Аврора Белль - Неукротимый

 20 лет назад…

 Я слышу их снова.

 Мои соседи дерутся. Маленький мальчик кричит, чтобы он остановился.

 Я опускаюсь на колени у окна. Крепко зажмурившись, я закрываю уши руками и пою сама себе.

 Мне это не нравится.

 Потом все прекращается.

 Я прислушиваюсь, затем открываю свои уши.

 Повернувшись, я слегка приподнимаюсь, выглядываю за край окна и вижу, как он быстро идет мимо моего дома. Он спотыкается, падает и пропадает из моего поля зрения.

 Ему больно.

 Мое сердце колотится.

 У меня будут большие неприятности. Папочка очень рассердится.

 Опустившись на мгновение на колени, я быстро встаю и крадусь к двери.

 Я прислушиваюсь.

 Работает телевизор, и я слышу, как он храпит.

 Надеюсь, проскачу.

 Спускаясь на цыпочках вниз по лестнице, я проскальзываю на кухню. Беру стул от небольшого обеденного стола, встаю на него и тянусь к верхней полке.

 Я беру то, что мне нужно, ставлю стул на место и направляюсь к задней двери.

 Моя рука тянется к ручке, крепко ее сжимает... и я замираю на месте.

 У меня может быть куча проблем из-за этого.

 Мое сердце выпрыгивает из груди.

 Поворачиваю ручку, она немного скрипит и мной овладевает страх. Остановившись, я поворачиваю ее так медленно, что требуется целая вечность, чтобы повернуть ее до конца.

 В конце концов, я чувствую, что замок открылся, и распахиваю дверь. Сняв тапочки, я ставлю их между дверью и рамой так, чтобы дверь не закрылась.

 Босиком и одетая только в белую ночную рубашку, я осторожно пробираюсь через задний двор. Мягкая трава под ногами кажется очень холодной. Слышатся звуки тихого плача и тяжелых вздохов, и я двигаюсь в ту сторону.

 Нахожу его в самом конце нашего двора, под деревом. Я отмечаю про себя, что он закрывает лицо руками.

 Его тело дрожит.

 Даже окутанный темнотой, он не хочет, чтобы кто-то увидел его слезы.

 Он старается быть сильным.

 У меня болит сердце.

 Медленно подходя ближе, я наступаю на ветку. Она с треском ломается, и он резко вскидывает голову и смотрит на меня.

 Вскочив, как «Джек из коробки», он кричит:

 — Оставь меня в покое.

 Не делая больше попыток приблизиться, я кладу то, что принесла на землю и шепчу:

 — Тебе больно.

 Он внимательно смотрит на меня, осматривая предметы, которые я принесла и мое лицо, как будто ищет какой-то намек, что все это просто шутка.

 Он хмурится и тихо произносит:

 — Мне всегда больно.

 Даже в темноте я вижу ненависть в его глазах. Она ярко сияет, словно день.

 Я вижу, как его щека становится темнее. Сделав шаг вперед и широко раскрыв глаза, я говорю:

 — У тебя идет кровь.

 Дотронувшись до своей щеки, он трогает рану кончиками пальцев, убирает их, затем смотрит на свою кровь. Он медленно растирает ее между большим и средним пальцами. Ласкает кровь, как будто извиняется.

 — Я-я могу помочь тебе, — заикаюсь я.

 — Никто не может мне помочь, — подняв на меня свои холодные глаза, выплевывает он.

 Он не может говорить со мной в таком тоне.

 Уперев руку в бедро, я сердито смотрю на него.

 — У меня будут большие неприятности, — шепчу я, — мой папочка будет сильно рассержен. — И.. и я пришла, чтобы помочь тебе.

 Внезапно испугавшись, я продолжаю говорить более приглушенным голосом:

 — Пожалуйста, позволь мне помочь тебе.

 Мне нужно вернуться обратно в дом, прежде чем мой отец узнает, что я не в кровати.

 На моем лице, должно быть, отражается весь мой страх, потому что он немного расслабляется и спрашивает:

 — С какой это стати ты мне помогаешь?

 Я не уверена.

 — Тебе больно, — я пожимаю плечами.

 — Всем вокруг все равно, больно мне или нет.

 Мое сердце начинает бешено стучать.

 — Мне не все равно, — шепчу я.

 Какое-то время мы стоим, уставившись друг на друга.

 Наконец, он походит ближе и спрашивает:

 — Как тебя зовут?

 — Алекса. Алекса Баллентайн.

 Он кивает, но ничего не отвечает.

 — А тебя как зовут?

 Он пинает камень.

 — Не важно. Ты забудешь мое имя сразу же, как я уйду.

 У меня все внутренности завязываются в тугой узел. Мне необходимо узнать его имя.

 — Нет, не забуду, — делая шаг вперед, обещаю я.

 Подняв голову, он проводит рукой по своим грязным каштановым волосам, чтобы убрать их с лица. Он смотрит на меня чуть дольше секунды, затем произносит:

 — Антонио Фалько.

 Я хочу ответить, что мне приятно с ним познакомиться, но это будет неправдой.

 — Сколько тебе лет? — переступая с ноги на ногу, спрашиваю я.

 Он опирается о ствол дерева:

 — Восемь.

 Мне кажется, ему больше.

 — А тебе сколько? — спрашивает он.

 — Шесть.

 Пауза.

 — Скоро будет семь, — лгу я.

 Его брови ползут вверх:

 — Ты выглядишь старше.

 Вау. Я просто то же самое подумала о нем.

 — Почему твой папа причиняет тебе боль? — не подумав, выпаливаю я.

 Его лицо каменеет.

 — Он мой отчим.

 Услышав шум в доме, я поворачиваюсь, и мои глаза округляются от страха.

 — Пожалуйста, позволь мне помочь тебе, — повернувшись обратно к Антонио, шепчу я.

 — Хорошо, — бормочет он, опустив глаза.

 Радость и облегчение заполняют все мое существо.

 Он делает шаг вперед, выходя на свет, и я ахаю. У него в щеке дыра.

 Я нервно сглатываю, стараясь подавить подкатившую к горлу тошноту.

 Взяв салфетку и антисептик, я предупреждаю его:

 — Это штука очень жжет.

 Но когда я прикасаюсь к его ране, он даже не вздрагивает. Он, не мигая, смотрит мне прямо в глаза.

 Беру пластырь, открываю его и прилепляю на верхнюю часть скулы. Это не слишком-то помогает. Рана слишком большая. Но он, тем не менее, бормочет: — Спасибо.

 Очередной шорох в доме заставляет меня вздрогнуть.

 — Мне нужно идти. Еще увидимся, Антонио, — быстро шепчу я, глядя в его карие глаза.

 Он смотрит вниз, на землю:

 — Нет. Не увидимся.

 И мы не увиделись.

 Больше никогда.

 Сидней. Австралия, 2014

 Стук в дверь не прекращается.

 Погружаясь глубже в матрас, я натягиваю на себя одеяло и сонно вздыхаю.

 Тук, тук, тук.

 — Алекса, поднимай свою задницу! Ты забыла, какой сегодня день?

 Кажется, это Дрю.

 Открываю глаза и издаю стон.

 — Дерьмо, — я выпрыгиваю из кровати, как будто меня катапультируют. — Дерьмо!

 Добежав по коридору до входной двери, я отпираю защелку и распахиваю дверь. На пороге стоит Дрю, он выглядит немного раздраженным. Он обводит взглядом все мое тело, раскрыв рот.

 Нахмурившись, я слежу за его взглядом и вскрикиваю:

 — Черт!

 Я не люблю спать в чем-то громоздком. Майка с тонкими лямками и трусики — вот, в чем я обычно сплю. Убежав обратно в комнату, я слышу сдавленный смех Дрю.

 — Смейся-смейся, Дрю, — кричу я ему. — Ты еще заплатишь за это.

 Дрю – мой коллега по работе, и я забыла, я, черт возьми, забыла, что нам сегодня рано утром нужно быть в суде.

 Я переехала в Австралию из США, когда мне было восемнадцать. Моя приемная мама заботилась обо мне с моего шестнадцатилетнего возраста, и, когда ее здоровье начало ухудшаться, она захотела переехать поближе к своей семье. Так как она родилась в Австралии, то именно туда она и направилась, и я уже почти было смирилась с мыслью, что потеряю ее навсегда.

 Только этого не произошло.

 После нескольких дней моего пребывания в депрессии из-за ее предстоящего отъезда, она заявила:

 — Упаковывай свои вещи в коробки, чтобы я могла отправить их до нашего отъезда. Оставь только чемодан с одеждой. Я постараюсь не отсылать наши вещи раньше, чем нужно, но все же я хочу, чтобы они были уже там, когда мы приедем.

 У меня в голове что-то щелкнуло.

 Чего-чего?

 Мама погрустнела, увидев обалдевшее выражение на моем лице:

 — Ты не хочешь ехать со мной?

 Несколько мгновений удивленно поморгав, я радостно взвизгнула и кинулась ей на шею.

 — Да! Да! Я хочу, мама!

 Таким образом, я положила конец нашему небольшому недопониманию.

 Раздевшись, я брызгаю на себя дезодорантом добрых тридцать секунд, прежде чем отбросить флакон в сторону, и принимаюсь рыться в шкафу в поисках чего-нибудь приличного из одежды. Я выбираю белую рубашку с длинным рукавом, которую заправляю в черные брюки и дополняю свой туалет тонким черным ремешком.

 Определенно, элегантно для здания суда.

 Скользнув в туфли на низком каблуке, я тру заспанные глаза, распускаю волосы, встряхиваю их и смотрю на себя в зеркало.

 Неплохо. Могло бы быть гораздо хуже.

 Поджав губы, я одобрительно киваю.

 Сойдет и так. У меня больше нет времени.

 Когда я выхожу из комнаты, Дрю поворачивается ко мне и окидывает меня оценивающим взглядом. Его голубые глаза округляются.

 — Ты что, правда ... — он неопределенно тычет в мою сторону, — успела собраться менее чем за пять минут?

 — Угу, — бросаю я и бегу на кухню, чтобы взять свою сумочку.

 — Мне нужно серьезно поговорить с моей девушкой, — пробормотал он, качая головой. — Очень даже серьезно. Кому нужно два часа, чтобы собраться в кино?

 Это, правда, слишком много времени.

 Наконец-то взяв свою сумочку и папку, я возвращаюсь к нему.

 — Не говори ей ничего, что потом будет иметь нежелательные последствия. Она собирается так долго, потому что хочет выглядеть хорошенькой для тебя.

 Направляясь к моей входной двери, он посмеивается:

 — Мне она нравится и без всякого этого дерьма на лице.

 Остановившись, я кладу руку на бедро и наклоняю голову:

 — Ты говорил ей это?

 Дрю негодующе поджимает губы.

 Так я и думала. Нет, он не говорил.

 Выгибая брови и указывая не него пальцем, я ему советую:

 — Обязательно скажи ей об этом.

 Мы выходим из моего подъезда и направляемся к его машине.

 — Ты знаешь, что тебе нужно будет сказать? — спрашивает Дрю по дороге к зданию суда.

 — Это несложно, — кивнув, отвечаю я. — Талия в состоянии позаботиться о себе лучше, чем ее родители. И, кроме того, ей уже семнадцать. Если она хочет быть независимой, у нее для этого есть отличная возможность. Мы не говорим здесь о тринадцатилетней. Мы говорим о семнадцатилетней девушке, которая ушла из дома в пятнадцать, нашла работу и жилье. Своими. Силами. Она ответственная и... — повернувшись к Дрю, я добавляю с улыбкой, — она такая хорошая девочка. Такая милая и очаровательная. Я думаю, этого достаточно, чтобы выиграть это дело.

Дрю снова сосредотачивается на дороге, улыбаясь.

 — Я тоже думаю, что это дело у нас в кармане.

 Торжествующая улыбка расплывается по моему лицу.

 У меня эйфория.

 Как только мы выходим из здания суда, больше нет надобности казаться беспристрастной, поэтому я подбегаю к Талии и громко шепчу:

 — Поздравляю, дорогая!

 Она тихо смеется и позволяет себя обнять. Я крепко прижимаю ее к себе, продолжая улыбаться.

 Я люблю свою работу.

 — Спасибо вам, — бормочет она. — Нет, правда, большое спасибо.

 — Не за что, — произношу я, отстраняясь, и заправляю ей волосы за ухо.

 Выпуская ее из своих объятий, я даю ей последние наставления:

 — Теперь ты свободна и можешь делать все, что тебе вздумается. Но это совсем не повод начать таскаться по барам и напиваться, договорились?

 Талия закатывает глаза:

 — Хорошо, мамочка.

 Я хихикаю, мне нравится ее грубоватый австралийский акцент.

 Улыбаясь, я кладу руку ей на плечо и легонько сжимаю его.

 — Ты в курсе, что можешь звонить мне в любое время. Даже если это что-то не очень важное, — говорю я ей, пожимая плечами. — Любой пустяк, вроде совета насчет отношений с мальчиком, или даже какой стиральный порошок использовать для определенного типа пятен.

 Она смеется, и моя улыбка становится нежнее.