Тонкая ткань скользила под пальцами. Под ладонями. И казалась горячим, жарким соблазном.

Он снова притянул ее к себе. Прижал эти теплые женственные изгибы, заключенные в легкий шелк.

И она пришла к нему.

Эмили безрассудно, бесстыдно, самозабвенно подняла руки, обхватила его за шею и поцеловала почти свирепым поцелуем. И распласталась у него на груди.

Сердце радостно забилось, когда его руки захватили ее в плен. И она растаяла.

Отдалась пьянящему жару, водовороту чувств, глухому биению крови.

Хотела — она хотела…

Приподнявшись на носочки, прильнув к нему, она отдавала свои губы. И брала сама все, что он предлагал.

Здесь, в этой комнате, в потоке лунного света, она хотела его с полной уверенностью в правильности происходящего.

Ее желание было слишком острым, слишком мучительным, чтобы в нем сомневаться.

Она принадлежит ему.

Так же, как он принадлежит ей.

Остальное значения не имело. Не было на свете такой силы, чтобы разорвать их связь.

Его горящие ладони скользили по чувствительной коже ее спины. Шелк создавал искусительный, дразнящий чувства барьер. Шептал о чувственных ночах, обещал жаркие восторги, возбуждая все сильнее.

Посылая огонь по всему телу.

Он снова припал к ее губам. Языки встретились, сплелись, ласкали друг друга…

Его ладони гладили ее бедра, скользили вниз, сжимали…

Он поднял ее так, что их бедра впечатались друг в друга. Невесомый шелк не препятствовал ей ощутить его мужскую твердость, тяжелый стержень плоти, рвавшийся из бриджей, чтобы вжаться в тугую мягкость ее живота.

Его бедра вдруг подались вперед, и она едва не лишилась сознания.

Словно вулкан взорвался в ней, чтобы стечь в самый низ. Между бедер.

Чтобы набухнуть там и пульсировать.

Она тихо охнула и отстранилась, хватая губами воздух. И увидела темное пламя в его глазах.

Ее руки зарылись в его волосы. Пальцы запутались в мягких локонах. Вынудив себя поднять отяжелевшие от страсти веки, она смотрела на него, отчетливо ощущая, как горят распухшие губы, как тяжело дышать, как неумолимо стиснута грудь.

Как голова идет кругом.

Как желание выбивает в крови барабанную дробь.

Теперь она отчетливо видела в темных глубинах, что пламя стало угасать. Что здравый смысл и упрямое врожденное благородство перевешивают буйную страсть.

И все же она стояла на краю… почти теряя равновесие. Ощущая все…

Жар, распространявшийся под кожей.

Ноющие губы.

Пульсацию мягкой плоти между бедер.

Впервые она познала, что это такое — алчный пожар, заставляющий желать. Желать завершения, доселе не изведанного, с яростной силой, от которой болело все тело.

— Не останавливайся, — велела она. Ее тон сделал бы честь самой бегум. Спокойная команда. Требование в обертке из чувственной, сладострастной, открытой жадности.

Огонь в его глазах вспыхнул снова. Его грудь раздулась, пока он боролся, — да, этот чертов рыцарь боролся, пытаясь сдержать все, что им сейчас владело. Погасить пламя.

Но это ему не удалось.

Каждый мускул в его большом теле твердел, наливался жаром. Становился закаленной сталью, неподатливой, крепкой, непобедимой.

Но если она хочет получить его сегодня, ей тоже придется сражаться.

Сражаться с ним. С его чересчур благородной натурой.

Она набрала в легкие воздуха и ощутила, как растет в ней сила. Как тот же самый негасимый огонь разгорается по ее зову. Охватывает их обоих.

Ей не нужно думать, смотреть, гадать… Желание и страсть, похоть и потребность — все было в этом бурном порыве, в этом бушующем в них, между ними и вокруг них пламени.

— Я хочу, чтобы это было, — прошептала она.

Он по-прежнему прижимал ее к себе. Она прильнула к нему еще теснее. Намеренно. Дерзко.

Почувствовала, что он бессилен сопротивляться. Почувствовала, как пламя взметнулось к небу. Снова встав на носочки, она выдохнула ему в губы:

— Хочу тебя… Хочу, чтобы ты вошел в меня…

С мучительной ясностью она поняла, что это и только это уймет нарастающую боль, утолит голод и удовлетворит взаимную потребность.

Именно это и только это ей нужно, чтобы осуществить свои мечты.

И то, в чем так нуждается этот упрямец.

Он не выпускал ее из объятий. Не ослабил кольцо рук.

Она ощущала бушующую в нем битву. Он все еще боролся… но явно проигрывал.

Улыбаясь про себя, она сжала ладонями его лицо, приподнялась чуть выше и поцеловала его.

Жадно, пылко, требовательно.

Вложив в поцелуй все желание обольстить, заманить.

Она хотела, чтобы он забыл о своих благородных принципах и унес ее в постель.

Она хотела его.

Всего. Здесь. Сейчас…

Гарет услышал ее призыв. Он знал, что делает, но не был уверен, что знает она.

Сопротивление было бесполезным, оторваться от нее невозможно.

«Я хочу тебя. Хочу, чтобы ты вошел в меня».

Какой мужчина может отказать в ответ на такую мольбу?

Только не он. Только не с ней.

Он даже не был уверен, когда решился. Когда капитулировал.

Знал только, что должен оказаться там, где она хочет, должен погрузиться в нее глубоко-глубоко…

Поэтому он отстранился, прервав поцелуй, становившийся все безумнее, подхватил ее на руки и направился к постели.

Ее глаза сверкали в лунном свете, губы приоткрылись в мимолетной довольной улыбке, когда он уложил ее на постель.

Воспротивившись властному порыву просто накрыть ее своим телом, сорвать прозрачный шелк и вонзиться в нее, он вынудил себя отступить от нее и стал снимать мундир.

Эмили улыбнулась таинственной, удовлетворенной улыбкой женского триумфа, села и завела руки назад, пытаясь расстегнуть пуговички почти несуществующей шелковой блузы.

— Нет! — хрипло прорычал Гарет.

Эмили удивленно взглянула на него.

— Оставь. Я сам хочу снять это. Ляг и дай мне посмотреть на тебя.

Эмили поколебалась, потом молча откинула голову и вальяжно раскинулась на подушках, успев заметить, как жадно его взгляд скользит от плеча к груди, бедрам…

Сердце билось спокойно и уверенно. Он не может остыть теперь, когда увидел ее в этом платье. Теперь, когда с лихорадочной поспешностью срывает с себя одежду, обнажая мускулистые грудь и живот.

Отбросив рубашку, Гарет расстегнул брюки и уселся на кровать, чтобы снять сапоги.

Изнемогая от желания, она коснулась его спины, широкого разворота плеч.

Он дернулся, бросил на нее мрачный взгляд, но ничего не сказал. Позволил ей гладить его, наслаждаться невероятной упругостью кожи и стальными мышцами.

Один сапог ударился о пол. Несколько секунд — и к нему присоединился другой.

Она отвела руку. Затаила дыхание, облизывая пересохшие губы.

Он не повернулся. Поднялся, потянул вниз бриджи и снова сел, чтобы стащить их с длинных ног.

У нее едва хватило времени сообразить, что он делает, прежде чем бриджи упали на пол. Он повернулся и лег рядом. Облокотился на матрас и навис над ней.

Она уже открыла рот, чтобы объяснить, что три ее замужние сестры…

Но он поцеловал ее. Снова наполнил мощью, страстью и обещанием…

Его пальцы сомкнулись на прикрытой шелком груди. Большой палец нашел сосок и стал обводить, гладить, дразнить… пока она не ахнула. Не выгнула спину, не вдавила плоть в его требовательную ладонь.

Другого поощрения ему не потребовалось.

Его рука ласкала ее. Тяжелая, мужская, откровенно настойчивая, вызывающая реакции, о существовании которых девушка не подозревала.

Он оторвался от ее губ, скользнул вниз, наклонил голову… стал лизать груди сквозь влажный, прилипший к коже шелк. На миг оторвался, снова нагнул голову и втянул в рот набухший кончик. И стал сосать.

Она взвизгнула, но тут же зажала себе рот, стараясь выстоять в этой буре ощущений. Но он продолжал свой пир, пока она не задохнулась. Пока не застонала.

Тогда его рука проникла между ее бедер. Дерзкий палец стал ласкать ее сквозь уже намокший шелк.

Эмили всхлипнула, вцепилась ему в волосы и подняла бедра в безмолвной мольбе.

Палец нашел вход и проник внутрь, совсем немного. Мокрый шелк стал непреодолимым барьером для более глубокого проникновения.

Она хотела… и знала, чего именно хочет.

Высвободив руку из копны темных волос, она потянулась вниз… и нашла его. Нашла горячую плоть, бархат поверх стали.

Гарет вздрогнул и тихо выругался, обдавая жарким дыханием ее сосок.

И тут он перекатился на спину, увлекая ее за собой, так что она легла на него в вихре шелка. Он притянул ее вниз и впился в губы поцелуем, столь откровенно собственническим, что у нее голова пошла кругом.

Она почти не почувствовала, как блуза распахнулась на спине, упала с плеч и отлетела в сторону.

Ее груди, полные и набухшие, сначала коснулись, потом прижались к его мускулистой груди, тугие соски терлись о жесткие черные волосы.

Она едва впитала это ощущение, как ее гаремные шаровары соскользнули вниз по бедрам.

В крови бурлило предвкушение. Она изнемогала от чувственного восторга.

Он снова перекатился, придавив ее своим телом, и снова поцеловал — поцелуем завоевателя. И дал себе всего секунду, чтобы оторваться от нее. Насладиться видом женщины, возбужденной, с раскинувшимися по плечам густыми каштановыми волосами, полуприкрытыми глазами, блестящими и распухшими губами… его женщины. Потому что она принадлежит ему.

Он подмял ее под себя, опьяненный ощущением нежной кожи, женственных изгибов и мягкости.

Маленькие руки уперлись ему в грудь. Он не слишком удивился, когда она слабо запротестовала:

— Я хочу видеть тебя.

— Не сейчас! — категорично прорычал он. Вряд ли он вынесет эту пытку. Не сейчас, когда он всячески вынуждает себя не спешить. Он готов поставить жизнь на то, что она девственна, так что спешить ни в коем случае нельзя. Не то чтобы у него был какой-то опыт с девственницами — по кодексу чести девственницы были неприкосновенны, — но он часто об этом слышал.

Несмотря на свое состояние, Эмили упрямо выдвинула подбородок.

— Позже, — настаивал он и, охваченный вдохновением, добавил: — В следующий раз.

Он не стал дожидаться ее реакции. Просто поцеловал.

Жар между ними нисколько не остыл. Ревущее пламя взметнулось до потолка, когда он осторожно развел ее бедра… когда она с готовностью раздвинула их шире…

Он погрузился в нее. На первый дюйм.

А потом возврата уже не было.

Она оказалась тесной. Достаточно тесной, чтобы он затрепетал. Чтобы задержал дыхание, когда продолжал входить в нее. Напрягая каждую мышцу. Наполняя лоно, растягивавшееся, чтобы принять его.

Он как раз дошел до ее девственной преграды и, осторожно выйдя, почувствовал, как она лихорадочно пытается притянуть его к себе. Но Гарет изогнулся, прежде чем сделать короткий резкий выпад, войдя в нее до самого конца.

И замер. Сверхъестественным усилием воли заставил себя не шевелиться.

Эмили застыла. Не крикнула, потому что он прижимался губами к ее губам, но застыла. Инстинктивная реакция на острую боль. Он ждал. Молился о том, чтобы боль была не слишком сильной. Чтобы она…

Он забыл обо всем, когда она пошевелилась. Мало-помалу ей становилось легче. И тут он почувствовал в ней то, для чего не сразу нашел имя.

Завороженность.

Она словно очарована. Не только его телом, но и ощущением их слияния. Ощущением его плоти, погрузившейся так глубоко в ее лоно.

Он нежно поцеловал ее и стал двигаться, выходя и входя снова и снова. И ее возбуждение, ее завороженность все росли.

Эмили отдавалась восторгу их соития, вне себя от радости, от счастья, что она наконец здесь, с ним, и все это куда лучше, чем ей представлялось, чем описывали сестры.

Задыхаясь от счастья, она подстегивала его. Двигалась в ритме с ним. Делала все, чтобы понять, что ему нравится, пользовалась всяческой возможностью, чтобы разделить с Гаретом невыразимое наслаждение, которое он ей дарил… И ответить тем же.

Потому что любить — значит разделять, она знала это с абсолютной точностью. И пользовалась своим телом, словно инструментом, чтобы подарить ему это наслаждение. Как он пользовался своим телом, чтобы подарить наслаждение ей.

Их губы оставались сплавленными воедино, но стоило ему поднять голову, и она упивалась прерывистыми звуками их дыхания, нетерпением, охватившим Гарета. Охватившим ее.


А потом они снова ныряли в поцелуй, в пламя, в возрастающий неописуемый жар. И хотя для Эмили это было впервые, она принимала Гарета со всем пылом… пока кровь не закипела, пока кожа не запылала, пока он не застонал, не вонзился в нее жестко и глубоко…