Я сказал ей язвительно:

 — Он – ничего из вышеперечисленного. Он просто Хэппи. — Она посмотрела на меня как будто я тронулся умом, когда я напомнил ей мягко, но решительно:

 — Ты ведь знаешь, что я думаю на счет этих ярлыков. Хэппи нравится то, что нравится. Ему не нужен ярлык.

 Она подняла брови, размышляя. Затем кивнула головой.

 — Чудненько.

 — Чудненько?

 — Ну знаешь, это что-то типа «хорошо», но прикольней.

 Уставившись в ее беззаботные глаза, я пробормотал:

 — Чудненько?

 Она расхохоталась, а я наблюдал как ее лицо засветилось от удовольствия. Ее полные губы обрамляли прямые, белые зубы и именно тогда я понял, что пропал.


 В данный момент мы валяемся с моей девочкой на моей кровати и смотрим телевизор.

 — Почему ты такой? — мягко спрашивает Лекси и тянется своей рукой к моей руке в едва освещенной комнате. Она переплетает наши пальцы и шепчет:

 — С тобой случилось что-то плохое.

 Абсолютно точно, Шерлок.

 Проходит минута в полной тишине, но ее большой палец гладит меня так нежно, что побуждает заговорить.

  — У меня было дерьмовое детство. Дерьмовое детство переросло в дерьмовую юность. Я встретил кое-кого, когда был ребенком и этот кое-кто заставил меня поверить, что все может наладиться. Мысленно я сказал себе, что должен приложить усилия, чтобы все наладить и я сделал, что смог. Я убежал от дерьмового детства и несколько лет жил на улице. В чем-то жизнь стала лучше. А в чем-то намного хуже. Зависал в плохих местах, делал плохие вещи, чтобы заработать на жизнь. И, в конце концов, плохое в моей голове поменялось местами с хорошим. — На ее лице появляется озадаченный взгляд. Я пытаюсь объяснить: — То есть, я имею ввиду, что я больше не замечал плохого в плохих вещах. Это была просто моя жизнь. Так что, думаю, ты могла бы сказать, что я стал нечувствителен к большому количеству дерьма. Большая часть дерьма, которая шокировала бы и показалась отвратительной нормальному человеку, не трогает меня ни капельки. И плохое, не кажется мне больше таким уж плохим. В моем мозгу очень плохие вещи стали хорошими.

 Повернувшись, я рассматриваю полуосвещенную фигуру Лекси, которая смотрит на меня широко раскрытыми глазами, явно шокированная тем, что я так много рассказываю о себе. Я тоже шокирован. Есть только два человека, которые знают всю правду обо мне – я имею в виду, о настоящем мне – это Хэппи и Юлий. Мы с Хэппи, Юлием встретились в ужасных местах. Мы понимаем друг друга.

 Переводя стрелки на нее, спрашиваю:

 — Что сделало тебя такой?

 Лекси пожимает плечами.

 — Много всего. Точно и не знаю.

 — Чушь, — отвечаю я. — Я задал тебе вопрос, девочка, и жду ответа.

 Она ложится на бок, кладя подбородок на согнутую руку:

  — Хорошо, умник. Ну, думаю, это тоже началось дома. Все было не очень хорошо, мама целыми днями работала. Папа был жалким старым ублюдком. Мама работала в основном по ночам, потому что получала за это больше денег, а недоумок, которого я называла папой, тратил почти все деньги на травку и выпивку, скрываясь от кошмара, которым была его жизнь. Я и мой брат заботились друг о друге, как могли. Но я не могла защищать его так, как он защищал меня. Я была маленькая и слабая. Каждый раз, когда папа выходил из себя, брат отправлял меня в комнату и запирал за мной дверь. Они дрались, но не слишком сильно. В итоге мой брат подсел на наркотики, потому что папа....

 Ее взгляд уставился в пустое пространство, и у меня внутри что-то сжалось. Незнакомое чувство. Желание защитить. Я чувствую себя защитником Лекси.

 Я не знаю, что с этим делать.

 Покачав головой, ее глаза встречаются с моими, и она натянуто улыбается.

  — У всех есть своя история. Все могло бы быть намного хуже. Мои соседи, они...— она нахмурилась. — Они не были хорошими людьми. Я была ребенком, где-то пяти-шести лет и каждый вечер до меня доносились их крики. Они орали и избивали своего сына, — шепчет она, — он был всего лишь мальчишкой. А я сидела в своей комнате и …и просто плакала. Плакала с ним вместе.

 В ее голосе столько боли и мое сердце начинает бешено стучать.

 — Я встретилась с ним однажды, — тихо добавляет она. — Я видела, как он похромал в мой задний двор. Ему было больно. И когда он упал, хоть я и была всего ребенком, я не могла оставить его там, одинокого и напуганного, — она вновь шепчет: — Он был просто мальчик. Маленький мальчик. И ему было очень больно.

 Потянув ее за руку, чтобы прижать к себе, я обнимаю ее одной рукой за талию, а она прячет лицо в изгибе моей шеи. Мне нужно знать.

 — Что случилось с этим маленьким мальчиком?

 Она глубоко вдыхает и на выдохе отвечает:

  — Он пытался огрызаться со мной.

 И я улыбаюсь в ее висок. Она, наверно, чувствует это, потому что тихо смеется.

 — Ага. Он был упрямым. Не ждал ни от кого помощи, особенно от меня. Очень осторожный и недоверчивый. — Потом она говорит то, из-за чего в моей груди начинает покалывать. — Он немного напоминал тебя, Твитч.

 Прижимаясь ко мне, она говорит где-то в области моей шеи:

 — Он не хотел говорить мне свое имя. Но я вытянула это из него. Он сказал мне, что я забуду его сразу же, как он уйдет и я пообещала не забывать. Я помню, как сильно я старалась правда не забывать его, — она улыбается около моего горла. — Я даже вырезала его имя на старом дубе на заднем дворе, когда мне было десять, — она хихикает. — Было похоже, будто я хотела доказать ему, что сдержала свое слово, — молчание, а затем она продолжает: — Хотя, это и не важно. На следующий день, после нашей встречи, к их дому приехала скорая помощь и полиция. Я пряталась в своей комнате, закрывая уши пока они не уехали. И я знала…я просто знала, что его больше там нет.

 Боль в моей груди успокаивается, когда ощущение теплоты появляется внутри меня.

  — Я думаю именно поэтому я делаю то, что делаю. — Лекси зевает. — Понимаешь? Помогаю детям. Это отчасти из-за него. Я никогда не забуду его. Он был бойцом. Я всегда представляю его себе как упрямца, стремящегося выжить любой ценой.

 Я не хочу спрашивать. Я не хочу спрашивать. Не спрашивай.

 — Ты помнишь его имя, малышка?

  — Антонио Фалько, — в полудреме шепчет она.

 Мое тело напрягается, становится твердым как камень. Я внимательно слушаю как ее дыхание углубляется, затем выравнивается, а ее тело расслабляется, и она проваливается в глубокий сон.

 Черт меня дери. Дерьмо. Я не верю в эту ерунду.

 Тяжело дыша, стискиваю челюсть и притягиваю Лекси ближе к себе, наслаждаясь ее теплотой и сладостью. Я слишком упрям, чтобы отпустить ее.

 Проклятье! Так не должно было случиться. Это. Чтоб меня... Это меняет все.

 Лекси помнит обо мне.



 Пронзительный крик в самое ухо заставляет мое тело подпрыгнуть. Крик слышится еще раз. Затем еще.

 Дверь моей спальни распахивается и на пороге появляется Хэппи в одних трусах и Линг в слишком откровенной ночнушке, оба выглядят так, будто их только что разбудили. Когда Линг замечает Лекси на моей кровати, она хмурится. Лекси поднимает голову и бормочет:

 — Что происходит? Что это за ужасный шум? — моргнув, она смотрит на дверь и орет: — Что она здесь делает?

 Один вопрос за раз, маленький кузнечик.

 Отвечая на все ее вопросы по порядку, я говорю:

 — Это сигнализация, кто-то проник в дом, — бросаю взгляд на Хэппи, который кивает в подтверждение. — А Линг здесь живет, Лекс.

 Линг ухмыляется.

 Лекси нахмуривает бровки.

 — Почему?

 Не желая смущать Линг, я притворяюсь, что целую Лекси в висок, и шепчу:

 — Ей негде больше жить.

 Лекси прижимается своим виском к моим губам, прежде, чем отстраняется с широко раскрытыми глазами и визжит:

 — Кто-то вломился в дом?

 Хэппи хихикает, а Линг бормочет:

 — Новичок.

 — Не волнуйся, — я улыбаюсь. — Такое происходит постоянно.

 Ее взгляд спускается вниз по моей груди, и она начинает заикаться:

 — Пр-про-происходит постоянно?

 Выскальзываю из кровати, натягиваю боксеры и говорю:

  — Оставайся здесь. Независимо от того, что услышишь, вниз не спускайся. Слышишь меня?

 Она натягивает простынь до шеи и шепчет:

 — Я не могу тебе это пообещать, но я останусь здесь до тех пор, пока мне не покажется, что тебе угрожает смерть.

 Остановившись от ее такого трагичного объяснения, спрашиваю:

  — Как скоро ты думаешь это случится?

 Закатив глаза в раздумьях, она отвечает:

 — Через минут пять.

 — По рукам, — указывая в ее сторону пальцем, я приказываю: — Не спускайся вниз. В течение пяти минут.

 Когда я выхожу в коридор, Линг идет обратно в свою комнату, закрывает за собой дверь, в то время как Хэппи следует за мной.

 — Что там у нас сегодня? — спрашиваю я его.

 — Один парень, — хмыкает Хэппи. — Выглядит как будто под кайфом. В столовой, обшаривал все как безумный.

 — Они никак не могут усвоить урок, — со вздохом отвечаю я.

 Когда мы спускаемся до середины лестницы, натыкаемся на человека, я сказал бы лет тридцати, со светлыми лохматыми дредами и налитыми кровью глазами, одет он в серые бермуды и грязную белую футболку. Я не могу понять, кто подослал его, если его вообще подослали. На первый взгляд, он мог быть просто наркоман в загуле, который отчаянно искал что бы утащить, чтоб заплатить за еще одну дозу.

 Он замирает на мгновение, прежде чем броситься со скоростью ракеты в коридор.

 О, Боже. Похоже он выбрал тупик. Какая жалость.

 Иду спокойно вниз в столовую для приемов, по пути замечая, как этот парень напрасно пытается вылезти в огромное окно. Качая головой, я дотягиваюсь рукой до его лодыжки и тяну на себя. Применяя силу. Дрожа, он падает к моим ногам, и я его спрашиваю:

 — Кто подослал тебя?

  — Никто, чувак, — тряся головой, отвечает он. — Никто.

 Кладу руку ему на голову, он начинает скулить, когда я глажу его как собаку.

  — Я как раз наслаждался вечером с одной из моих девочек, а теперь я должен разбираться с этим дерьмом. Мне правда очень любопытно, кто же прислал тебя.

 Он еще раз качает головой и мой гнев разрастается. Я запускаю пальцы в его волосы и поднимаю его за дреды. Он кричит и то, как его голос булькает и задыхается, меня беспокоит, не вырвет ли его. Тащу его к изящному старинному обеденному столу, вытаскиваю тяжелый стул, прежде чем бросить его тело на безупречное красное дерево.

 Сжимая его за волосы еще сильней, спрашиваю:

 — Хочешь знать, почему я запираю дверь на ночь?

 Тяжело дыша, он кивает.

 Наклоняясь ближе к его уху, я говорю ему шепотом:

 — Чтобы защитить людей за пределами моего дома от меня.

 Потянув его голову вверх за волосы, я стискиваю челюсть и ударяю его головой об обеденный стол.

 Несколько раз.

 От звука его моментально ломающегося носа, меня бросает в дрожь. Я получаю от этого удовольствие. Это почти заводит.

 Почти.

 Бросив его на пол, бессознательной кучкой, мои глаза улавливают что-то приближающееся ко мне. Взгляд Лекси блуждает по комнате.

  — Ты сказал с одной из твоих девочек, — безжизненным голосом говорит она.

 — Что?

 Избегая моего взгляда, она произносит немного громче:

 — Ты сказал, что наслаждаешься вечером с одной из твоих девочек. Не с твоей девушкой.

 Я нахмурился. Я так сказал?

 Подхожу к ней, но она отстраняется и фыркает:

 — Мне пора идти. Уже поздно.

 Чтоб меня черти драли. Она в ярости.

 Прежде чем мне удается остановить ее, она уходит. Хэппи прислоняется к двери, а я неопределенно пожимаю плечами. Он кивает, подтверждая то, что я действительно сказал что-то, что задело Лекси за живое. Досада и разочарование оживают внутри меня.

 Смотрю вниз на кучу, в которую превратился незваный гость, поднимаю ногу и пинаю его в бок. Раз, два, три, затем еще четвертый заключительный раз. Он вяло стонет, красная слюна капает из его рта на пол. Указывая на дверь рукой, я с негодованием смотрю в его лицо и говорю:

  — Посмотри, что ты наделал!

 Хэппи хихикает, и я бросаю на него взгляд, предостерегая не злить меня. Вздыхая, я провожу рукой по волосам.

 Проверка меня на прочность в час ночи. Это должно быть весело.



 Протягиваю руку к своей рюмке и залпом выпиваю ее содержимое. Я мало пью, но мы с Никки, Дэйв как-то напивались вместе. Я помню, это были веселые времена. И мне внезапно становиться интересно, почему сейчас мне не так весело.