Анжелика зарылась лицом в подушки. Ее мучил стыд. Он преследовал ее с той минуты, когда взгляд Мулея Исмаила пробудил в ней вечный зов плоти. Его глаза держали ее крепко и властно — верно, так же он будет держать ее в объятиях. Может быть, он ждал, что она сама отдастся ему? Да, она не сможет противиться порыву его жаждущего тела. «Я так слаба, — думала она, — о, я ведь только женщина! Что я могу сделать?..»
Она уснула в слезах, словно дитя, но сон ее был беспокоен. Пламя желания сжигало ее. Ей слышался глухой жаркий голос Мулея Исмаила. «Женщина! Женщина!..» — призывал он, полный страстной мольбы.
Он был здесь, склонялся над ней в облаках ладана, у него были губы африканского идола и огромные, непостижимые, как пустыня, глаза… Она ощущала нежное прикосновение его уст на своем плече и тяжесть его тела. В сладостной истоме она покорялась его сильным рукам, поднявшим ее с ложа и прижавшим к гладкой мускулистой груди. Тогда, отуманенная грезами, она позволила своим рукам обвиться вокруг его тела, меж тем как мало-помалу пробуждавшийся разум уже догадывался, что это не сон.
Ее пальцы скользили по янтарной коже, пахнущей мускусом, ласкали твердый бок, охваченный по талии узким стальным пояском. Вдруг она нащупала что-то округлое и прохладное. То была рукоять кинжала. Ее рука непроизвольно сжалась, а в памяти вдруг ожила сцена из давних дней. Маркиза Ангелов! Вспомни, о Маркиза Ангелов, как пришелся тебе по руке кинжал Родогона-египтянина, когда ты перерезала глотку Большому Косру из Парижа! В ту пору ты умела владеть кинжалом. Ну же!
А кинжал уже был в ее руке. Ее пальцы сжимали рукоять, холодок металла проникал в нее, отрезвлял, спасал от забытья. Что было сил она рванула кинжал из ножен и ударила…
Только стальные мускулы Мулея Исмаила спасли его. Ощутив прикосновение лезвия к своему горлу, он отскочил так стремительно, как, казалось, мог прыгнуть лишь тигр, наделенный безошибочным инстинктом зверя. Отпрыгнув, он замер, пригнувшись, с остановившимися глазами. Безмерное изумление застыло в его взоре. Потом он почувствовал, что по груди льется кровь, и сообразил, что еще секунда — и кинжал рассек бы ему сонную артерию…
Не отрывая глаз от Анжелики, — хотя сейчас, потрясенная, она не смогла бы и пальцем шевельнуть, — он приблизился к гонгу и ударил в него. Осман Ферраджи, который явно был неподалеку, ворвался в комнату. Ему хватило одного взгляда, чтобы понять, что произошло. Он увидел Анжелику, приподнявшуюся на своем ложе с кинжалом в руке. Увидел Мулея Исмаила, обезумевшего от ярости, с вылезшими из орбит глазами, неспособного произнести ни слова.
Верховный евнух подал знак. Вбежали четверо негров, схватили молодую женщину за руки и, стащив с ложа, швырнули к ногам султана на каменные плиты.
Тут властителя прорвало. Он взревел, как разъяренный бык. Он орал, что если б не покровительство Аллаха, эта проклятая христианка сейчас перерезала бы ему горло его же собственным кинжалом! Так пусть она умрет в ужасных мучениях! И сей же час! Немедленно! Да приведите сюда пленников, особенно их главарей! И прежде всего французов! Пусть поглядят, как будет гибнуть женщина их породы! Они увидят, какая участь постигнет дерзновенную, что осмелилась поднять руку на самого Предводителя Правоверных…
Глава 22
Дальше все происходило очень быстро. Наступала развязка, в том не было сомнений. Руки Анжелики соединили в запястьях, подтянули кверху и привязали к одной из колонн зала.
Одежду со спины сорвали. Удары кнута казались прикосновением раскаленных углей, они ускорялись, становясь сплошным ожогом. «Когда-то я это видела на красивых картинках в моей книге о святых мучениках церкви…» Теперь она сама привязана к пыточному столбу. Спину жгло все сильнее. Она чувствовала, как по ногам текут теплые струйки крови. Мелькнула мысль: «Не так уж страшно!.. Но ведь будет продолжение!.. Пусть!.. По крайней мере, началось!..» Остановить это не в ее власти. Она лишь камушек, катимый водами потока. Ей вспомнились бурные потоки Пиренеев, которые она увидела в дни первого замужества. Очень захотелось пить, в глазах потемнело…
Удары прекратились, и в этом затишье боль расползлась по всему телу, стала непереносимой.
Ей развязали руки, но лишь для того, чтобы повернуть лицом к залу и вновь привязать к колонне.
Сквозь застилавшую глаза муть она увидела палача с жаровней, полной раскаленных углей, и ужасные орудия пытки, которые он разложил на доске. Это был заплывший жиром евнух с лицом гориллы. Его окружали другие евнухи, не успевшие переодеться для пытки и лишь снявшие тюрбаны…
Мулей Исмаил сидел слева. Он отказался от перевязки. Его рана была неглубокой, кровь уже свернулась и подсыхала. Но султан хотел, чтобы ее видели все. Каждый должен был прочувствовать содеянное святотатство.
В глубине помещения находились человек двадцать рабов-французов: Колен Патюрель в цепях, маленький, рыжий, с подвижным лицом Жан-Жан-парижанин, маркиз де Кермев и другие. Замерев, они глядели с удивлением на эту белокожую полуголую женщину, терзаемую пытками. Стражники с хлыстами и саблями держали их на почтительном расстоянии.
Осман Ферраджи склонился к Анжелике. Он говорил по-арабски, очень медленно:
— Послушай. Великодушный повелитель Марокко готов простить тебе безрассудный поступок. Обещай повиноваться ему, и он пощадит тебя. Ты согласна?
Черное лицо Османа Ферраджи плыло и танцевало перед ней.
Анжелика подумала, что это последнее лицо, которое она видит в своей жизни. И хорошо!.. Осман Ферраджи был велик! А большая часть людей так мелки, так ничтожны… Затем рядом возникло бородатое светлое лицо Колена Патюреля.
— Моя бедненькая крошка… Вы же не дадите себя так калечить… Бедняжка моя…
«А зачем вы позволили распять себя, Колен Патюрель?» — захотелось спросить ей.
Но ее губы смогли произнести лишь одно слово:
— Нет!
— Тебе оторвут груди! Тебя изуродуют раскаленными щипцами, — сказал Осман Ферраджи.
Глаза Анжелики закрылись. Ей хотелось остаться наедине с собой и своей болью. Люди уплыли. Они уже далеко…
О, сколько еще это будет тянуться? Она услышала ропот рабов в конце зала и вздрогнула. Что собирается делать палач?.. Затем чего-то бесконечно ждали. Потом ее руки развязали, и она поползла по колонне вниз, куда-то далеко, очень далеко и очень долго…
Когда Анжелика пришла в себя, она лежала на боку, щекой на шелковой подушке. Первым, что она увидела, были руки Османа Ферраджи. Ей смутно вспомнилось, как в бреду она цеплялась за эти патрицианские руки с ногтями более красными, чем рубины его колец. Она чуть-чуть повернулась. Память совершенно восстановилась, и ее охватила особенная легкость, какую она испытывала, рожая своих детей. Боль отступала, и в душе рождалось ощущение чуда.
— Все кончилось? — спросила она. — Меня пытали? И я сумела вытерпеть?
— И я умерла? — передразнил ее Осман Ферраджи. — Глупенькая строптивица! Аллах не был очень милосерден ко мне, когда поставил тебя на моем пути. Знай, что если ты еще жива и тебя всего лишь постегали по спине, то это потому, что я сказал Мулею Исмаилу о твоем согласии. Но так как ты не могла сразу же доказать ему свою покорность, он позволил унести тебя и лечить. Вот уже три дня, как ты мечешься в лихорадке. Ты будешь достойна царственного внимания не ранее следующей луны.
Глаза Анжелики наполнились слезами.
— Значит, все начнется снова? Зачем вы это сделали, Осман Ферраджи? Почему не дали мне умереть? У меня нет мужества повторить все еще раз…
— Ты уступишь?
— Нет! О, вы же хорошо знаете, что никогда!..
— Ну и ладно, не плачь, Фирюза. У тебя есть время приготовиться к новым мучениям, — насмешливо успокоил ее Верховный евнух.
Он вернулся повидать ее вечером. Она набиралась сил и уже могла, полусидя, опираться на подушки заклеенной пластырем спиной.
— Вы украли у меня смерть, Осман-бей! — сказала она. — Но вы этим ничего не выиграете. Я никогда не стану ни третьей женой, ни фавориткой Мулея Исмаила. Я ему скажу это в лицо, когда представится возможность… И… все начнется снова! Я не боюсь. Господь не оставляет мучеников, приемлющих страдания во имя его. Да и это бичевание не было таким уж нестерпимым…
Верховный евнух закинул голову и позволил себе рассмеяться, что с ним редко случалось.
— В самом деле? Да ты хоть знаешь, глупая, что существует много разных способов бить кнутом. Удары могут отрывать куски тела, а могут лишь слегка ранить кожу, чтобы потекла кровь и чтобы произвести впечатление, как было на этот раз. Хлыст можно вымочить в наркотическом отваре и тогда, попадая на рану, он дурманит пытаемого, облегчая страдания. Это не было таким ужасным?.. Еще бы! Я дал приказание щадить тебя.
Анжелику охватили противоречивые чувства. Наконец удивление побороло обиду за обман.
— О, зачем вы это сделали для меня, Осман-бей? — серьезно спросила она. — Я ведь обманула ваши надежды. Вы рассчитываете, что я еще опомнюсь. Нет! Я уже не передумаю. Я никогда не уступлю. Вы прекрасно знаете, что это невозможно!
— Конечно, знаю, — вдруг горько произнес Верховный евнух.
Черты его лица на мгновение изменились, утратив обычное величие — в них мелькнуло выражение грустной обезьяны, присущее огорченным неграм.
— Я испытал силу твоего характера… Ты как алмаз. Ничто тебя не сломает.
— Тогда зачем?.. Почему не предоставить меня моей печальной судьбе?
Он замотал головой.
— Я не могу… Никогда не смогу смотреть, как Мулей Исмаил калечит тебя. Ты самая красивая и самая совершенная из женщин. Не думаю, чтоб Аллах часто создавал существа, подобные тебе. Ты поистине Женщина. И наконец, я тебя нашел после стольких поисков на рынках мира!.. Я не дам Мулею Исмаилу уничтожить тебя!
Анжелика кусала губы от смущения. Он заметил ее недоуменный взгляд и с улыбкой добавил:
— Такие слова в моих устах кажутся тебе странными? Что ж, я не могу тебя желать, но могу тобой восхищаться. И может быть, ты вдохновляешь мое сердце…
Сердце? У него, подвесившего шейха Абдель-Карима над костром, отправившего юную черкешенку на казнь?
Он начал говорить медленно и задумчиво.
— Да, это так. Мне нравится, что твой ум не уступает твоей красоте… Меня пленяет совершенство, с каким твое тело отражает твою душу. Ты существо благородное и необычное… Тебе известны женские уловки, не чужда свойственная женщинам жестокость, но, несмотря на твои острые коготки, ты сохранила материнскую нежность!.. Ты переменчива, как море, и постоянна, как солнце… Ты кажешься восприимчивой ко всему, искушенной и все же остаешься наивной латинянкой, преследующей свою единственную заветную цель… Ты похожа на всех женщин и вместе с тем тебя не сравнишь ни с одной… Мне нравятся мысли, еще не созревшие в твоей умной голове; нравится даже то, какой ты будешь в старости… Мне нравится, что ты могла безумно желать Мулея Исмаила, бесстыдная, как Иезавель, и попыталась его убить, как Юдифь убила Олоферна. Ты священный сосуд, куда Создатель, кажется, влил все сокровища вечной женственности…
И, помолчав, заключил:
— Я не могу позволить разбить тебя. Аллах мне бы этого не простил.
Анжелика выслушала его со слабой улыбкой на поблекших губах.
«Если однажды меня спросят, от кого я получила самое прекрасное любовное признание, я отвечу: это было признание Верховного евнуха Османа Ферраджи, попечителя гарема Его величества султана Марокко». Надежда вновь вспыхнула в ней. Она была уже готова просить его помочь ей бежать, но инстинктивная осторожность все же удержала ее. Она уже слишком хорошо знала неумолимые законы сераля, чтобы сознавать, что сообщничество Верховного евнуха — утопия. Надо быть наивной латинянкой, как он сказал, чтобы мечтать об этом.
— Что же со мной будет?.. — прошептала она.
Глаза негра были устремлены вдаль.
— Еще три недели до новолуния.
— Но что должно произойти за этот срок?
— Как ты нетерпелива. Тысячи тысяч вещей могут случиться за три недели. Ведь по единому знаку Аллаха весь мир может рухнуть в одно мгновение!.. Фирюза, тебе приятно будет подышать свежим ночным воздухом на башне Мазагреб?.. Да? Тогда иди за мной. Я покажу тебе звезды.
Башня, где находилась обсерватория Верховного евнуха, была ниже минаретов, но выше городских стен. Меж ее острыми зубцами светилось пустынное поле с совсем редкими пятнами оливковых рощиц, жмущихся к городу, а дальше голое и каменистое.
На сильной подзорной трубе астронома, секстанте, компасах и глобусах лежали лунные блики. На их лакированных боках отражались далекие звезды, сиявшие на небе. Ни малейшее облачко не затмевало их.
Турецкий ученый, худенький старикашка, которого Осман Ферраджи привез из Константинополя, сгибающийся под тяжестью тюрбана и огромных очков на носу, служил ассистентом. Занимаясь астрологией, Осман Ферраджи любил надевать свой суданский плащ и шитый золотом тюрбан. Это еще больше увеличивало его рост, когда он стоял под огромным куполом звездного небосвода, и лишь серебристая линия обрисовывала его черный профиль на фоне ночи. В эти мгновения он казался почти нематериальным.
"Неукротимая Анжелика" отзывы
Отзывы читателей о книге "Неукротимая Анжелика". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Неукротимая Анжелика" друзьям в соцсетях.