Дэвид поднимает руки вверх, как бы показывая: "Я сдаюсь".

 — Может, он мне и не нравится, но я знаю, что он нравится тебе, и это означает, что он обладает какими-то особенными качествами, иначе, ты бы его не хотела.

 Были ли у Твитча такие качества? Я обдумаю этот вопрос попозже.

  — А ты не думала, что он просто дает тебе немного времени, чтоб побыть наедине с собой, после того, как тебе стало плохо у него дома? — спрашивает Никки. — Может быть, он думает, что ты из-за этого переживаешь, и придешь к нему сама, когда будешь готова.

 Ага. Точно. Я – настоящая завравшаяся дура.

 Я не могла сказать своим друзьям, что я – по доброй воле принимала наркотики. Они бы во мне разочаровались. Дэйв и Никки не против употребления наркотиков, но они в курсе, чем я зарабатываю на жизнь. Они знают, что может произойти, если я буду принимать наркотики. Они знают… знают, что я потеряю работу. И завтра произойдет именно это.

 Но до тех пор, я подожду.

 Закинув в рот картофельные чипсы, я громко жую, вздыхаю, затем выпаливаю:

 — Жизнь – отстой.



 Женщина, которая собирала слюну с внутренней части моей щеки, была молодая и пухленькая, с татуировками и короткими черными волосами. Татуировки сразу же напомнили мне о ком-то, о ком лучше не думать.

  — Здесь ты можешь подождать результат, — сказала она после того, как закончила, и пошла обработать мой положительный результат.

 Не в силах усидеть на месте, и зная то, что случится через несколько минут, я практически побежала в свой кабинет, и начала нервно просматривать ящики своего рабочего стола.

 Итак, вот я, в ожидании, что кто-то сейчас постучит в дверь, и объявит мне о моем неизбежном приговоре. Слышится стук, и я подпрыгиваю на месте.

 — Входите, — кричу я ослабевшим голосом.

 В мой кабинет входит Чарли с белым листом бумаги в руках. Положив листок на мой стол, он внимательно не меня смотрит.

  — Результат внутри.

 О, дерьмо. Вот и все.

 Когда его лицо расплывается в широкой улыбке, и он мне подмигивает, я прихожу в замешательство.

 — Отрицательно. Как обычно.

 А я ошарашено смотрю на захлопнувшуюся за ним дверь. И не понимаю. Я готовилась потерять работу.

 Возможно, это какая-то ошибка.

 Как так? Вероятность ошибки в таких тестах очень мала.

 Это, должно быть, все-таки ошибка. Удачная ошибка.

 Я все еще не понимаю. Что, только что произошло?

 Мой телефон издает сигнал, пугая меня до смерти.

 Моргнув, я смотрю вниз, на экран, и мое сердце принимается бешено стучать.


 Твитч: Всегда пожалуйста.


 О!

 Вот, что случилось.

 Не проходит и секунды, как мой телефон снова пищит. И новое сообщение заставляет мое сердце остановиться.


 Твитч: Между прочим... Ангел, ты моя должница.


 Я не представляю себе, что бы это значило, но точно знаю, что это не хорошо.

 Я сижу в абсолютной тишине, и в моей груди болит.

 Во что я сама себя втянула?



 Ломка, или, когда вы пытаетесь победить зависимость от наркотиков, может быть болезненной. Даже больше, мучительной. С тех пор, как я видел Лекси в последний раз, прошла неделя. И я начинаю беситься.

 Мне это не нравится.

 Мне не нравится власть, которую она надо мной имеет. Мне не нравится, как сильно я без нее страдаю. Тот факт, что я её избегаю, вы могли бы назвать, своего рода, тестом.

 Мне хотелось знать, как глубоко я застрял в этих... этих... можно ли назвать отношениями то, что было между нами?

 Лично я бы назвал это взаимовыгодной – ты мне, я тебе. Она дает, я беру.

 Тайное наблюдение, что я за ней веду, сводит меня с ума. Глупая женщина пошла на работу на следующий же день после того, как, будучи еще больной, поднялась с моей постели. День. Издали, я наблюдал, как медленно она шагала к зданию, с трясущимися руками, сгорбленная, очень бледная.

 За это я готов был отшлепать ее по попе.

 Хотя есть в ней что-то, в этой сильной женщине. Что-то, что заставляет меня с гордостью за ней наблюдать. Лекси ничему не позволяет встать у себя на пути.

 Сделав пару звонков нужным людям, и узнав, что ее обязательный тест на наркотики назначен раньше, чем я думал, я понял, что мне необходимо в это вмешаться.

 Подкупить девушку, проводящую тест, чтобы она заменила слюну Лекси своей собственной, было проще, чем я предполагал. За это я отвалил ей пятьсот тысяч долларов.

 Как и в любой зависимости, мой порыв вернуть её, был чересчур сильным, чтобы с ним бороться. Лекси была моей зависимостью. Я написал ей. Как только я это сделал, то положил телефон на стол и зажмурился.

 Заявляю вполне официально.

 Я никогда не позволю ей уйти.



 Идя к шкафу, чтобы взять новый картридж для принтера, я вдруг останавливаюсь, как вкопанный, когда слышу приглушенный разговор, доносящийся из соседней комнаты.

 Мои брови сходятся на переносице. Я подхожу поближе, чтобы подслушать:

 — Это был твой первый раз?

 Линг.

 Ответа нет.

 — Ничего страшного, если это правда, — продолжает допытываться она. — Ты отлично справился.

 — Это у меня не в первый раз.

 Майкл.

 Он сказал это так, будто защищался.

 Гнев закипает у меня в жилах.

 — Майки, малыш, — продолжает Линг, — в этом нет ничего страшного. Правда, это....

 Открываю дверь и натыкаюсь взглядом на спутанные волосы и полурасстегнутую рубашку Майкла. Я в бешенстве.

 — Возвращайся к работе, болван.

 Майкл подскакивает по стойке «смирно».

 Смотрю на рассерженную Линг, я указываю на нее пальцем, и с угрозой в голосе, и говорю:

 — Нам с тобой необходимо это обсудить.

 Покидаю место преступления, и слышу, что следом за мной идет Майкл. Заикаясь, он говорит:

 — Н-н-но, вы ничего еще мне не поручили, — и быстро добавляет: — Сэр.

 Подойдя к своему кабинету, я понимаю, что больше на него не сержусь. Просто теряю к этому интерес.

 — Хочешь, чтобы я сказал тебе, что делать? — спрашиваю я. — Возьми-ка из шкафа ручку и записную книжку, вон там, — я указываю в левую часть комнаты, и он бежит туда, пытаясь быть быстрым настолько, насколько это возможно.

 Сажусь за стол, и наблюдаю, как ко мне подходит Майкл, глаза его широко раскрыты, а я принимаюсь диктовать:

 — Номер 1 в твоем списке «Не делать» ....

  — В списке «Не делать»? — сморщившись, переспрашивает он.

 Игнорируя его вопрос, я поигрываю ножом для вскрытия писем, который обычно лежит у меня на столе.

 — Номер 1 – «Не трахаться с Линг».

 Наконец, переводя взгляд на Майкла, я вижу, как вспыхивает его лицо.

 — Он-она сказала, что вы разозлитесь, если я этого не сделаю, — поясняет он тихим голосом.

 О, блин. Мне хочется жестко ее наказать за подобное манипулирование ребенком. Без сомнения, он был еще девственником. Она и правда, больная на всю голову.

 Не то, чтобы я был святым.

 Выражение моего лица, должно быть, отражает все, что в этот момент я думаю о Линг, потому что Майкл начинает паниковать:

 — У нее будут проблемы?

 — Номер 2 в твоем списке: «Не делать». Не злить меня, — продолжаю я, не обратив на его слова никакого внимания.

 Но он все еще заинтересован судьбой Линг.

 — Вы не...— он с трудом сглатывает, — вы ведь не сделаете ей больно?

  Усмехнувшись, я высоко поднимаю руку, и резко, с глухим стуком, опускаю на свой стол нож для писем.

 Протыкаю мой чудовищно огромный стол так, что нож остается в вертикальном положении. Указывая на него, я выдаю последнюю инструкцию:

 — Номер 3 в твоем списке: «Не делать». Никогда, я ясно выражаюсь? Майкл, никогда не задавай мне вопросов.

 Он моргает, прежде чем понимающе кивнуть, и записать мои указания. Майкл так напоминает мне самого себя в его возрасте, что у меня появляется некое чувство к этому мальчишке. Что-то почти отеческое.

 Закатив глаза, я глубоко вздыхаю.

 — Чувак, я могу поднять руку на женщину только тогда... — я ухмыляюсь, когда вижу его заинтересованный взгляд, — когда она сама меня об этом попросит.

 Подходя поближе, Майкл оглядывается на открытую дверь, прежде чем наклониться и прошептать:

 — А это часто происходит?

 Одному Богу известно, что заставила его делать Линг.

 — Нет, — отвечаю я, стиснув челюсть. — Такое ты не часто увидишь. Но да, некоторым женщинам подобное нравится.

  Желая ударить себя кулаком по лицу за использование ярлыков, я объясняю так, чтобы Майкл смог понять лучше:

 — Хотя это и не считается нормальным.

 Еще раз кивнув, я переключаю свое внимание на экран компьютера, и небрежно машу ему рукой.

 — Свободен.

 Запаниковав еще сильнее, он говорит прерывистым голосом:

 — Но вы все еще не дали мне никаких поручений!

 — Сделай-ка мне кофе. Крепкий, сладкий, и с капелькой молока.

 Он мчится делать кофе, а я сам себе улыбаюсь. Он стремится угодить. Он вежливый. Но все еще простоватый. Мне правда, нравится Майкл. В нем есть все, что было во мне до того, как мир сделал из меня ублюдка, каковым я сейчас и являюсь. Мне только хочется, чтобы жизнь этого мальчика закончилась не так, как моя. Я хотел бы, чтобы его жизнь была счастливой сказкой, а не драмой.

 Потерявшись в мыслях, я слышу, как Майкл возвращается с моим кофе. Встаю, встречаю его у стола, забираю кружку из его рук и делаю глоток. Фальшиво кашляя, я ору:

 — Что за дрянь ты добавил мне в кофе?

 Взгляд, полный ужаса, появляется на его лице, и это заставляет меня громко расхохотаться. Я хлопаю его по плечу.

 — Кофе вкусный. Расслабься, Майкл. Ты отлично справился.

 Тяжело дыша, он кивает, и я перестаю улыбаться.

 — Майки, расслабься, — говорю я ему вполне серьезно. — Здесь ты в безопасности.

 Он все еще продолжает кивать головой, когда я ерошу его волосы и мягко толкаю.

 — Найди Хэппи и приступай к работе, бездельник.

 Если бы у меня был сын, такой, как Майкл, я бы приложил все усилия, чтобы воспитать его правильно.

 Он хороший парень.

 Майкл уходит, шаркая своими кроссовками, и происходит нечто странное. Это явление я обдумываю целую минуту.

 Я чувствую неловкое и нежелательное чувство счастья, нахлынувшее на меня. Оно заставляет меня ощущать себя не в своей тарелке.

 Я даже не знаю, нравится ли это мне. Пока что.

 Но я знаю наверняка, что весь день продолжаю работать с призрачной улыбкой на лице.



 Смотрю в экран компьютера, и слышу легкий стук в дверь.

 — Ты хотел меня видеть? — произносит скучающий женский голос.

 Линг.

 Даже не взглянув в ее сторону, я дергаю подбородком, и фыркаю.

 Закрывая за собой дверь, она подходит ближе и садится на стул для посетителей. По ее напряженной позе и стиснутой челюсти, я замечаю, что она уже защищается.

 — Позабавилась сегодня с мальчишкой? — спрашиваю её я.

 Как будто заранее разузнав детали подноготной парнишки, что она, несомненно, и сделала, она механически выпаливает:

  — Майклу семнадцать лет. Это не противозаконно. По законам Австралии, он уже миновал половое совершеннолетие. Я не сделала ничего плохого.

 С Линг очень трудно ладить. Как и у меня, у нее такое же искаженное представление о том, что правильно, а что нет.

 — Нет. Ты права. Это законно. Только безнравственно и неэтично. Не говоря уже о том, что занимались вы этим на рабочем месте.

 Наклоняюсь к ней поближе и впиваюсь в нее глазами:

 — И убеждать парня, сказав, что я бы разозлился, если бы он тебя не трахнул — это принуждение. Принуждение в этой стране карается практически так же, как и изнасилование. Угрожать ему при этом, было определенно, незаконно, и Линг, мне не нужны подобные проблемы. Ты вовлечешь меня в большие неприятности. Я это чувствую.

 Смотря в пустоту, она раздраженно вздыхает. Как будто я заноза в ее заднице. Меня переполняет гнев.

 — Ты не лучше, чем твой отец. Или твои братья. Ты такая же, как они.

 Она стискивает челюсть, и ее глаза вспыхивают. Я продолжаю:

 — Ты хочешь сделать с мальчишкой то же самое, что они сделали с тобой? Трахать его до тех пор, пока он не станет принимать это за норму жизни, а затем продавать его тело каждому педофилу в Сиднее? Это – твой план?

 — Да пошел ты! Пошел ты, Твитч! — подпрыгнув, визжит она. — Я не такая, как они.