Сюзи тосковала до слез. Однако в силу своего характера – и назло докучающим ей наставницам – она находила удовольствие в том, чтобы всячески расстраивать их планы и придумывать для этого всевозможные хитрости и проделки, чтобы затем тайком, наедине с собой, порадоваться им и тем самым хоть немного ослабить свою тоску.

Другие воспитанницы сторонились ее, догадываясь, возможно, о ее тайном желании им чем-то досаждать – желании, которое она удовлетворяла каждый раз, когда ей представлялась возможность. Она, однако, в отличие от них, никогда ни на кого не ябедничала, считая недостойным доносить о чьих-то проступках или упущениях. Она просто тайно мстила окружающим за недоброжелательное отношение к ней, искренне веря, что поступает справедливо.

Поэтому Бертранда Сальзар – девочка, спавшая на соседней кровати и имевшая обыкновение смотреть на Сюзанну свысока и даже относиться к ней с презрением, как-то раз ночью обнаружила в своем соломенном тюфяке выводок лесных мышей. Сюзи, частенько слонявшаяся по садам монастыря, обнаружила там этих зверушек и перенесла их в тюфяк своей соседки по кровати, чтобы насладиться ночью ее иступленными криками. Ей это удалось. Сюзанну ни в чем не заподозрили, а вот настоятельнице пришлось испытать на себе гнев отца Бертранды.

Это, впрочем, было довольно невинной шуточкой по сравнению с некоторыми злыми проделками, которые затевала Сюзи, не испытывая при этом ни малейших угрызений совести. Как-то раз после вечернего богослужения она подстроила так, что ее закрыли в часовне. Ее повсюду искали всю ночь и нашли только утром. Монахиням пришлось поверить ее утверждениям о том, что она просто хотела покаяться перед Господом в своих грехах и поэтому задержалась в часовне. В другой раз священник обнаружил, что у церковного вина какой-то странный вкус, и стыдно даже сказать, что добавила в него зловредная Сюзи.

Таким образом она боролась против изоляции, в которой ее держали монахини, относившиеся к ней как к паршивой овце.

Всем барышням, находившимся в монастыре, было известно, что Франция уже несколько лет пребывала в состоянии войны. Когда Сюзи жила на улице Сен-Доминик, до нее об этой войне доносились лишь отдельные слухи, поскольку сражения происходили весьма далеко от Парижа. Точнее говоря, она просто слышала, как отец время от времени сетовал, что эта война отрицательно сказывается на его торговле. Преданность урсулинок французскому королю и их вера в его благонамеренность заставляла их разъяснять воспитанницам, какое большое значение имеет борьба за испанский престол, на который Людовик XIV намеревался усадить одного из своих отпрысков. Франция воевала везде и всюду, против почти всей остальной Европы. Сражения проходили и на суше, и на море.

– Корсары[9] выиграют войну! – сказала как-то раз настоятельница, стоя рядом с Сюзанной, не смыслившей ничего в военном деле и не знавшей, кто такие корсары.

Сюзанну позвали вместе с другими воспитанницами помолиться за благополучие порта Тулон, осажденного врагом.

Сражения следовали одно за другим, война все никак не заканчивалась, и, подустав молиться о победе, обитательницы монастыря все чаще молились о чем-то другом.

После года пребывания в монастыре Сюзанна Флавия Эрмантруда Трюшо уже умела читать, писать и считать. После двух лет пребывания там она познакомилась с житиями святых, научилась штопать камзолы и юбки и содержать в порядке белье. Впоследствии она также научилась вышивать различные изображения на тонком батисте и разбираться в нотах.

За три года нахождения в монастыре она очень много узнала о гнусности человеческой натуры. В возрасте двенадцати лет она уже осознавала, что ложь очень может быть похожей на правду, что от святости порой попахивает дьявольским духом, что иногда показное великодушие диктуется исключительно корыстным интересом, что любовь к Господу зачастую является предлогом для того, чтобы презирать Его творения или же совершать гнуснейшие поступки.

Существующие в монастыре правила требовали от его обитателей истязать свою плоть или же, по крайней мере, не уделять ей ни малейшего внимания: посягательство на целомудрие считалось тягчайшим из грехов и каралось заключением в карцер на срок, который определяла аббатиса вместе с исповедником. Становясь девушкой, Сюзи научилась скрывать свои плотские устремления. В монастыре никогда не купались, чтобы ни в коем случае не обнажить свое тело. Зимой там было так холодно, что, едва поднявшись с постели, все воспитанницы старались побыстрее натянуть на себя платья из саржи, но вот летом становилось довольно неприятно все время потеть и чувствовать соответствующие запахи.

В 1709 году Сюзанне, другим воспитанницам и их наставницам стало казаться, что они, наверное, умрут от голода и холода. Сена покрылась льдом, и это воспрепятствовало доставке продовольствия в Париж. Все деревья в садах монастыря – как и вообще по всей стране – замерзли. Цена одного сетье[10] зерна, поговаривали, достигла шестидесяти четырех турских ливров[11]. Людям приходилось отказываться от пшеничного хлеба и – хотя и с отвращением – питаться овсом.

В январе вода в кувшинах в монастырской столовой превратилась в лед, который приходилось раскалывать на кусочки ножом и затем раздавать эти кусочки вместо питья. Стекла в окнах спальни покрылись инеем, и воспитанницы дрожали целыми ночами напролет под своими простынями и одеялами, на которых влага от дыхания иногда превращалась в кристаллики льда. Люди в Париже умирали тысячами. В монастыре урсулинок в Сен-Дени от холода скончались три воспитанницы.

Вслед за суровой зимой в марте началось другое бедствие – небывалый разлив Сены, приведший к еще большему голоду и в Париже, и в окружающей его сельской местности. В монастыре питались гостиями[12], еще остававшимися в ризнице[13] часовни, и священник даже не пытался препятствовать подобному святотатству, потому что голод его мучил ничуть не меньше, чем всех остальных обитателей монастыря.

Сюзи стойко переносила все испытания и молилась надлежащим образом ради того, чтобы Господь сжалился над людьми, измученными голодом и готовыми погубить свои души ради краюхи хлеба.

В 1712 году эпидемия оспы унесла жизни почти всех близких родственников короля: уцелел лишь Людовик, герцог Анжуйский, правнук короля. В монастыре стали молиться о душах усопших и о душе того, кто выжил.

Лето 1713 года было знойным. Никому не хотелось выходить в монастырский сад, где распускались душистые розы, жасмины и сердцецветы, которыми в часовне украшали алтарь. Все воспитанницы стремились укрыться от жары в больших коридорах и темных залах и радовались, когда их вызывала на беседу первая помощница аббатисы: в помещении, где проходили такие беседы, было прохладно. Сюзи никогда не бывала в этом помещении. Монахини тоже страдали от духоты, и их бдительность ослабла.

В стенах монастыря наряду с сотней лиц женского пола жили двое мужчин из прислуги: садовник и кучер. На этих мужчин ни воспитанницы, ни тем более послушницы не имели права даже бросить взгляд.

Несмотря на этот запрет, Сюзи, сохранившая присущую ей от рождения пронырливость и научившаяся врать и обманывать, много раз подходила к садовнику, которого звали Тротиньон; он любил величать себя «повелителем роз». Этот пожилой мужчина (ему уже перевалило за пятьдесят) и Сюзи даже в какой-то степени подружились. Во время отдыха Сюзи частенько тайком подкарауливала его на повороте какой-нибудь аллеи или же в оранжерее, где он ухаживал за цветами и готовил черенки. Она при этом очень многое узнала от него о розах, которые, как ей стало известно, были такими же капризными и кокетливыми, как женщины, но гораздо менее неблагодарными. Во всяком случае, так утверждал садовник.

В это знойное лето, обливаясь по́том в своем форменном платье, Сюзи как-то раз, не спросив разрешения, забралась в огромную бочку, предназначенную для сбора дождевой воды. Она вылезла из кадки вся мокрая (у нее от прохладной воды даже появилась гусиная кожа) и вернулась в столовую.

– О господи, Сюзи, до чего еще вы додумались?

Сюзи решила соврать, поскольку ложь была средством избежать наказания:

– Я совершенно случайно упала в бочку, матушка.

Сестра Анжелика из монашеского ордена Священного Сердца Иисуса посмотрела на Сюзанну укоризненным взглядом:

– Возблагодарите Господа за то, что он не допустил, чтобы вы захлебнулись, и побыстрее приведите себя в порядок, а для этого наденьте зимнее платье! В таком неприличном виде вы подаете дурной пример другим воспитанницам! Об этом вашем новом нарушении я сообщу на ближайшем заседании коллегии, рассматривающей проступки!

Сюзи схлопотала десять ударов плетью, однако удовольствие, которое она получила от купания в бочке, стоило того.

Подавать дурной пример другим воспитанницам было для нее забавой, и она частенько занималась в спальне тем, за что могла получить наказание более суровое, чем удары плетью. Она задирала свою ночную рубашку или же распускала свои длинные волосы и перебирала их – к превеликому удивлению других барышень, смотревших на ее роскошные локоны с испугом и… удовольствием.

Среди этих девушек у Сюзанны по-прежнему не имелось подруг: они все казались ей глуповатыми, лицемерными и трусливыми. Она, дочь суконщика, считала делом чести подчиняться лишь под особым принуждением и вести себя вызывающе по отношению к власти Всевышнего и к власти руководства монастыря урсулинок. Если громким голосом она молилась, то тихим голосом – богохульствовала. Если во время богослужений она старалась не показывать, что ей очень скучно, то при этом она мечтала о множестве запрещенных вещей. Она тяготилась своим одиночеством, но все же предпочитала его общению с девушками-простушками.

В конце знойного лета 1713 года произошло событие, изменившее ход ее жизни и характер ее времяпрепровождения: в монастырь прибыла новая воспитанница.

Ее звали Эдерна де Бонабан де ла Гуэньер. Она приехала прямиком из своей родной Бретани и была принята в монастырь урсулинок благодаря покровительству со стороны морганатической супруги[14] короля – госпожи де Ментенон[15], – которая считала своим долгом содействовать воспитанию и обучению благородных девушек из обедневших семей.

Эдерна не была похожа на других воспитанниц монастыря, и Сюзи сразу почувствовала, что в этой девушке столько самолюбия, что зерна непослушания найдут в ее душе благодатную почву. Как и она, Сюзи, новоприбывшая отличалась смуглым цветом кожи, правильными чертами лица и ясным взглядом. Однако ее глаза были раскосыми, а рот – маленьким, и это делало ее чем-то похожей на кошку. Сюзи протиснулась через большую группу девушек, окруживших новоприбывшую и забрасывавших ее вопросами из любопытства. Увидев Сюзанну, остальные воспитанницы предпочли уйти и предоставить новенькую исключительно ей. Сюзи усадила ее на одну из скамеек.

– Сколько тебе лет? – спросила Сюзи.

– Меня крестили в ноябре 1699 года.

– Значит, ты младше меня. Я родилась в девяносто восьмом!

– Меня зовут Эдерна де Бонабан де ла Гуэньер.

– А меня – Сюзанна Трюшо. Если я не ошибаюсь, ты приехала издалека, да?

– Я покинула владения своего отца и наш дом, потому что госпожа де Ментенон любезно заботится о судьбе таких девушек, как я.

– Это каких таких девушек?

– Наш дворянский род берет свое начало еще в двенадцатом веке, однако времена сейчас тяжелые, и многие из нашей среды едва ли не умирают от голода. В августе этого года мой отец не смог уплатить всех взимаемых налогов. Это стало для него тяжким унижением, и необходимость кормить трех человек поставила его на грань полного разорения… Я покинула свою родину с большим камнем на сердце…

Нет, Эдерна явно не была похожа на остальных воспитанниц! Сюзи решила, что эта девушка станет ее подругой, и даже немного разоткровенничалась с ней: она рассказала ей о своем бурном и счастливом детстве, о том, как ее растила служанка по имени Мартина, о своем желании стать мальчиком, о семи годах, проведенных в стенах монастыря, о том, что она в нем узнала о монахинях, Боге и человеческой натуре… Эти две девушки стали неразлучными, и сестра Анжелика из монашеского ордена Священного Сердца Иисуса даже начала беспокоиться по поводу столь близких отношений: девушке из древнего дворянского рода не следовало дружить с девушкой из среды мелкой буржуазии, поскольку влияние второй из них на первую могло быть только вредным.

Их попытались разлучить, но ничего не получилось. Тогда мадемуазели Бонабан де ла Гуэньер разъяснили, что дружба с безродной девушкой недостойна ее благородного происхождения и что ее покровительница может из-за этого рассердиться. Эдерна, несмотря на свой юный возраст и неторопливую манеру говорить, отреагировала очень живо и настолько высокомерно, что это ошеломило наставниц:

– Мадам, мое благородное происхождение не позволяет мне соглашаться с требованием стать педанткой до такой степени, чтобы пренебречь искренней привязанностью ко мне девушки только лишь потому, что девушка эта – простолюдинка!