Я хмурюсь. Мой мозг лихорадочно работает.

 С таким его уходом, я чувствую себя, как проститутка, которая заплатила своему герою сексуальными услугами.

 И внезапно я чувствую себя грязной.

 Поднимаюсь на дрожащие ноги, наши смешанные соки стекают вниз по моим бедрам, и я достигаю ванной комнаты как раз вовремя, чтобы меня вытошнило.



 Я проснулась этим утром в скверном настроении. Этого следовало ожидать. Я ложилась спать в скверном настроении, так что это закономерно — проснуться в точно таком же настроении.

 После ухода Твитча, и после того, как я сделала безумный рывок в ванную, выдав содержимое своего желудка, я приняла еще один душ той ночью, чтобы очиститься от ощущения грязи, которая покрывала все мое тело. И пока я принимала душ, то задалась вопросом, чем, черт возьми, я думала, позволяя парню, которого толком не знала, потенциально опасному парню, вытворять со мной все это.

 Мой разум был пуст. У меня не было ответа.

 Это было так глупо. То, что я никогда больше не повторю. Я поклялась никогда больше не делать этого снова.

 Потому, что я выше всего этого.



 — Что происходит сегодня с твоей задницей? — спрашивает Линг, сощурив глаза.

 Я едва смотрю на нее, и продолжаю читать газету, не утруждая себя ответом. Но Линг есть Линг, она не может оставить все как есть.

 — Нет, серьезно, Твитч? Или лучше убрать буквы т-в и добавить вперед а-б?

(прим. пер. - Twitch — A bitch — т.е. сука).

 Я слышу нотки веселья в ее голосе, и мне хочется перекинуть ее через колено и отшлепать. Это в порядке вещей между нами. Фактически, почти каждое наше утро сопровождается жестким и бурным перепихом. Но мысленно я нахожусь все еще в прошлом вечере. Короче говоря, мне не до этого.

 Больше похоже, что моему члену не до этого. Линг не та девушка, с которой он хотел бы поиграть.

 Я переосмыслил много вещей с прошлой ночи. Я внимательно посмотрел вокруг себя, заглянул в комнаты моего дома, которые видны из столовой, и вообразил, что этот вид должен был приободрить меня. Но сегодня этого не произошло.

 Что ты будешь делать, когда цель, над которой ты работал всю свою жизнь, превращается в облако дыма?

 Верно. Ты найдешь новую цель.

 С сегодняшнего дня, я задал себе новую цель.

 Лекси.

 Я жестоко улыбаюсь, просматривая газету.

 Я собираюсь сломать её.



 Прошла неделя.

 Неделя скверного настроения. Неделя беспокойства. Неделя скрытой депрессии.

 Вздох.

 Это была тяжёлая неделя. Почему, спросите вы?

 Ну, ответ прост. Твитч исчез.

 На протяжении всей недели я украдкой озиралась вокруг себя, надеясь, что он снова покажется. Или появится. Сделает хоть что-нибудь. Обычно, перед тем, как заметить его, я чувствовала на себе его взгляд. Чувствовала что-то. Но он просто... ушёл.

 Оставив меня с моими мыслями, которые вихрем проносятся в моей голове.

 Неужели наш секс был настолько плох? Так плох, что мой сталкер бросил меня? Я знаю, это было неловким, но кульминация была отличной... не так ли?

 Быть брошенной своим сталкером — довольно паршиво. То есть он наблюдает за тобой неделю за неделей в течение почти целого года, потом вы занимаетесь сексом, и он после этого думает: «Ну, перепихнулись по-быстрому и хватит. Твоя роль жертвы больше не требуется. Не звони мне, я сам позвоню. Дело не в тебе... а во мне. Мы просто на разных стадиях наших «сталкер и его жертва» отношениях. Мне нужно время».

 Насколько же ты жалкая! Тебя, на самом деле выводит из себя, что твой сталкер больше не прячется где-то в тени. Это просто... плачевно.

 Я знаю, что это странно, чёрт побери! Именно поэтому у меня такое скверное настроение. Так что, когда я располагаюсь за моим письменным столом, подношу кофе к губам, и меня прерывает стук в дверь, я рычу. Да. На самом деле, рычу:

 — Что надо?

 Из-за двери показывается Чарли, просовывая своё милое круглое лицо в мой кабинет:

 — Эй, Лекс, у тебя есть минутка?

 Как я могу быть такой грубой с Чарли?! Он всегда такой вежливый и тактичный. Я чувствую себя настоящей стервой из-за своего тона. Он заставляет меня почувствовать себя ещё хуже, когда на его лице отражается беспокойство, и он тихо спрашивает:

 — Лекс, ты в порядке? Ты выглядишь подавленной.

 Чёрт. Заставь меня почувствовать себя куском дерьма, почему бы и нет?!

 — Просто немного разболелась голова, — выдавливая улыбку, сообщаю ему я. — Ничего такого, с чем не смогло бы справиться обезболивающее.

 Он всё ещё выглядит обеспокоенным:

 — Я могу попросить кого-нибудь ещё заняться этим делом. Ничего страшного.

 — Положись на меня, Чарльз! — улыбаясь еще убедительнее, я хлопаю по столу. — В чём дело?

 Кажется, он, наконец, верит, что я в порядке, потому как принимается объяснять:

 — У нас новый спонсор. Пластиковая компания, которая хочет вносить ежегодный взнос ближайшие пять лет.

 Это потрясающе! Хоть нас и финансирует правительство, но существуют тонны некоммерческих и благотворительных организаций, которые нуждаются в деньгах, чтобы продолжать делать то, что они делают. Правительство помогает всем, кому может, но денежные средства ограничены и нет возможности помочь всем без исключения. Это очень печально. Приюты для женщин, обеды для бездомных, центры для беспризорников остаются на плаву благодаря частным пожертвованиям. И если речь идет о пятилетнем соглашении, то мы, должно быть, говорим о кругленькой сумме.

 Сдерживая свою внезапную радость, я тихо спрашиваю:

 — Сколько в год?

 — Пятьсот тысяч, — расплывается в улыбке Чарли.

 Я хватаюсь за край стола, чтобы не сползти на пол в обмороке. Это немыслимая сумма денег, которую может пожертвовать какая-либо кампания. Это два с половиной миллиона долларов за пять лет! Это невероятно... удивительно... поразительно! Это сумма, которую мы сможем употребить на столько добрых дел. Большие деньги означают большие проекты.

 Я витаю в облаках!

 Встаю так быстро, что у меня кружится голова, подхожу к Чарли и кладу свои дрожащие руки ему на плечи, от волнения вцепившись ему в одежду. Я открываю рот, пытаясь выразить всю степень своей радости... но так ничего и не могу произнести. Чарли смотрит на мою отвалившуюся челюсть и тихо смеется.

 — Вот почему я хотел, чтобы именно ты занималась этим и узнала все подробности, — он ласково смотрит на меня. — Никто не заботится о других так, как ты, Лекс.

 Вновь обретая голос, я улыбаюсь своей первой за эту неделю искренней улыбкой:

 — Пришли их ко мне.

 Улыбка Чарли меняется.

 — Хорошо. Но, Лекс... — он замолкает, и я вопросительно поднимаю брови. Чарли медленно качает головой и произносит: — Просто... просто помни наш девиз, ладно?

 Развернувшись, он выходит из моего кабинета, оставляя меня в смятении и в недоумении. Наш девиз.

 Равенство выше стереотипов.

 В нашей области мы имеем дело с разными людьми, из разных социальных слоев, рас, и религий. В нашей работе нет такого понятия, как норма. И печальная правда состоит в том, что это очень легко — повесить ярлык на человека, которого вы совсем не знаете. Нашему разуму достаточно одного взгляда на человека, чтобы составить о нем мнение и определить тот тип человека, к которому, как мы полагаем, он относится.

 И в девяноста девяти процентах из ста, мы ошибаемся.

 Ну, теперь я начинаю нервничать. Беру свой кофе, я направляюсь к двери, и по пути задеваю каблуком за ковер. Я качаюсь, но остаюсь на ногах, хотя все же умудряюсь расплескать кофе себе на руку и на пол.

 Подняв голову в безмолвной молитве, я делаю глубокий вдох и подхожу к столу, из ящика которого вытаскиваю горсть салфеток. Немного приподняв юбку, я опускаюсь на колени и начинаю вытирать лужу на полу.

 Кто-то откашливается. Если быть точной, мужчина.

 Всего в шаге от меня я замечаю пару итальянских кожаных мужских туфель. Неплохо. Продолжая свой путь вверх по чёрным брюкам, которые обтягивают крепкие мужские ноги, мои глаза скользят по его паху к ремню...

 Этот ремень.

 Мои глаза расширяются. Тот самый ремень!

 Пробежав беглым взглядом по его свежей белой рубашке, шёлковому чёрному галстуку и классическому чёрному пиджаку, мой взгляд поднимается выше и встречается с парой полуприкрытых карих глаз.

 Моё сердце ускоряет свой ритм.

 Что здесь происходит?

 Я всматриваюсь в его лицо, а он смотрит на меня в ответ. Мой взгляд медленно движется по маленькой татуировке «13» на его скуле, потом спускается по искусным завиткам, цветным и серым, которые украшают его шею и выглядывают из-под ворота рубашки. Мы продолжаем смотреть друг на друга. Я пытаюсь понять, что, черт побери, тут происходит, а он, пытается оценить мою реакцию на то, что мы встретились в более... профессиональной обстановке.

 Делая небольшой шаг мне навстречу, он оказывается невозможно близко ко мне. Моя грудь слегка задевает его колено. На его губах появляется кривая усмешка, и он смотрит на меня снизу-вверх, стоящую перед ним на коленях. Одной татуированной рукой он поправляет запонку на другой.

 — У меня появилось странное чувство дежавю, — донесся до меня его хриплый голос.

 О, мой гребаный бог.

 Этого не может быть.



 Проклятье.

 Я совсем не планировал, что наша встреча с красавицей Алексой Балентайн произойдет подобным образом — она стоит передо мной на коленях. И по выражению ее обескураженного лица, она тоже такое не планировала. Но все получилось именно так.

 Ее ясные голубые глаза впиваются в мой ремень, и ее зрачки моментально расширяются. Она судорожно втягивает воздух.

 Твою мать, твою мать, твою мать!

 Ей понравился ремень. Он никому не нравился. Им можно задушить, в конце-то концов. Я издаю слабое рычание, и она запрокидывает голову, смотря на меня снизу-вверх. Она старается избежать моего пристального взгляда. Мне это не нравится.

 Протягивая руку, я уверенно беру ее за подбородок и поднимаю лицо вверх. У нее не остается выбора, кроме как установить зрительный контакт. Когда наши глаза встречаются, ее лицо вспыхивает, а губы плотно сжимаются, скорее всего, от раздражения и недовольства.

 — Что ты здесь делаешь? — шепчет она.

 У меня нет привычки упрощать для кого бы то ни было неловкие ситуации, поэтому я тихо говорю ей в ответ:

 — Ты уже влажная, не так ли, Алекса?

 Шипя на выдохе, она закрывает глаза:

 — Ты не должен быть здесь. У меня назначена встреча.

 Сжав ее подбородок немного крепче, я отвечаю скучающим голосом:

 — Я знаю. «Фалькон Пластик». Благотворительный взнос. Деловая беседа. И все такое.

 Ее глаза вот-вот готовы выскочить из орбит.

 — Т-так т-ты все еще наблюдаешь за мной? — заикаясь, спрашивает она. — Я-я не видела тебя поблизости. И даже не ч-чувствовала твое присутствие. Я думала, что ты больше не придешь...

 Не дав ей закончить, я беру ее за руку и осторожно тяну вверх. Она встает, поправляет юбку, и я сообщаю:

 — Я – владелец «Фалькон Пластик», Лекси.

 Выражение ее лица с округлившимися глазами и невероятным удивлением... просто бесценно. Мне нравится ее реакция. Между нами повисает неловкое напряжение. Такое плотное, что его можно разрезать ножом. Это то, что мне нравится. Мое любимое занятие. Ставить людей в неудобные для них ситуации. Это забавно.

 — Я и есть твоя деловая встреча, малышка, — я расплываюсь в чересчур довольной улыбке.

 Ее следующие слова заставляют мою улыбку исчезнуть.

 — Н-но я думала, что ты бездомный, — лепечет она.

 Кровь закипает у меня в жилах.

 Нет.

 Моей гордости... это не нравится.

 Я был бездомным. То были лучшие годы в моей жизни. И это не шутка. Когда мне было восемь лет, я решил, что быть бездомным — это гораздо лучше, чем быть боксерской грушей для одного жирного, отвратительного слизняка, который заслужил ту смерть, которую он и получил в конечном счете. И моя жизнь была лучше. Я узнал, что на улицах много таких же детей, как я. Убежавших из дома. Убежавших от неминуемой смерти. Для большинства людей, дом — это безопасное место. Убежище. Не для меня. Мой дом был... адом. Гребаным кошмаром.

 Сделав два шага назад, я медленно поднимаю руку и переворачиваю табличку на двери. Эта комната теперь занята. Я, не торопясь, закрываю дверь, и когда замок громко щелкает, Лекси подпрыгивает на месте от... испуга? От предвкушения? От желания? Я не уверен. Женщины — сложные существа.