Фортуна инстинктивно придвинулась к нему.

— Мне почему-то совсем не хочется возвращаться, — произнесла она. — Лучше бы отправиться на этой яхте куда-нибудь на край света. Быть может, к тому времени все ваши проблемы решатся сами собой и вам не надо будет возвращаться.

— Неужели вы так сильно любите море? — спросил маркиз.

— В море я чувствую себя свободной от всего, что нас ожидает на берегу, — ответила Фортуна. — Хорошо бы остаться с вами вдвоем и знать, что никто нам не помешает.

Произнося эти слова, она представила себе страстную темноволосую красавицу леди Шарлотту и живую очаровательную Одетту.

Маркиз никогда не узнает, подумала Фортуна, какая пытка была представлять себе по ночам, как они дотрагиваются до него, и, быть может, даже целуют, не подозревая, что где-то в монастыре тоскует по маркизу девушка и эта тоска разрывает ей сердце.

— А вам не приходило в голову, — услышала она голос маркиза, — что такая жизнь может скоро наскучить?

— Вам — наверное, — ответила она, — но я ни о чем так не мечтаю, как об уединенной жизни.

Она произнесла эти слова очень тихо, и ей показалось, что он ее не услышал, поскольку сразу же повернулся и отправился отдавать приказания матросам.

Они ехали из Дувра в Лондон в дорожной карете маркиза. Фортуна закуталась в меховой плед, и ей было тепло, несмотря на пронизывающий ветер, дувший с моря.

Последние несколько ночей она мало спала. В монастыре день начинался очень рано — колокол уже в пять часов утра созывал всех на молитву. Вскоре, несмотря на то что она дала себе слово не спать, ее глаза закрылись, и по ровному дыханию маркиз догадался, что она спит.

Карету тряхнуло на ухабе, и Фортуна зашевелилась во сне и вытянула руки, словно искала кого-то. Не открывая глаз, она прошептала:

— Аполлон… Аполлон… найди меня… приди за мной.

И, почувствовав во сне, что он рядом с ней, она повернулась к нему и вцепилась руками в отворот его сюртука.

Фортуна положила голову на грудь маркиза с легким вздохом облегчения, как ребенок, испугавшийся темноты, успокаивается на груди матери.

Теперь был слышен только цокот копыт по дороге и мягкое шуршание колес.

Но маркиз, обняв Фортуну рукой, не спал — он смотрел невидящими глазами в темноту, расстилавшуюся перед ним.

Глава 10

— Ты не расстроишься, если тебе придется в конце лета уехать из Итона? — спросила герцогиня Экрингтон.

— Нет, ничуть, — ответил виконт Мер.

— В конце концов, в августе тебе исполнится восемнадцать, и я уверена, тебе понравится в Оксфорде.

Помолчав немного, виконт мрачно ответил:

— Я не хочу учиться в университете.

— Почему? — удивленно спросила герцогиня. — Ты же знаешь, что его светлость решил поместить тебя в колледж Магдалины, где учился он сам и его отец.

Наступила тишина. Виконт задумчиво глядел вдаль. Герцогиня заметила, что его толстые пальцы, лежавшие на пледе, были запачканы чернилами, а под ногтями скопилась грязь.

Она, как это часто с ней случалось, почувствовала легкое отвращение к этому увальню. Он раздражал ее своей медлительностью, манерой цедить слова сквозь зубы, своим вечно мрачным видом. Сколько она ни пыталась заинтересовать его новыми идеями или планами или вдохновить на что-то, ничего у нее не получалось.

— А кем бы ты хотел стать, если бы у тебя был выбор?

Она нарочно задала этот вопрос мягким тоном, словно надеясь, что он поднимет ему настроение.

— Я хотел бы стать военным.

Герцогиня слегка вскрикнула:

— Ты же знаешь, что его светлость не хочет даже слышать об этом. Кроме того, так принято, что военными становятся младшие сыновья, а ты старший сын, и к тому же — единственный.

Произнося эти слова, герцогиня почувствовала, как фальшиво они звучат. «Единственный сын!» — в этих словах крылся немой вопрос, и она с самого начала знала, что ответ на этот вопрос один — нет, это не ее сын.

Они ехали по берегу Темзы среди многочисленных открытых экипажей, в которых восседали представители высшего света со своими сыновьями.

В этот день в Итоне был праздник — 4 июня король Георг III отмечал свой день рождения. По Темзе величественно проплывали лодки, а вечером должен был состояться грандиозный фейерверк.

Караван лодок сопровождали не только экипажи; рядом скакали всадники — взрослые мужчины и мальчики.

Мальчиков, ехавших в лодках по серебристой реке, встречали шумными приветствиями толпы друзей. Позади возвышалась серая громада Виндзорского замка, а впереди их ждал Феллоуз-Эйот, где на фоне темнеющего неба вскоре разлетятся бриллиантовыми и золотистыми брызгами фейерверки.

Герцогиня не видела, а может, не обращала внимания на поклоны ее друзей и знакомых.

Ей припомнился день, когда родился ее последний ребенок. Она снова услышала, как шепчутся между собой акушерка и ее помощница, стоявшие в ногах кровати.

— Бедная леди, — сказала помощница, — такой удар для нее. Она уже слишком стара, чтобы родить еще одного ребенка.

— Да, — согласилась с ней акушерка, — к тому же восемь детей вполне достаточно для любой женщины, будь она герцогиня или нищая.

— Какой будет для нее удар, — с сочувствием произнесла помощница, — когда она узнает, что снова родила девочку. Ведь она так надеялась, что будет мальчик.

Акушерка глубоко вздохнула.

— Меня больше беспокоит, что скажет его светлость. Он всегда говорит со мной так, как будто это я во всем виновата.

Голоса долетали до нее волнами. Они то приближались, то удалялись. Она вспомнила, что чувство разочарования, охватившее ее, пересилило физическую боль, которую она только что испытала.

Снова девочка! Герцогиня закрыла глаза в надежде забыться сном. Ей даже захотелось умереть. Но когда она снова открыла глаза, то увидела улыбающееся лицо герцога, склонившегося над ней.

— Поздравляю тебя, моя дорогая. Наконец-то у нас сын.

Принесли ребенка и вложили ей в руки — это был большой, темноволосый мальчик, который показался ей слишком тяжелым.

И тут ее охватило странное и неестественное чувство отвращения к нему. Ей не хотелось касаться этого мальчика, не хотелось чувствовать его рядом с собой. И она обрадовалась, когда его унесли.

Она знала правду — с самого начала знала, что это не ее сын, — хотя и пыталась внушить себе, что этот разговор приснился ей в кошмарном сне, не имевшем ничего общего с реальностью.

И сейчас, сидя в экипаже рядом с темноволосым мрачным юношей, она вспоминала описание девушки, которая, по словам Алистера Мерила и сэра Хьюго Хэррингтона, странным образом была очень похожа на нее.

Сделав над собой усилие, она стала смотреть на лодки, плывшие по реке. На мальчиках, сидевших на веслах, красовались соломенные шляпы с названием их лодок, а рулевые были одеты в адмиральскую форму с кортиком и треугольные шляпы.

— Какая красивая у них форма, — сказала герцогиня сыну. — Среди гребцов есть твои друзья?

Ожидая ответа, который, как обычно, задерживался, она вдруг увидела ее — ту самую девушку, о которой только что думала.

Нет, она не ошиблась — это ландо маркиза, черное и желтое, запряженное в прекрасно подобранную пару лошадей. Серебряная упряжь и ливреи лакеев составляли ансамбль, красивее которого не было здесь ни у кого.

Сам маркиз, лениво раскинувшийся на сиденье, в своей высокой шляпе, надетой набекрень, составлял прекрасную пару с девушкой, сидевшей рядом с ним.

Одетая в платье цвета розовых бутонов, она все время вскакивала, чтобы получше рассмотреть лодки, и чистым, возбужденным голосом засыпала маркиза вопросами.

Экипаж маркиза, похоже, решил обогнать ландо герцогини. На какое-то мгновение они поравнялись, и герцогиня, глядя на девушку с нескрываемым любопытством, увидела под украшенной цветами шляпкой личико в форме сердечка и большие серые глаза, опушенные темными ресницами.

Оно было так ей знакомо, что она резко вздохнула, чтобы не вскрикнуть от удивления.

Это было ее собственное лицо, точная копия отражения, которое она видела в зеркале сорок лет назад, когда впервые приехала в Лондон и поняла, какой необычной и чарующей считает высший свет ее красоту.

Кучер герцогини стегнул лошадей, не желая, чтобы его обогнали. Ландо маркиза отстало, и герцогиня больше не видела Фортуну.

Герцогиню охватила странная немота. С большим трудом она удержала себя, чтобы не обернуться и не впиться глазами в это оживленное личико.

— Мы здесь, — произнес рядом виконт, и она услыхала свой собственный голос, произносящий глупейший вопрос:

— Где мы?

— Мы — в Феллоуз-Эйот, мама, и смотри — фейерверк уже начался.

Солнце скрылось за горизонтом, но небо было еще светлым, хотя над Виндзорским замком появилась первая звезда.

— Ты должна выйти из ландо, мама. Не надо, чтобы лошади подходили слишком близко к берегу, а то они испугаются.

— Да, конечно, — согласилась герцогиня.

Ей показалось, что ее голос прозвучал откуда-то издалека. Ночь была теплая, воздух неподвижен, но герцогиня вся дрожала.

Она вышла из ландо, равнодушно отметив про себя, что виконт Мер даже не подумал подать руку, чтобы помочь ей. Оглянувшись, она увидела, что экипаж маркиза остановился совсем рядом, и маркиз помог девушке в розовом платье сойти.

— Как красиво, — услышала герцогиня ее голос. — Вам не хочется снова стать школьником?

Герцогиня не расслышала, что ответил маркиз, ибо как раз в этот момент с острова на середине реки с оглушительным треском взлетела ракета. Над головой зрителей рассыпались золотые и красные звезды.

Потом взлетела еще одна ракета, а за ней — другая, после чего на земле закружилось колесо, рассыпая целый водопад серебряных и голубых брызг. Колесо крутилось все быстрее и быстрее, пока, наконец, с грохотом не развалилось.

Маркиз и Фортуна стояли недалеко от герцогини и виконта Мера. Герцогиня не могла думать ни о чем ином — только о маленькой фигурке в розовом; она только слышала молодой возбужденный голос и видела, как девушка радостно хлопает в ладоши при виде каждого нового фейерверка, еще красивее прежнего.

Снова в небо взлетали ракеты, но вдруг раздался оглушительный взрыв, который, как показалось, прозвучал ближе других и от которого в небо поднялись клубы черного дыма.

В темноте трудно было рассмотреть, что случилось, но, когда дым рассеялся, герцогиня вскрикнула от ужаса.

Почти рядом с ней на земле лежала неподвижная фигурка в розовом платье; шляпка валялась рядом, обнажив белые волосы. Толпа загомонила:

— В бедную девочку, должно быть, попал кусок ракеты!.. Я всегда говорила, что стоять здесь опасно — фейерверк слишком близко!.. Можно получить сильный ожог, если не беречься…

С лицом лишенным выражения, без спешки, маркиз наклонился и поднял Фортуну на руки.

— Она потеряла сознание, — воскликнул какой-то джентльмен. — Я могу вам чем-нибудь помочь?

Ничего не ответив, маркиз понес Фортуну через толпу к своему ландо, стоявшему вместе с другими экипажами вдали от реки. Он шел медленно; глаза Фортуны были закрыты, а лицо запрокинуто к небу.

Дойдя до экипажа, с козел которого спрыгнул лакей, чтобы открыть дверь, маркиз услыхал позади себя голос:

— Подождите, лорд Тейн… прошу вас, подождите!

Он остановился и, по-прежнему держа Фортуну на руках, повернулся к герцогине.

— Ваша светлость! — воскликнул маркиз, изобразив удивление.

— Она ранена? Я должна знать, что с ней, — произнесла герцогиня.

— Ваша светлость очень добры, — ответил маркиз, — но, уверяю вас, нет никаких причин для беспокойства.

— Нет, есть! — возразила герцогиня. — То есть, я хочу сказать… ваша милость сразу же отвезет ее к врачу, правда?

Ей показалось, что маркиз посмотрел на Фортуну с выражением полного безразличия.

— Я убежден, — медленно произнес он, — что эта девушка совсем не пострадала. Она ведь, ваша светлость, гораздо крепче, чем выглядит, ибо родилась в здоровой крестьянской семье. Да и от фейерверка вряд ли можно получить серьезную травму.

— Но вы все-таки отвезете ее к врачу? — настаивала герцогиня.

Маркиз посмотрел на нее очень жестким взглядом.

— Сожалею, ваша светлость, — сказал он, — но я считаю хворую женщину таким же неудобством в жизни, как и хворую лошадь.

Произнося эти слова, он направился к своему экипажу, где посадил Фортуну на заднее сиденье.

Потом, сняв с головы высокую шляпу, маркиз отвесил поклон герцогине, стоявшей перед ним со сжатыми кулаками.

— Желаю вашей светлости счастливо оставаться, — сказал он, — и, уверяю вас, я очень тронут вашей великодушной заботой о совершенно недостойной вашего внимания особе.