищенных до блеска пушек.

— Это не французская галера? — спросила она с надеждой.

Стоявший рядом Савари мельком взглянул на корабль.

— Нет, это мальтийская галера. Видите: флаг красный с белым крестом. Флот Мальты один из самых сильных в Средиземноморье. Христовы рыцари очень богаты. А вообще, чего вы ждете от французов в Кандии, раз вы пленница?..

И он стал объяснять, что Кандия, кому бы она ни принадлежала — грекам, французам, венецианцам или туркам, — оставалась и останется тем, чем была в течение веков, — прибежищем пиратов-христиан, как Александретта — прибежищем оттоманских пиратов, а Алжир — берберских. Все, кто бороздили моря под любыми флагами, — Тосканы, Неаполя, Мальты, Сицилии, Португалии, с командой из наихудших представителей христианского общества у себя на борту, рано или поздно являлись на рынки Кандии, — надо было лишь заплатить турецким властям пошлину.

Анжелика разглядывала товары, выложенные на набережных и на баржах; там были, конечно, ткани, рыба, бочонки с оливковым маслом, груды арбузов и дынь, но всего этого было не так уж много, гораздо меньше, чем полагалось бы в торговом порту.

— Тут больше всего военных кораблей. Зачем они здесь?

— А зачем мы с вами здесь? — У Савари блеснули глаза. — Видите: у большинства кораблей люки закрыты. Торговые суда, везущие обычные товары, всегда открывают вход в трюмы, войдя в порт. Видите усиленную стражу на мостиках? Что они сторожат там? Самый дорогой товар.

Анжелика не сдержала дрожи.

— Рабы? Это все торговцы рабами?..

Савари не ответил, потому что как раз в эту минуту к борту «Гермеса» подошел довольно жалкий каик, на корме которого сидел европеец в потертой одежде и шляпе с общипанным плюмажем, с маленьким — не больше носового платка — флажком в руках. На флажке были золотые лилии на серебряном фоне.

— Француз! — воскликнула Анжелика, продолжавшая, несмотря на все саркастические замечания ученого, надеяться на помощь соотечественников.

Пассажир каика услышал ее, слегка поклонился и крикнул:

— Есть Эскренвиль на борту?

Так как никто не отвечал, он уцепился за веревочную лестницу и поднялся на борт. Несколько матросов, стоявших на вахте, то есть развлекавшихся игрой в карты и щелканьем семечек, небрежно отвечали, что начальник где-то в порту. В это время из каюты вышла Эллида, приветливо улыбнулась растерянному посетителю и тихо сказала Анжелике:

— Это господин Роша, французский консул. Не поговоришь ли ты с ним? Может быть, он тебе поможет… Я пойду принесу вам французского вина.

— Теперь вспоминаю. Господин Роша! Да ведь это имя того, кто занимает принадлежащую мне должность в Кандии! Может быть, он что-то сделает…

Господин Роша разглядел, что перед ним не молодой человек, а женщина, и решился подойти.

— Я вижу, моему старому приятелю и коллеге Эскренвилю по-прежнему везет. Разрешите мне представиться вам, прекрасная путешественница. Роша, консул французского короля в Кандии.

— А я маркиза дю Плесси-Белльер, которой принадлежит место консула французского короля в Кандии.

На физиономии Роша сменялись выражения недоумения, недоверия, потом опасения и подозрения.

— Разве вы не слышали, что я приобрела эту должность? — мягко спросила Анжелика.

— Слышал, разумеется, сударыня, но я удивлен. Если вы действительно маркиза дю Плесси-Белльер, что могло побудить вас забраться сюда? Я бы хотел удостовериться в вашей личности.

— Придется вам удовлетвориться моим словом. Ваш «коллега», маркиз д'Эскренвиль, ограбил меня, захватил в плен и забрал все мои бумаги, в том числе и ту, что удостоверяла принадлежность мне этой должности…

— Понимаю, — пробормотал незадачливый дипломат, бросая бесцеремонный взгляд на Анжелику и старого Савари. — Вы, так сказать, вынужденные гости моего доброго приятеля д'Эскренвиля?

— Да, а мэтр Савари, которого вы видите перед собой, мой управляющий и советник.

Савари тут же вступил в свою роль:

— Не будем терять времени. Сударь, мы предлагаем вам дельце, которое принесет вам сто ливров.

Роша пробормотал, что не видит, откуда у пленных…

— Эти пленные будут в состоянии заплатить вам через три дня сто ливров, если вы сейчас окажете им некоторую помощь.

Эллида принесла поднос с кувшинчиком вина и стаканами, поставила его перед ними и удалилась, как подобает хорошей служанке. Ее отношение к Анжелике как будто убедило Роша, что перед ним действительно не простая рабыня, а знатная дама. Они обменялись несколькими словами про общих знакомых, и чиновник совершенно уверился в истинности ее слов, но тут же погрузился в море сомнений.

— Я в отчаянии, сударыня. Попасть в руки д'Эскренвиля — это худшее, что могло приключиться с вами. Он ненавидит всех женщин вообще, и, когда захочет расправиться с кем-то, добычу у него уже не вырвешь. Я сам ничего не могу сделать. Работорговцы пользуются здесь всеми правами, и, как гласит пословица, «добыча принадлежит пирату». Я не обладаю никакой властью ни в административном, ни в финансовом отношении. Я не могу выступить против д'Эскренвиля и не рискну утратить жалкие преимущества моей должности.

Поправляя свое небрежное одеяние и посматривая на поношенные башмаки, он, смущаясь и волнуясь, пытался оправдать свое поведение. Он был младшим сыном в семье графов де Роша, и наследства ему не причиталось. Поэтому, когда ему исполнилось восемь лет, его отправили в одну из колоний на Востоке, в Школу восточных языков. Тут бедные дети из дворянских семейств обучались восточным языкам и особенностям жизни и нравов в этих краях, чтобы служить потом переводчиками при консулах. Он рос во французском квартале Константинополя, обучался и Корану, играл вместе с сыновьями пашей. Там он и познакомился с д'Эскренвилем, тоже учившимся в Школе восточных языков. Окончили они Школу одновременно, и молодой д'Эскренвиль получил хорошее место в администрации колонии; карьера его быстро шла вверх, пока он не влюбился в прекрасную супругу королевского посла в Константинополе. У дамы был любовник, а у любовника долги. Чтобы выплатить их без ведома посла, кокетка уговорила молодого д'Эскренвиля подделать цифры в бумагах. Очарованный ею, он послушался. Когда обман вышел наружу, расплачиваться пришлось, разумеется, ему. Красавица от всего отреклась и даже нашла какие-то мелкие доказательства, усугублявшие вину молодого человека.

История достаточно банальная, но д'Эскренвиль совершенно потерял голову. Он продал свою должность, купил небольшой корабль и сделался пиратом. В общем, он добился в жизни большего, чем его соученик. Роша терпеливо подымался по ступеням дипломатической карьеры, но совершенно запутался в кавардаке должностей и постов, которые продавались и переходили из рук в руки среди придворных в Версале. Он знал только, что, занимая этот пост, имеет право на два с половиной процента стоимости товаров, поступающих в Кандию из Франции. Но вот уже четыре года, как ни торговая палата в Марселе, ни министр Кольбер и не думают выплатить ему полагающиеся суммы.

— …Я не преувеличиваю. Даже чиновник, занимающий более высокий пост, чем я, и имеющий влиятельную родню, — это наш посол в Турции, маркиз де Ла-Э, — попал в тюрьму за долги именно потому, что уже несколько лет ничего не получает от министра. Видите, мне надо как-то выпутываться из этого положения. У меня ведь есть жена и дети, черт побери! — вздохнув, он добавил:

— Я могу все-таки попробовать услужить вам, если только это не столкнет меня с маркизом. Что я могу сделать?

— Две вещи, — отвечал Савари. — Во-первых, отыщите в этом городе, который вы хорошо знаете, арабского купца по имени Али Мехтуб, имеющего племянника по имени Мохаммед Раки. Попросите его сделать угодное Пророку и прийти сюда на набережную в тот час, когда будут разгружаться два корабля французского пирата, причем часть рабов станут, наверно, продавать на месте.

— Это вполне возможно, — с облегчением сказал Роша. — Я даже знаю, кажется, где живет этот купец.

Вторая просьба показалась ему менее приятной. Приходилось выложить из своего кошелька сколько-то цехинов. Наконец он дал согласие, но неохотно в с оговорками:

— Только потому, что вы ручаетесь, что мои сорок цехинов принесут мне сто ливров… А что же мое дельце с губками, проданными в Марселе? Д'Эскренвиль должен отдать мне за них деньги. И еще он обещал мне бочонок вина. Напомните ему об этом, когда он появится. Или нет, лучше ничего не говорите. Пусть не знает, что мы тут беседовали. А главное, пусть даже не подозревает, что я дал вам, пленным, деньги. Как бы моя щедрость не стоила мне головы… И так все трудно…

Он ушел, позабыв даже выпить свой стаканчик вина, так терзали его мысли о прошлом и о нынешней его неосторожности.

Когда вечером в порту высаживали рабов с пиратского корабля, возле мола появился араб, закутанный в джеллабу. Анжелика как раз спускалась вниз под присмотром одноглазого Корьяно. Савари ухитрился протиснуться следом за ними и тихонько всунул в руку Корьяно пригоршню цехинов.