– Кто?

– Господин де Бенвиль! Мой хозяин!

– Это и в самом деле был он?

– Собственной персоной. Он был рад увидеть меня в этом салоне и в том виде, в котором я перед ним предстала. Он входит в число приятелей маркизы, и когда он узнал от нее, что она пригласила к себе негритянку, которую привез в Париж шевалье де Лере, он напросился на то, чтобы оказаться в числе тех немногих, кому предстояло пообщаться со мной в салоне.

– Значит, он уже больше не губернатор Луизианы?

– Его отозвал король вскоре после нашего отъезда, однако он часто вспоминает Новую Францию и регулярно получает от своего преемника известия о том, что там происходит. Он всячески выражал свое дружеское отношение ко мне и одарил множеством комплиментов. Однако он сообщил мне, что…

– Что? Что он тебе сообщил?

– Что Мо на этом свете уже нет.

Сюзи побледнела.

– Он заболел лихорадкой и умер? Или его избил до смерти хозяин?

– Нет. В прошлом году он возглавил восстание рабов, которым надоело терпеть удары кнута и смотреть на то, как рядом умирают их братья, и поэтому они решили напасть на своих хозяев. Они подожгли уже построенные усадьбы, уничтожили урожай и убили своих владельцев… Берега реки были охвачены пламенем… Мо и наши братья заставили дорого заплатить за свои жизни. Они сражались с солдатами, присланными новым губернатором, как бешеные собаки. Но разве могут даже самые крепкие руки сравниться с ружьями? Было убито сорок два гвинейца. Мо схватили живьем и повесили на площади в городке Билокси…

Кимба бросилась в объятия Сюзанны, давая волю своим горестным чувствам, которые она сдерживала в течение долгих часов, чтобы не показывать их незнакомцам. Ее тело затряслось от рыданий, а горячие слезы капали на камзол ее подруги. Сюзи, чтобы как-то утешить Кимбу, прошептала:

– Как называется та святая женщина, которую ты почитала в Гвинее и которую ты, как я подозреваю, почитаешь до сих пор?

– Нганга Маринда, – ответила сквозь слезы Кимба.

– Можешь быть уверена в том, что Нганга Маринда сейчас ведет Мо в царство мертвых, где она, конечно же, найдет для него хорошее местечко.

Все еще продолжая всхлипывать, Кимба продолжала:

– Господин де Бенвиль стал интересоваться у меня здоровьем моего… моего хозяина, шевалье. Я заверила его, что шевалье чувствует себя хорошо, но при этом дала ему понять, что у меня больше нет хозяина.

Затем Кимба стала рассказывать о большом интересе, проявленном к ней завсегдатаями самого изысканного светского салона Парижа.

– Всем этим людям хотелось только одного: увидеть и даже прикоснуться к дикарке, одетой, как маркиза. Они смотрели на меня так, как зеваки на мосту Пон-Неф смотрят на танцующих медведей. Маркиза защищала меня от чрезмерно настырного любопытства. Одному аббату, который спросил меня, понимаю ли я разницу между пороком и добродетелью, она ответила за меня: «Она понимает ее явно лучше, чем вы, аббат, поскольку вы читаете романы фривольного содержания охотнее, чем Святое Писание». Все стали подтрунивать над этим священником, а у меня появился повод продемонстрировать присутствующим, что я читала Святое Писание.

– Только не стань педанткой по примеру своей новой подруги! – воскликнула Сюзи.

– Бог убережет меня от честолюбия, – ответила Кимба. – Мадам дю Деффан никогда не будет моей подругой, но вполне может стать моей покровительницей. Она познакомила меня с господином Шарлем Эно, председателем Парижского парламента…

– Поговаривают, что он – ее любовник.

– Ну, другого любовника я ей и не пожелаю. Он, во всяком случае, хороший человек и, безусловно, мог бы посодействовать тому, чтобы никто не усомнился в легальности моего пребывания в Париже…

Сюзи с сомнением – а может, и с некоторой завистью – хмыкнула. Затем она снова стала расспрашивать подругу:

– Кого еще ты там видела?

– Разных мужчин и женщин, имена и титулы которых я уже забыла. Они вели себя довольно шумно и нахально, и маркиза, мне кажется, прониклась ко мне симпатией из-за того, что я, наоборот, вела себя очень скромно…

– А как выглядит ее салон?

– Он очень уютный. Мне, правда, не позволили взглянуть на спальню, в которой, похоже, проходят интимные встречи… Стены салона обиты желтым муаром, и из этой же ткани сделаны шторы и завесы на дверях. Из окон открывается вид на сад… Гости сидели на стульях, обитых бархатом…

– А какого цвета этот бархат?

– Красная полоска на желтом фоне. Там также стояли два комода и один письменный стол… На стенах висят зеркала, одно из них – над камином…

Было, конечно, неуместно разговаривать обо всякой ерунде в ситуации, когда только что стало известно о трагической гибели человека, которого Кимба любила! Кроме того, к ее горю добавлялось еще одно переживание, о котором Кимба все никак не решалась рассказать Сюзанне. Наконец она произнесла:

– Мадам дю Деффан, несмотря на свою молодость, похоже, страдает от недуга, который ее очень тяготит…

– Неужели? А этот недуг, случайно, не… венерического характера? – ехидно усмехнулась Сюзи.

– Вовсе нет! У нее очень плохое зрение, и, чтобы что-то прочесть, ей приходится использовать увеличительные стекла, которые портят ее облик и от которых к тому же мало толку.

– Бедняжка!

– Именно поэтому она предлагает мне стать ее чтицей. У нее есть племянница, которая живет в провинции и которая могла бы занять это место, однако она еще ребенок, и тетя опасается, что на нее может дурно повлиять чтение фривольной литературы и общение со слишком распущенными людьми…

Эта новость стала для Сюзанны тяжким ударом. Неужели ей придется расстаться с Кимбой? Она поняла, что Кимба загорелась желанием и в самом деле стать чтицей маркизы дю Деффан: близкое общение с этой дамой позволит ей чувствовать себя в столице в безопасности и даст ей возможность видеться с самыми образованными и талантливыми людьми Франции. Пытаться отговаривать Кимбу от этого было бы со стороны Сюзанны проявлением эгоизма.

– Когда ты должна начать этим заниматься? – спросила Сюзи, пытаясь скрыть свою досаду.

– Уже в ближайшие дни. Маркиза сказала, что она сочтет для себя большой честью, если ты согласишься отвезти меня к ней и если ты соблаговолишь прокомментировать для нее описание своих путешествий, которое она считает хорошо составленным и очень интересным.

– Она чрезвычайно любезна… – ухмыльнулась Сюзи.

Поскольку ей предстояло расстаться с Кимбой, она решила, что один раз изменит своим привычкам: Трюшо де Реле встретится с тщеславной содержательницей салона. А что будет потом? Потом она, пожалуй, уедет из Парижа: мысль о необходимости уехать из этого города вертелась в ее голове уже не первый день.

Кимба приготовила свой багаж. Он был отнюдь не тяжелым: несколько предметов одежды, парик, две пары туфель, книги и небольшая сумочка, прикрепляемая к поясу. Сюзи смотрела на Кимбу с таким же чувством удовлетворенности, с каким, наверное, Пигмалион смотрел на изваянную им статую Галатеи[132]: именно она, Сюзи, создала из неграмотной чернокожей рабыни эту импозантную и образованную женщину, которая станет чтицей мадам дю Деффан! Ее, однако, охватили сомнения: будет ли Кимба, оказавшись, в общем-то, в чуждом для нее мире, счастлива, как она была бы счастлива, если бы все еще жила в Гвинее, вышла бы замуж за Мо и родила бы множество ребятишек? Не попадет ли она здесь, причем по своей собственной воле, в рабство, от которого ей некоторое время назад удалось избавиться? Характер у нее, безусловно, сильный, но в том доме, куда она отправляется, к ней вряд ли станут относиться как к равной гостям, которые туда наведываются. Увидит ли Сюзи ее еще когда-нибудь? Последние пять лет они были неразлучны. Чувства, которые их сейчас связывали, были больше похожи на нежную привязанность друг к другу двух сестер, чем на простую дружбу.

Двадцать девятого октября господин Антуан де Реле вышел из дома вместе с негритянкой, которую ему предстояло передать женщине, уже, без сомнения, считавшей себя ее хозяйкой. Эта странная парочка, конечно же, привлекла внимание зевак. На улице Кенкампуа Сюзи едва не выхватила шпагу и не пронзила одного из них, громко воскликнувшего:

– Белый кавалер и черная дама! Черт возьми, щука и кролик и то лучше подошли бы друг другу!

Но какой смысл пронзать шпагой этого мужлана? Белый кавалер и черная дама пошли с равнодушным видом своей дорогой.

Однако какие же сильные эмоции нахлынули на Сюзанну, когда, свернув с улицы Бельшас, она оказалась на улице Сен-Доминик, на которой она родилась и на которую не заглядывала вот уже десять лет! Многих прежних жителей здесь уже наверняка не было. На месте скромного домика, в котором когда-то жила семья Руссере, построили большой особняк. А вот дома аббата Арно де Помпона, госпожи Молеврье и кардинала де Тансена сохранились и все еще пребывали в очень даже неплохом состоянии. Бывший особняк Моле, который когда-то состоял из двух строений – большого и маленького – и в котором жили Жозеф Бонье де ла Моссон и его секретарь Антуан Карро де Лере, перестроили, объединив в одно большое здание. Сюзи издалека окинула взглядом маленькую церковь Сент-Валер и кабачок, который держала женщина по фамилии Мартен, находившийся между особняками господина Помпона и господина Коммина. Ей почему-то вспомнилась цирюльня рядом с монастырем на улице Бельшас. А еще ее охватило очень сильное волнение, когда в глубине улицы она увидела развалины своего отчего дома. Однако времени на то, чтобы заходить в него, у нее сейчас не было.

Описание, которое дала салону маркизы дю Деффан Кимба, было весьма точным: именно так этот салон и выглядел. Над камином Сюзи заметила чугунную пластину, на которой были изображены слившиеся воедино гербы дворянских родов де Мортемар и де Монтеспан, и это ей напомнило о маркизе де Монтеспан – фаворитке ныне уже покойного короля, которую в свое время всячески поносили и которую ей, Сюзанне, ни разу не довелось увидеть.

Зная о том интересе, который вызывала к себе личность Трюшо де Реле, Сюзи ожидала встретить в этом престижном салоне целую толпу литераторов. К ее превеликому удивлению, там не оказалось никого, кроме самой маркизы. Она сидела в глубоком кресле и поглаживала ладонью кота. Увидев шевалье, она воскликнула:

– Ну наконец-то я поймала неуловимого! Я очень рада, мсье, что вы приняли мое приглашение!

– Это для меня большая честь, мадам.

– Итак, вы уступаете мне эту девушку, которая, как мне кажется, принесет мне немало пользы…

– Я ее вовсе не уступаю, мадам, потому что она – человек свободный. Просто она сама решила вам угодить…

– Она – личность весьма необычная.

– Она – очень одаренная девушка.

– Это я прекрасно понимаю!.. А скажите-ка, мсье, почему вокруг вашей персоны так много таинственности? Мне понятно, чем руководствовался мой друг Аруэ, когда взял себе псевдоним, чтобы подписывать им свои дерзости, но ведь в вашем произведении в общем и целом не содержится ничего крамольного, а потому оно вряд ли могло бы навлечь на себя гнев цензоров. Впрочем, вы проявляете симпатию по отношению к неграм и выступаете против торговли ими…

– Разве, мадам, этого не предостаточно для того, чтобы опасаться преследований со стороны кое-каких людей?

– Безусловно, но ведь королю понравилось ваше произведение…

– Мне была оказана большая честь, однако я невысоко ценю популярность. Я привык к широким и свободным просторам, а потому мне не нравится парижская толкотня…

– Ну что ж, мне вполне понятно это ваше неприятие толпы: вчера вечером я наблюдала за собравшейся у меня компанией мужчин и женщин, и они показались мне механизмами на пружинах, которые ходят, разговаривают и смеются, абсолютно при этом не думая, не размышляя. Каждый играет привычную для него роль. А я вот то и дело погружаюсь в размышления, и мысли у меня – самые что ни на есть мрачные… Скажите мне, мсье, ваше повествование – и в самом деле правдивое, от чистого сердца? Вы не добавляли к нему никаких поэтических оттенков? Благонамеренную ложь? Вымысел?

Автор нашумевшей книги послушно ответил на все вопросы хозяйки салона. При этом он украдкой наблюдал за этой женщиной, которая, по всей видимости, должна была войти в историю как весьма характерный персонаж своей социальной среды и эпохи. У нее была идеально белая и гладкая – похожая на фарфор – кожа, а в глазах блестели лукавые огоньки, свидетельствовавшие об остроте ее ума. Однако ее естественную красоту очень портило надменное выражение, не покидавшее ее лицо ни на минуту.

Когда разговор о «Повествовании о рискованных путешествиях по различным частям Атлантического океана – от Гибралтарского пролива до берегов Новой Франции» исчерпал себя, хозяйка салона бросила на автора этого произведения взгляд, в котором уже не чувствовалось ни капли доброжелательности, и сказала:

– Мне помнится, что и у шевалье Карро де Лере был один небольшой талант, позволивший ему написать оскорбительную эпиграмму в адрес одного из своих неудачливых партнеров по карточной игре.