Его неподвижность завораживала. Анжелика была готова поклясться, что запах врага он ощутит прежде, чем увидит его. Его губы вытянулись вперед, глаза превратились в узкие щелки… Пошевелится ли он, наконец, бросит ли ей несколько ободряющих слов? Он повернулся к Анри де Рогье, и оба быстро вошли в рубку. Мгновение — и они появились вновь одетыми в красные супервесты.

— Что происходит? — вскричала Анжелика.

И без того светлые глаза германца побелели от ярости.

Он выхватил шпагу, и древний клич ордена сорвался с его губ:

— Сарацины! Братья мои, к оружию!

В тот же миг на них обрушился залп митральез, опустошая палубу и ломая таран.

Встало солнце. Теперь были видны шесть орудий, скрытые в кустарнике одно над другим, с жерлами, направленными на галеру. Среди пушечного грохота Нессельхуд отдал команду развернуться и выйти в открытое море. В бухте корабль был бы изрешечен и пущен ко дну с грудой трупов на борту, даже не имея возможности дать бой.

Пока производился маневр, солдаты вытаскивали на палубу малые бомбарды. Другие вооружались как могли, но, ничем не защищенные, падали под вражеским огнем: верхняя палуба была уже завалена убитыми и ранеными. С нижней палубы гребцов раздавались крики, там двумя ядрами разнесло целую скамью.

Одна из корабельных бомбард, неторопливо взяв на прицел вражескую пушку, выстрелила. С вершины скалы свалился в воду негр. Затем один из канониров сумел попасть в обслугу пушки, расположенной в глубине бухты.

— Осталось четыре! — прорычал шевалье де Рогье. — Обезоружим их! Когда им станет нечем стрелять, мы возьмем верх.

Но ближние вершины покрылись тучей смуглых голов в белых тюрбанах и красных фесках. Эхо разнесло их ужасающие вопли.

— Бребре, мена перрос! (Собаки, сдавайтесь!) А выход из бухты заполонили подошедшие лодки и маленькие фелюги, те самые, что ночью заманили мальтийскую галеру в уготованную для нее западню.

При первых же выстрелах Савари втащил Анжелику в каюту, но она пожелала остаться в дверях и, как завороженная, следила за этим беспорядочным и неравным сражением. Мусульман было в пять или шесть раз больше, а превосходство мальтийской артиллерии, кроме нескольких удачных залпов, ничему не служило, так как двадцать четыре бортовых орудия, предназначенные для морских боев, не могли быть наведены на высокий берег. Мушкетные выстрелы при всей поразительной меткости хоть и косили мусульманских предводителей и командиров в остроконечных шлемах, но были бессильны расстроить наступление.

Число пиратов росло, в победном исступлении целые массы их кидались в воду, стараясь вплавь достигнуть галеры, не дожидаясь лодок. Некоторые барки уже проникли в бухту, и с них тоже прыгали в воду сонмы пловцов с горящими смоляными факелами, укрепленными на тюрбанах.

Лучшие стрелки Мальты взяли их на мушку — и вода окрасилась кровью. Но чем больше пловцов шло ко дну, тем многочисленней становился их рой. Вскоре, несмотря на мушкеты и бомбарды, галера была окружена тучей лодок, на плаву или перевернутых, на которые яростно карабкалась, завывая, растущая на глазах человеческая масса. Нападающие бешено потрясали факелами, ножами, саблями и мушкетами.

Мальтийская галера походила на большую раненую чайку, осажденную полчищами муравьев. Мавры лезли на абордаж с криками:

— Ва, Аллах! Аллах!

— Да здравствует истинная вера! — ответствовал рыцарь фон Нессельхуд, пронзая шпагой первого же полуголого араба, ступившего на палубу. Но все новые и новые мусульмане взбирались на корабль. Оба рыцаря в окружении нескольких братьев-воинов отступили к грот-мачте, с которой, как бесформенная масса, свисало тело молодого мавра. Повсюду шла рукопашная схватка. Казалось, никто из наступающих не думал о грабеже, а лишь об истреблении всех, кто встречался на пути.

Анжелика в ужасе смотрела на одного из торговцев кораллами, схваченного двумя молодыми маврами. Уже скрутив его, они все старались придушить или хоть укусить свою жертву, словно сбесившиеся псы. Лишь на площадке у грот-мачты царил боевой порядок: оба рыцаря сражались, как львы. Перед каждым образовался проход, по обе стороны которого громоздились трупы. Чтобы приблизиться к ним, надо было бы растащить эти горы мертвецов. Даже самые отчаянные из атакующих начали отступать перед этим неистовым сопротивлением, но тут меткий выстрел свалил барона. Рогье хотел его подхватить, но удар кривого ножа отсек ему пальцы.

Торговец кораллами, как-то вырвавшись из рук осатаневших молодых арабов, ввалился вместе с Анжеликой в каюту, где уже были его компаньоны, а также Савари, голландский банкир и сын испанского офицера.

— На этот раз все кончено, — сказал он. — Рыцари пали. Мы попадем в плен. Пора выбросить наши бумаги в море и переодеться, чтобы обмануть наших новых хозяев. Вас это особенно касается, молодой человек, — сказал он, обращаясь к испанцу. — Молите Богородицу, чтобы они не заподозрили в вас сына офицера гарнизона в Боне. Иначе они вас будут держать заложником, и в первый же раз, когда на испанских укреплениях убьют какого-нибудь мавра, они пошлют вашему отцу в подарок вашу голову.

Пока он говорил, все эти господа, не стесняясь присутствия дамы, начали поспешно раздеваться, свернули свои вещи вместе с документами и выкинули через иллюминатор в море. Затем они поспешно облачились в бесформенные лохмотья, извлеченные из сундука.

— Но у нас нет ни одного женского платья, — растерянно пробормотал один из торговцев.

— Мадам, эти грабители сразу же догадаются по вашему виду, что вы из высшего общества. Одному Богу известно, сколько они потребуют за ваш выкуп!

— Мне ничего не надо, — заявил Савари. Он единственный из всех не утратил невозмутимости и ждал спокойно, с зонтиком под мышкой. Единственной его заботой было тщательнее завязать тесемки на мешке с костями — своей палеонтологической находке. — «Они» всегда начинают с того, что хотят меня выбросить в море — настолько ничтожной им кажется добыча, — прибавил он философически.

— А что мне делать с моими часами, золотом и деньгами? — спросил голландский банкир.

— Действуйте, как мы. Проглотите все, что можете, — посоветовал один из торговцев.

Его компаньон уже заглатывал, не без усилий и гримас, содержимое кошелька, отправляя в рот пистоль за пистолем. Поддавшись общему настроению, проглотил свои кольца и студент. Рассудительный банкир с возмущенным видом созерцал эту эпидемию пожирания ценностей.

— Я предпочитаю отправить за борт и их.

— Совершенно напрасно. Если бросите в море, вы их никогда не отыщете. А так снова сможете получить обратно.

— Каким образом?

Собеседники не успели пуститься в объяснения: на верхних ступеньках лестницы появился огромный пират с угольно-черным лицом. В ушах его висела пара отвратительно покачивающихся костяных колец. Он держал наготове широкую кривую саблю. Банкир зажал золото в руке, что сделало его переодевание бессмысленным.

Глава 25

После неистовых криков внезапно наступила тишина, нарушаемая лишь стонами раненых.

Пассажиров вытолкнули на верхнюю палубу. В бухту входили четыре алжирские галеры под зелеными стягами, все с низкой посадкой и пушками по бортам. На корме первой из них стоял раис-баши, командующий маленькой флотилией. На нем были плащ из тонкой белой шерсти и остроконечный шлем, напоминающий головные уборы сарацинов, с которыми сражались крестоносцы. Он поднялся на борт мальтийской галеры в сопровождении своих офицеров: старшего помощника, писца, начальника артиллерии, в обязанности которого входил осмотр повреждений, нанесенных кораблю, и, наконец, казначея, отвечающего за учет награбленного.

На лице раис-баши застыло выражение досады: его раздражало, что эти тупоумные фанатики-нападающие так сильно попортили прекрасную галеру. Высказав несколько горьких мыслей по этому поводу, он приказал приступить к тщательному осмотру захваченных ценностей.

Галерники-алжирцы были отпущены на свободу, остальные переведены на алжирские галеры. Мальтийскую команду заковали в цепи. Мимо Анжелики провели окровавленного Анри де Рогье со скованными цепью руками. Три гиганта пронесли рыцаря фон Нессельхуда, также в цепях, несмотря на ужасающие кровоточащие раны.

Пленных пассажиров погнали к раису Али-Хаджи. Их постные физиономии не обманули его. Он внимательно осмотрел их руки, проверяя, насколько внешний вид пленников соответствует их истинным занятиям. Естественно, что нежные ладони банкира мало напоминали руки портного, которым он себя объявил. К тому же его золотые, украшенные алмазами часы, с предосторожностям передаваемые друг другу членами пиратского штаба, говорили о размерах его будущего выкупа. К его отказу назвать свое имя и национальность отнеслись снисходительно. Он их назовет потом, когда будут приняты соответствующие меры.

Торговцы с самым искренним видом назвали себя «искателями удачи». Это должно было означать, что у них ничего нет за душой. Наружность Савари вызвала разочарование и бурное веселье. Его ощупали, рассмотрели потрепанную одежду. Содержимое мешка, который он бережно прижимал к груди, вызвало удивление, смешанное с суеверным страхом. Какой-то шутник заметил, что мешок и его обладатель могли бы пригодиться отощавшим собакам города Алжира. Савари не представлял интереса и, видимо, был забракован.

Зато Анжелика вызвала алчный интерес. Темные глаза алжирских офицеров изучали ее с любопытством, близким к почтительности и даже восхищению. Они обменялись короткими фразами, и Али-Хаджи дал ей знак приблизиться.

Для тех, кто рискует путешествовать по Средиземноморью, берберский плен был настолько вероятен, что Анжелика заранее обдумала план действий. Решение было принято: она не станет хитрить. Она воспользуется своим огромным состоянием и положением супруги, разыскивающей мужа, и во что бы то ни стало добьется освобождения. Ведь алжирцы — она знала это — отнюдь не простые грабители, что нападают, жгут, насилуют ради одного удовлетворения. Морской разбой для них — не что иное, как промысел, организованный по твердым правилам. Трофеи делят, и все, начиная от куска паруса и кончая капитаном захваченного судна, учитывается, находит выражение в звонкой монете. Что до женщин, в особенности белокожих европеек — добычи редкой и имеющей высокую цену, — то обычно жажда наживы побеждает похоть.

Итак, Анжелика объявила свое столько лет скрываемое имя. Она — жена богатого французского вельможи Жоффрея де Пейрака, который ждет ее в Боне и, конечно, будет посредником в деле ее выкупа. Он послал к ней гонца, человека одной с ними веры — Мохаммеда Раки, находящегося среди пленных. Он может это засвидетельствовать.

Толмач перевел. Раис-баши велел привести попавших в плен мусульман. Анжелика ждала в тревоге, не зная, жив ли Мохаммед Раки, не ранен ли во время сражения. Но тот явился невредимый, и, когда она указала на него, был отдан приказ поместить его отдельно. Затем настал черед пленных христиан. Их погрузили на одну из алжирских галер. Там они теснились на корме, где были свалены раненые из команды мальтийцев.

Оба рыцаря сидели, прислонясь спинами к бортовому ограждению, неузнаваемые под черной коркой запекшейся крови. Солнце стояло в зените, и палящий зной причинял им жестокие страдания.

Анжелика подозвала негра из охраны и заявила, что умирает от жажды. Страж через своего товарища передал просьбу Али-Хаджи, и тот немедленно распорядился принести ей кувшин с пресной водой. Не заботясь о последствиях своего поступка, Анжелика встала на колени перед бароном фон Нессельхудом, напоила раненого и осторожно омыла его лицо, исполосованное ножом. Затем утолил жажду шевалье де Рогье.

Раис-баши не вмешивался. Раб-христианин, принесший кувшин, склонившись, произнес вполголоса:

— Господа, если вам что-нибудь потребуется, я постараюсь помочь. Мое имя Жан Диллуа, я француз из Тулузы. Я уже десять лет в рабстве в Алжире. Мне доверяют. Я вам вот что скажу: алжирский адмирал Меццо-Морте знал, что вы направляетесь в Бон. Это он устроил вам ловушку.

— Он не мог этого знать, — ответил высокородный германец, с трудом шевеля потрескавшимися губами.

— Он это знал, мессир рыцарь. Ваши люди вас предали.

Удар саблей плашмя по спине заставил его замолчать, и он ретировался, унося кувшин.

— Нас предали. Вспомните об этом, брат мой, когда вернетесь на Мальту, — прошептал фон Нессельхуд. Он поднял глаза к ярко-синему небу и прибавил с твердостью:

— А я никогда не увижу Мальты.

— Не говорите так, брат! — запротестовал Анри де Рогье. — Многим рыцарям довелось бороздить океан прикованными к галерам неверных и дождаться освобождения от своих мучителей. Такова наша воинская доля.

— У Меццо-Морте ко мне особый счет. Он поклялся меня четвертовать. Разорвать на части четырьмя галерами.

Выражение ужаса промелькнуло на лице молодого рыцаря. Закованная рука барона фон Нессельхуда легла на его руку.