Барбара Картленд - Неукротимая любовь

Она отправилась в спальню, сняла амазонку, облачилась в платье свободного покроя и уселась у окна, выходящего в сад.

«Как бы я была счастлива в Тейне, — подумала она, — если бы маркиз не был таким суровым и не впадал бы в тоску от всего, что напоминает ему о подлости герцога».

Ей вспомнились широкие поля, раскинувшиеся до самого горизонта, которые она видела с опушки леса.

Это жестоко, подумала она, но он на самом деле должен быть благодарен Господу за то, что имеет.

Но она понимала, что никогда не сможет убедить в этом маркиза. Он никак не мог смириться с тем, что потерял; ничто не имело для него значения, ничто не интересовало его, кроме мести. Он думал только об одном — как одержать победу над герцогом и вернуть все то, что принадлежало ему по праву.

— Как бы я хотела помочь ему! — прошептала Фортуна.

Разве могла она представить себе, что чувствует мужчина, оказавшийся в подобной ситуации? Разве могла она ощутить ту горечь, которая, словно яд, отравила его кровь, искажая все, что он видел и делал, заполняя собой все его мысли?

— Помоги ему, Господи, прошу тебя, — молилась она.

Надо было найти способ излечить его, подобно тому, как Гилли лечила больных ребятишек в трущобах Уотерлеса.

Но Гилли частенько говорила ей:

— Болезнь ума гораздо труднее поддается лечению, чем болезнь тела.

А ведь маркиз страдал не от болезни ума, а от гораздо более страшной напасти — болезни души.

Да, она была права, сказав ему, что месть разрушает его душу! Но удастся ли ей найти средство, которое излечит его?

Она вспомнила, как много лет назад Гилли говорила о траве прощения. Фортуна не могла сейчас вспомнить, что это была за трава, но чувствовала, что именно она и нужна была сейчас маркизу — трава прощения, которая унесла бы прочь его тоску, его желчность и ненависть и подарила бы ему покой и счастье.

— Господи, подскажи, как мне помочь ему, — шептала Фортуна, — подскажи, что надо сделать.

Ей вдруг почудилось, что ее молитва вспорхнула, словно птичка, и полетела над садом, прямо к садящемуся за сосновым лесом солнцу, которое напомнило ей об Аполлоне. Она полюбила этого бога с тех самых пор, когда Гилли рассказала ей о нем, и подсознательно связала его с образом маркиза.

Неожиданно до ее ушей донесся шорох крыльев, и она увидела, что на подоконник приземлилась белая голубка. Она села, совсем не боясь Фортуны, и, наклоняя свою головку сначала в одну, а потом в другую сторону, глядела на девушку своими круглыми глазами-бусинками.

— Это знак свыше, что мои молитвы будут услышаны, — решила Фортуна.

Голубка расправила крылья. Снежно-белая на фоне зелени деревьев, она взмыла в небо и исчезла в лучах заходящего солнца.

— Мне будет указан способ излечения маркиза, я уверена в этом, — вскричала Фортуна.

Служанки принесли в ее комнату ванну, наполненную водой с розовым маслом, и, искупавшись, она вытерлась полотенцем, благоухавшим лавандой.

Затем она надела зеленое платье, обшитое по вороту и манжетам крошечными кружевными оборками, схваченными маленькими бантиками из зеленого бархата, и спустилась вниз.

Она думала, что маркиз еще переодевается, но он уже ждал ее в салоне.

Когда она вошла, он встал из-за стола, за которым что-то писал, и она увидела, что он одет в превосходно сшитый сюртук из изумрудно-зеленого атласа, сидевший на нем как влитой.

— Мы с вами похожи на лесных духов, — воскликнула Фортуна. — Неужели вы знали, что я тоже надену зеленое?

— Понятия не имел, — ответил маркиз. — Вы выбирали платье по своему вкусу. И хочу заметить, что в этом наряде вы просто неотразимы.

Фортуна склонилась перед ним в реверансе.

— Благодарю за комплимент, — сказала она, — но будьте осторожны — ваши похвалы могут вскружить мне голову.

— Неужели это возможно? — спросил маркиз.

— Я шучу, — ответила Фортуна. — Я очень хорошо знаю свой недостатки, даже когда вы мне на них и не указываете.

— Да я в ваших глазах просто людоед, — произнес маркиз с лукавым огоньком в глазах.

— Так ведь в замках только людоеды и живут! — сказала Фортуна, глядя на него из-под опущенных ресниц. — Но если верить сказкам, людоеды всегда неравнодушны к молодым хорошеньким девушкам.

Маркиз рассмеялся.

— Не могу поверить, чтобы Гилли давала вам уроки кокетства, — сказал маркиз, — однако вы очень быстро превращаетесь в кокетку.

Он произнес эти слова таким тоном, что сердце Фортуны забилось от радости.

«Я должна заставить его смеяться, — подумала она. — Нельзя допускать, чтобы он снова погрузился в свою тоску… и начал вспоминать прошлое.

— Не выпить ли нам по бокалу вина, пока не прибыли гости? — спросил он, потом добавил: — Да, я забыл, что вы не любите вино.

— Я выпью немного, если вам этого хочется, — сказала Фортуна. — Джентльмены ведь не любят пить в одиночку.

— Откуда вы это знаете? — спросил маркиз. — Или это еще одна аксиома, почерпнутая вами из книг?

— Нет, я додумалась до этого сама, — ответила Фортуна. — Мне кажется, что большинству людей, если они, конечно, не обманывают себя, приятнее делать разные вещи в компании себе подобных. Если человек добился успеха и никто его не поздравил, он чувствует себя ужасно одиноко. И особенно если он потерпел неудачу и никто ему не посочувствовал.

— Что касается меня, то я предпочитаю одиночество, — твердо заявил маркиз.

— Это неправда, — возразила Фортуна. — Вы бы не получили сегодня такого удовольствия от езды верхом, если бы я не поехала с вами. И хотя ваша светлость не захочет этого признать, но я уверена, что вы с удовольствием показывали мне свой замок и рассказывали о своих детских проделках. — Она помолчала. — Неужели во время нашей совместной прогулки не было ни одной минуты, когда бы вы почувствовали себя счастливым?

Маркиз отвел взгляд от ее умоляющих глаз.

— У вас на все готов ответ, — в раздражении произнес он.

— Какой тогда смысл разговаривать со мной, если бы я не знала, что ответить? — спросила Фортуна. — Вам не нравится, что я слишком много говорю, но в противном случае вы бы стали жаловаться, что со мной чертовски скучно.

Маркиз откинул назад голову и захохотал.

— Вы неисправимы! — воскликнул он.

В этот момент появился лакей с подносом, на котором стояли стакан вина и бокал, наполненный какой-то жидкостью. Маркиз посмотрел на нее с подозрением.

— Что это? — спросил он.

— Персиковый сок для мисс Фортуны, — ответил лакей. — Мистер Бейтсон подумал, что юная леди предпочтет вину сок.

— Как мило с его стороны! — воскликнула Фортуна.

— Еще один пример заботливости моих слуг, — заметил маркиз, подняв брови.

— Они все очень любили Гилли, — просто произнесла Фортуна. — И ко мне отнеслись с большой добротой.

— А разве я отнесся к вам по-другому?

В тоне его голоса не было привычного высокомерия, и Фортуна взглянула на него.

— Вы рады, что я приехала сюда? — тихо спросила она.

Ее серые глаза пытливо глядели на него, но в них он уловил глубоко запрятанный страх. Она же по выражению его лица не могла догадаться, что он чувствует.

Резкие линии по обе стороны его рта, придававшие лицу маркиза циничное выражение, не смягчились, но ей показалось, что на мгновение он забыл о своих бедах.

— Фортуна! — произнес он таким тоном, как будто собирался сказать что-то очень важное.

Но в эту минуту дверь распахнулась, и дворецкий торжественно объявил:

— Сэр Хьюго Хэррингтон, милорд!

Сэр Хьюго Хэррингтон был престарелым человеком, который когда-то отличался необыкновенной красотой. Он по-прежнему держался удивительно прямо, а цепочка карманных часов и алмазная подвеска в галстуке, завязанном элегантным узлом, сверкали в сиянии свечей.

— Как я рад снова видеть тебя в Тейне, — сказал он маркизу. Потом он взглянул на Фортуну, стоявшую у камина, и воскликнул: — Помилуй бог, ваша светлость! Я не ожидал увидеть здесь…

Он вдруг замолчал и в изумлении поднес к глазам лорнет.

— Я думал… — начал было он, но маркиз его перебил.

— Вряд ли вы знакомы с мисс Фортуной Гримвуд, — сказал он, подчеркнув фамилию девушки. — Фортуна, это мой старый друг, сэр Хьюго Хэррингтон, один из наиболее влиятельных людей в этом графстве.

— Ваш слуга, мисс Гримвуд, — вежливо произнес сэр Хьюго.

Он не мог оторвать взгляда от ее белых волос, больших серых глаз и маленького личика с заостренным подбородком.

— Невероятно! — услыхал маркиз.

— Лорд Тревор и генерал Рексфорд-Стирлинг, милорд, — доложил дворецкий.

Это были мужчины весьма преклонного возраста, и Фортуна не могла не заметить, что они тоже в изумлении уставились на нее, когда маркиз представил их ей.

— Как давно ты у нас не был, мальчик мой, — сказал генерал. — Я уже начал думать, что мебель так и останется навсегда в чехлах. Проезжая мимо замка, я всегда смотрю на башню в надежде увидеть развевающийся на ней флаг.

— Не думаю, что он будет развеваться очень долго, — ответил маркиз. — Тем не менее я не мог, вернувшись домой, не перемолвиться словечком со старыми друзьями.

— Мистер Колин Фицгиббон, милорд, — снова объявил дворецкий.

Маркиз с удивлением посмотрел на дверь. К нему подошел молодой человек и сказал извиняющимся тоном:

— Мы незнакомы, милорд, но мой отец, к сожалению, прихворнул и послал меня передать вам свои извинения и, если вы пожелаете, занять его место за ужином.

— Разумеется, мистер Фицгиббон, рад приветствовать вас у себя, — сказал маркиз, — но я очень огорчен, что полковник нездоров.

— У него приступ подагры, только и всего, — пояснил мистер Фицгиббон с улыбкой, — но в это время мой отец становится ужасно раздражительным и не желает ни с кем встречаться.

— Могу его понять, — сказал маркиз и повернулся к Фортуне. — Разрешите представить вам мистера Колина Фицгиббона. — Мисс Фортуна Гримвуд.

Фортуна сделала реверанс, молодой человек поклонился. Вскоре начался ужин.

Маркиз посадил Фортуну в конце стола — с генералом Рексфорд-Стирлингом по одну сторону и мистером Колином Фицгиббоном — по другую.

Ей нравилось видеть его во главе стола, и она подумала, как элегантно и непринужденно он держится в бархатном кресле с высокой спинкой, которое, по его словам, появилось в доме во времена королевы Анны.

Фортуна чувствовала, что он был искренне рад видеть своих друзей и потому держался раскованней, говорил свободней и смеялся их шуткам, не обращая внимания на то, что они подтрунивали над его веселой жизнью в Лондоне.

— Когда же тебе надоест блеск огней и прелести красоток, Сильванус? — услыхала Фортуна слова лорда Тревора. — Моя жена, как и многие другие дамы в графстве, надеялась, что ты вскоре приедешь сюда с Шателен и заживешь с ней в замке.

— Шателен? — спросил маркиз, подняв брови. — Мой дорогой Джордж, ты, должно быть, давно уже не в курсе последних светских сплетен, если думаешь, что я могу привезти сюда женщину того типа, который нравится леди Тревор.

— Ну, я не могу, мой мальчик, винить тебя в том, что сейчас у тебя другие интересы, — сказал лорд Тревор, взглянув на Фортуну.

Она ломала голову, что его светлость хотел этим сказать, когда Колин Фицгиббон спросил, надеясь завести с ней разговор:

— Вам нравится деревня, мисс Гримвуд?

— Вся моя жизнь прошла в деревне, — ответила Фортуна.

— По вашему виду этого не скажешь, — произнес он, глядя на нее восхищенными глазами.

— Неужели девушка, выросшая в деревне, должна являться на званый обед в запачканной грязью обуви и с подойником в руке? — спросила Фортуна.

Он улыбнулся.

— Да нет, доказывать свое крестьянское происхождение таким оригинальным способом нет никакой нужды, — ответил Фицгиббон. — Его выдают веснушки на носу.

— Их можно было бы не заметить, — сказала Фортуна, смеясь. — А вы чем интересуетесь?

— Вы и вправду хотите, чтобы я вам сказал? — спросил юноша.

— Конечно.

— Больше всего на свете, — произнес он, — я хотел бы создавать новые дома.

— Иными словами, вы мечтаете стать архитектором? — спросила Фортуна.

Он кивнул.

— Но думать об этом — все равно что мечтать о полете на Луну, — добавил он.

— Почему?

— Поскольку мой отец убежден, что я должен заняться политикой, к которой у меня нет ни склонности, ни способностей.

— А какие дома вы хотели бы создавать? — вежливо спросила Фортуна.

И хотя в его голосе звучала горечь, она поняла, что у нее нет сил выслушивать рассказы об огорчениях и разочарованиях еще одного мужчины.