Сьюзен Льюис - Неукротимый огонь

Старик внимательно выслушал то, что передал ему сын. Он кивнул, пожевал губами, снова кивнул. Затем Рубен отошел от него, тихо переговорил о чем-то с братом и опять уставился на Оливера.

Строссен набрал воздуха в легкие, поднес ладонь ко рту и помассировал нижнюю челюсть, делая вид, что не может произнести ни слова от огорчения.

– Оливер, – наконец заговорил он. – Сын мой, видит Бог, мне не хотелось, чтобы ты ставил меня в такое положение. Я не получаю удовольствия от того, что должен сделать. Я этому нисколько не рад, поверь. Но учти: ты зарядил ружье, ты вложил его мне в руки, и теперь…

Безумным взглядом Оливер окинул всех пятерых. Ему показалось, что он присутствует на собственных похоронах.

– Мне передали сообщение от Джордана, – продолжал Строссен. – Ты ведь помнишь Джо? Ну конечно, ты его помнишь. Так вот, от него пришла весточка. Прости, сынок, я всей душой сожалею, что мне приходится это говорить, но твоя молодая жена…

В глазах Оливера отразился ужас.

Строссен взглянул на одного из телохранителей, затем опять обратился к Оливеру:

– Ты когда-нибудь слышал про месть Фульбера? – дружелюбно спросил он.

Тот непонимающе смотрел на него.

– Фульбер, – пояснил Строссен, – это один француз. Он жил в двенадцатом веке. У него еще была племянница, и звали ее Элоиза*.

* Элоиза была возлюбленной Пьера Абеляра (1079–1142), французского философа, богослова и поэта. Переписка Абеляра с Элоизой и автобиография Абеляра “Истории моих бедствий” – выдающиеся памятники литературы средневековья.

Оливер прекрасно слышал каждое слово, но разум его, переполненный страхом за Рианон, не воспринимал их.

Старик отступил в сторону, чтобы дать одному из своих людей приблизиться.

Внезапно глаза Оливера округлились. Фульбер. Фульбер, дядюшка, вступившийся за поруганную честь любимой племянницы и приказавший кастрировать любимого ею человека.

Лицо англичанина пожелтело, он шагнул назад, закрывая руками мошонку. Ножей он пока что не видел, но не сомневался, что люди Строссена подготовились к визиту, как не сомневался и в серьезности намерений Строссена. Сердце его замерло, потом заколотилось с бешеной скоростью. Магир осел на пол, глядя на приближавшихся к нему людей.

– Тео, это она виновата, – еще проскулил он. – Она просила меня жениться на ней… Она сама…

С минаретов неслись возгласы, сзывавшие мусульман на вторую дневную молитву, когда из заброшенной мечети на дальней окраине города вышли двое закутанных с ног до головы мужчин. В мареве полдневного зноя окрашенные розовой краской стены и башенки слегка колыхались, как мираж, а золотистые песчаные дюны медленно плыли вперед и сливались с горизонтом.

Мужчины оглядели улицу и убедились, что привлекли внимание только одинокого аиста, стоявшего в гнезде на крыше соседнего дома. Из переулка выехал автомобиль, затормозил у обочины. Мужчины уселись на заднее сиденье, сидевшая впереди женщина повернулась к ним. Серое лицо было покрыто испариной. Она как будто хотела заговорить, но передумала и стала смотреть на мечеть. Водитель глядел на нее, дожидаясь, пока тусклые, близко посаженные глазки осмотрят узкие окошки верхнего яруса, а затем – истертую и разбитую мозаику двора. Яркое солнце освещало ее профиль. Волосы мышиного оттенка были забраны в тугой пучок, а в обильной растительности, покрывавшей верхнюю губу, блестели капельки пота.

Увидев все, что хотела, она уселась прямо и не двигалась до тех пор, пока машина не затормозила возле отеля “Мамуния”. В полном молчании трое пассажиров поднялись на второй этаж, и Джо Джордан, тот из мужчин, что был повыше ростом, подвел остальных к дверям номера для новобрачных, в котором мистер и миссис Магир наслаждались всеми прелестями медового месяца.

Марсия хотела только взглянуть на соперницу, и случай представился ей накануне, в лавке торговца коврами. Еще ей хотелось взглянуть на то место, где держали эту женщину, и это ее желание исполнилось сегодня, – ее отвезли к мечети, из которой вышли Джордан и Тейлор.

Вчера вечером какие-то люди (Марсия имела основания полагать, что ее братья) приезжали в мечеть, чтобы потолковать с той женщиной. Марсия не верила, что ее братья причинили сопернице вред, но, честно говоря, ей не хотелось думать об этом. Поэтому она выкинула эту мысль из головы и просто прошла мимо Джордана в номер, где ее заключил в объятия любящий отец.

Любому было бы ясно, что Строссен обожает дочь. Этот гадкий утенок, которому не суждено превратиться в лебедя, был дорог ему не меньше, чем другие его дети. А возможно, он любил Марсию, самую домашнюю из всех, даже больше прочих.

– Ты здесь бывала? – спросил он, сжимая ее щеки ладонями и ласково улыбаясь.

Марсия кивнула и выдавила улыбку, словно догадавшись, чего от нее ждет отец. Улыбка вышла чуть пародийной, поскольку страх Марсии перед зубными врачами в свое время помешал ее отцу исправить ошибки безжалостной природы.

– Где он? – спросила Марсия, осматриваясь.

В комнатах не осталось ни единого следа вчерашнего происшествия. Стулья находились на местах, шторы были опущены, кровать застелена, подушки взбиты, в ванной комнате полный порядок. Во всех вазах – белые цветы.

– Я отведу тебя к нему.

Строссен подошел к шкафу и распахнул дверцы, полагая, что Марсии доставит удовольствие увидеть, что ее одежда находится там вместе с одеждой Оливера.

– Мы решили, что надо поступить немного иначе, – сказал он, подмигнув Джордану и Тейлору. – Мы решили не портить Оливеру медовый месяц, только молодой женой будешь ты, Марсия. Мы утрясем все со свадьбой, как только вернемся в Нью-Йорк, но поскольку медовый месяц уже распланирован, было бы глупо его отменять. Как думаешь?

Мужчины хохотнули. Через секунду Марсия тоже засмеялась.

– Неплохая мысль, а? – осклабился Строссен и жестом подозвал к себе сыновей; один из них только что высунулся из-за двери в коридор. – Медовый месяц еще до свадьбы, а?

– Привет, Марс. – Рубен небрежно чмокнул сестру в щеку. – Как там дела в мечети?

– Я только взглянула, больше ничего, – ответила Марсия. Рубен явно удивился.

– Ты разве не заходила туда? – С этими словами он направился к бару, чтобы налить себе пива, пока младший брат целуется с сестрой. – Тебе не хотелось с ней познакомиться?

– Нет, – бросила Марсия. – У меня не было времени. Рубен непонимающе посмотрел на отца.

– Где Оливер? – спросила Марсия. – Я хочу его видеть.

– Там.

Строссен указал на противоположную часть холла.

– Еще спит, – добавил Рубен.

Марсия посмотрела сначала на брата, потом на отца.

– Орен еще съездит в мечеть, – успокоил ее отец. – С ним будут Тейлор и Джо, и, по-моему, тебе тоже стоит съездить.

– Мне? – удивленно вскинула брови Марсия.

Строссен улыбнулся и кивнул. Затем обратился к своему младшему сыну Орену:

– Надо полагать, вы обойдетесь без меня.

Тот кивнул:

– Конечно, мы справимся.

Строссен дружески сжал плечо сына. И Орен, и Рубен знали, насколько огорчен их отец. Разумеется, он не мог просто смириться со всем этим, так же как не мог смириться с поведением будущего зятя, с тем, как Оливер вопил и хныкал накануне. Ну да, парень поверил, что утратит свое мужское достоинство, естественно, он был расстроен, но поведение Магира было недостойно мужчины. Что нашла в нем Марсия – и что вообще находили в нем женщины, – оставалось загадкой для Строссена. Ну конечно, он красив и к тому же как никто другой умеет использовать свое обаяние, но в особых случаях людей приходится наказывать. Такой лжец и трус, как Магир, едва ли не заслуживает кастрации. А ведь Марсия любит этого сукина сына, влюбилась в него с первого взгляда, так что старику ничего не остается, кроме как выполнить условия сделки с Магиром, который, как и обещал, станет мужем его дочери и займет видное положение в алмазном бизнесе. Марсия сумела выудить у Тео обещание, что мерзавец не будет слишком круто наказан за то, что совершил. Ладно, можно считать, что ему чертовски повезло. Была бы воля Строссена, он бы размазал подонка по асфальту тонким слоем. А сейчас – ну, поваляется немного в постели, но в конце концов нос заживет, да и шрамов почти не останется. Однако дело еще не кончено. Той женщине необходимо хорошенько объяснить, что в ее же интересах отказаться от Магира. Впрочем, убеждать ее будет не сам Строссен, а умелые руки его сыновей.

Припав к щели в покоробившихся от времени деревянных ставнях, Рианон разглядела руины фонтана. Похоже, располагался он в центре внутреннего дворика, но старинная мозаика так выцвела и потрескалась, что сейчас трудно было различить детали затейливого орнамента. Рианон сообразила, что находится на втором или третьем этаже, но определить тип здания не было никакой возможности. Было жарко и совершенно тихо, только жужжали какие-то насекомые, да птица время от времени прилетала из ниоткуда, чтобы полакомиться жучком.

Солнце сверкало так, что Рианон выдержала возле щели всего несколько секунд, после чего была вынуждена отвернуться и подождать, пока не исчезнет белая слепящая полоса перед глазами.

В нижней челюсти все еще пульсировала боль, голова как свинцом налилась, и любое резкое движение причиняло такие страдания, как если бы ее раскалывали надвое. Одежда Рианон пропиталась потом и кровью, и во рту пересохло, поскольку всю ночь она тщетно кричала, призывая кого-нибудь на помощь. Все тело саднило, но никакие физические страдания не могли сравниться с ее душевными терзаниями.

Рианон уселась на охапку грязной соломы в углу комнаты и подтянула колени к груди. Было душно, и пот лил ручьями. Время от времени Рианон приходилось сдувать со лба мокрые пряди волос.

Прошло много часов, прежде чем сквозь жалюзи стали пробиваться полоски солнечного света. Рианон все сильнее хотелось пить. Она уже всерьез думала, что ее оставили здесь умирать.

Голова Рианон откинулась назад, и по щеке покатилась слеза. Больно. Наверное, самое худшее во всей этой истории то, что Оливер ничего ей не сказал. Зажмурив глаза, Рианон велела себе не задаваться вопросом о причинах. Важно пережить все эти неприятности. Они любят друг друга, только что вступили в брак, и если Оливеру суждено потерять все, что у него есть, – что ж, пусть будет так. Она останется рядом с мужем и поможет ему начать жить заново.

Она невольно всхлипнула и закусила губу, чтобы не разрыдаться. Да, Оливер начнет жить заново, только бы Господь позволил ему жить.

Однако Рианон не пришлось долго предаваться отчаянию. До нее донесся шум мотора подъезжающего автомобиля. Немедленно вскочив, она подбежала к окну, чтобы выглянуть в щель. Надежда, хотя и смешанная со страхом, ожила в ее сердце. Впервые за много часов машина подъехала к самому дому. Однако увидела Рианон только то, что и прежде: кусочек пустынного двора. Сейчас он был залит розовым светом – близились сумерки.

Она очень боялась. Отпустят ее эти люди или они намерены иным образом вычеркнуть ее из жизни Оливера?

Услышав, как кто-то поднимается по лестнице, Рианон поспешно отошла от окошка. Все суставы болели, и от этого пленница теряла мужество. Она не знала, как справиться с болью и страхом, – никогда в жизни ей не приходилось оказываться в подобной ситуации.

Когда раздался удар в дверь, она напряглась всем телом, задрожала. За первым ударом последовал новый, потом еще чаще. Приехавшие, очевидно, старались вышибить дверь, которую утром заколотили. Ногти Рианон впились в ладони, на лбу выступил ледяной пот. Когда дверь наконец распахнулась, ей показалось, что сердце выпрыгнуло из груди.

На пороге стояли четверо. Трое мужчин и женщина. Увидев женщину, Рианон на секунду ощутила жалость, а потом что-то оборвалось у нее внутри: вслед за четверкой в комнату шагнул Оливер. На лице его, белом как мел, было еще больше синяков и кровоподтеков, чем у нее.

Кто-то из мужчин швырнул на пол ее чемодан. От удара крышка распахнулась, платья Рианон рассыпались. Краем глаза она успела заметить, что сверху на куче одежды лежит авиабилет.

Люди что-то кричали, обращаясь к ней, но Рианон смотрела только на Оливера. А вот он почему-то избегал ее глаз.

– Оливер, – шепотом выдохнула Рианон.

Магир как будто вздрогнул, но один из мужчин, помоложе, бросил на него выразительный взгляд. Рианон почувствовала, что летит в бездонную пропасть, когда увидела глаза мужа. Они были пусты.

– Оливер! – закричала она.

Тот вроде бы хотел ответить, но Орен встал между ними и бросил своим товарищам:

– Начинайте.

Рианон хотела завопить от ужаса и не смогла издать ни звука. Взгляд ее был прикован к солдатскому ножу, который один из врагов извлек из висевших на поясе его джинсов ножен. Другой негодяй подскочил к Рианон, схватил ее за волосы и рывком отвел голову назад, а первый полоснул ее ножом по горлу. Царапина получилась пустяковая, но она, несомненно, была только прологом к невообразимому кошмару.