Они ранены или убиты… скоро их будет еще больше. Если только…

Сражающиеся неожиданно разлетелись в разные стороны. Из толпы вывалился Гарет и встретился с ней глазами. В его взгляде стыло холодное бешенство, но прежде чем он успел добраться до нее, на него набросился очередной фанатик. Гарет с рычанием взмахнул саблей.

Эмили попятилась, чтобы дать ему место. И продолжала лихорадочно размышлять. Что делать?!

Разделавшись с врагом, Гарет повернулся к ней и прогремел:

— Какого черта вы здесь делаете? Немедленно вниз! Вниз…

Она схватила его за лацкан и рванула на себя.

— Масло! — закричала она, перекрывая шум. — Я видела на камбузе масло! Кок только что разлил его из кувшина в маленькие бутылочки. Он использует тряпочки, чтобы заткнуть их. Зажечь и…

Она взглянула на паруса их шебеки, туго натянутые под попутным ветром, и показала на другое судно.

— Если поджечь те паруса…

Она не договорила. Гарет схватил ее за руку и подтолкнул к трапу:

— Идем!

Он помог ей проскользнуть между отчаянно дерущимися мужчинами и вдруг, протянув руку, вытащил кого-то за шиворот из свалки. Это оказался Бистер.

— Что?

— Идем с нами! — сказал Гарет.

Гарет силой пробивал дорогу к трапу, ведя за собой Эмили и Бистера. Вот он задержался, чтобы расправиться с двумя противниками, видевшими, как они спускаются вниз. Получив длинный порез на предплечье и две царапины на плече, он отпрыгнул и спустился вниз. И нашел Эмили и Бистера усердно трудившимися над своими крошечными зажигательными снарядами. Эмили отыскала корзину, уложила туда бутылки и вопросительно взглянула на Гарета:

— Трут?

Он вынул из кармана трутницу. Бистер последовал его примеру.

— Но… — озадаченно пробормотал он, — нам нужно выйти на палубу, прежде чем их зажечь!

— Верно.

Гарет потянулся к корзине, но шум в коридоре заставил его схватиться за саблю. В дверях появился Уотсон. Из раны на лице текла кровь.

— Что делать?

Гарет поднял корзину.

— Сможешь попасть в цель?

Он на ходу объяснил, что надо делать, и они поспешили назад, к кормовому трапу.

Поставив корзину, Гарет отдал две бутылки Уотсону, еще две — Бистеру, сам взял парочку и сунул в карманы бриджей.

— Я иду впереди и расчищаю путь. Вы идете за мной, зажигаете снаряды и целитесь в паруса. Мукту и Маллинс тоже где-то здесь. Мы дадим вам прикрытие. Потом вы спуститесь за новыми снарядами. А вы, Эмили, останетесь внизу и будете подавать бутылки.

Он подкрепил приказ повелительным взглядом, который неизменно действовал на солдат.

И неожиданно понял, что хочет поцеловать ее. Отчаянно хочет ощутить вкус губ, хотя бы на мгновение. Потому что знал, как ничтожны их шансы на спасение.

Сжав рукоять сабли, он велел Бистеру идти за ним и стал подниматься по трапу.

Назад, в какофонию битвы, которая пока что определенно складывалась не в их пользу. Эта атака была спланирована гораздо лучше предыдущих: тот, кто организовал ее, прекрасно знал свое дело.

Его появление на палубе временно перетянуло весы в их пользу. Гарет отыскал Мукту. Одного слова было достаточно, чтобы тот встал рядом. Увидевший все это Маллинс тоже пробился к ним. Гарет заметил Арнию у локтя Мукту и Доркас позади Маллинса. Обе женщины были растрепаны, но не ранены и по-прежнему сжимали кинжалы. Гарет знал, что Арния умеет пользоваться своим. Да и кинжал Доркас был окровавлен.

Первый снаряд упал в воду: Бистер метко целился, но бросал с недостаточной силой. Горящая бутылка разбилась о палубу вражеского корабля. Удивленная команда быстро затоптала огонь.

Но следующая бутылка попала в парус. Масло быстро впиталось, загорелось, а вместе с ним и парусина. Как и ожидалось, матросы бросились тушить пожар, но Уотсон стал метать бутылку за бутылкой, и огненные цветы распускались с невероятной быстротой. Матросы с воплями и проклятиями спешили наполнить водой ведра. Но прежде чем этот парус потушили, Бистер попал в другой, и оранжевые языки снова взвились к небу. Вражеское судно стало терять скорость и отставать. Бистер занялся теми парусами, что ближе к носу. Уотсон бомбардировал корму.

До сих пор «кобры» имели определенное преимущество и могли сосредоточиться на драке, не заботясь о том, что происходит на их судне. Но теперь их судно все больше отставало.

Дакоста и его команда почувствовали, что ситуация изменилась, и воспользовались шансом, чтобы расправиться с противником на борту.

Как-то очень быстро драка достигла стадии уборки.

— Снарядов почти не осталось, — заметил Бистер, — но похоже, нам они больше не понадобятся. Уотсон даже ухитрился повредить им мачту, так что они не скоро погонятся за нами опять.

— Разве что все возьмутся за весла, — усмехнулся Дакоста.

Гарет глянул на подошедшую Эмили. Она, похоже, невредима. И едва схватила его за руку, словно ища утешения и поддержки, он мгновенно успокоился.

Дакоста принес подзорную трубу и направил на вражеское судно.

— Команде придется убрать горящие паруса и сбросить в воду, прежде чем они смогут подумать о веслах, а если эти «кобры» не умеют грести, команда одна не справится.

Он сделал знак старшему помощнику:

— Мы оставим все паруса. Нам не повредит уйти как можно дальше.

Гарет поймал взгляд Эмили.

— Прекрасная была мысль использовать масло!

Дакоста вскинул брови:

— Мадемуазель, так это была ваша идея?

Эмили слабо улыбнулась:

— Нужно же было что-то делать. Вот и…

Она подавила порыв опереться на Гарета. По правде говоря, зрелище было ужасное.

Эмили старалась не смотреть, пока команда проверяла карманы мертвецов и бросала трупы за борт. Те, что остались целы, уже попрыгали в воду.

Шебека была в безопасности. Как и все, кто на ней плыл.

Дакоста низко поклонился Эмили.

— Похоже, мы все у вас в долгу, мадемуазель. Я благодарю вас от имени своего, команды и моего брата, владельца этого корабля.

Эмили наклонила голову и еще крепче сжала руку Гарета. Она заметила его раны и ощущала отчетливое желание повести его вниз, промыть их и забинтовать.

Дакоста снова приставил к глазам подзорную трубу.

— Объясните мне, майор, если можете: почему капитан того судна не выкатил пушки? Он хотел… после того, как мы подожгли его паруса, я видел, как он пытался отдать приказ, но служители культа, которые еще оставались на борту, не дали ему. Если бы не это… — Дакоста опустил трубу и бесстрастно оглядел собеседников. — Учитывая, что у нас за груз, шебеку разнесло бы в прах.

— У него были пушки?! — ахнула Эмили.

Дакоста кивнул:

— Правда, они небольшие, и их немного. Но на таком близком расстоянии он не мог промахнуться. А масло, как вам известно, хорошо горит. И мы все попали бы на небеса…

Гарет грустно усмехнулся:

— Они хотят получить ту вещь, которую я везу. Пока что она нас защищает. Если они взорвут или потопят судно, потеряют то, что им велено привезти. А их господину это не понравится.

Дакоста кивнул:

— Понятно. Черной Кобре. Полагаю, он вряд ли легко прощает.

Гарет покачал головой:

— Судя по тому, что я слышал, он вообще не умеет прощать.


Решительная неспособность Черной Кобры прощать, вернее, его мстительность, направленная на любого служителя культа, была сейчас предметом размышлений Дяди.

С безопасного места на палубе маленького, но быстроходного шлюпа, болтавшегося на волнах неподалеку от места действия, Дядя в подзорную трубу наблюдал за разворачивающимися событиями. Когда все завершилось, он выругался.

На этот раз он не стал рисковать. На этот раз он все спланировал и послал силы, которых было более чем достаточно, чтобы одолеть плывущих на шебеке.

Но нет. Враг снова торжествует! Добыча снова ускользает!

Со времени отъезда из Индии он потерял почти всех. Господин будет недоволен.

Холод коснулся его затылка, медленно сполз по спине. Дядя вздрогнул, но тут же взял себя в руки, отгоняя ощущение полного бессилия.

Ничего, он все исправит. Возвысится в глазах повелителя, захватив майора и его женщину и подвергнув их мучительной смерти. Отомстит за сына и восторжествует во имя хозяина.

Опустив подзорную трубу, он прищурился и тихо произнес:

— Слава Черной Кобре!

Слова были произнесены с благоговением молитвы. Он верил в сердце своем, что это так и есть.

Дядя повернулся и подошел к тому месту, где молча ждал его подручный.

— Скажи капитану, пусть берет курс на Марсель. Наша погоня еще не закончена.


«20 ноября 1822 года.

Ранний вечер.

Мой гамак в нашей крошечной каюте.


Дорогой дневник!

Мы все еще чувствуем последствия вчерашней схватки. Хотя битва окончена и мы сохранили судно и жизни, но, как я и боялась, среди матросов есть убитые. Капитан Дакоста потерял двоих из команды, а еще двое слишком сильно покалечены, чтобы выполнять свои обязанности. Гарет и наши люди помогают чем могут, — Дакоста приказал идти на всех парусах, даже ночью, так что шебека буквально летит по волнам. Он хочет в полной мере воспользоваться благоприятной погодой и попутным ветром. Думаю, познакомившись с «кобрами» и их свирепостью, а также потеряв двоих, теперь он менее склонен еще раз схватиться с нашим врагом.

Сражения подобного рода — это не забава. При воспоминании о вчерашнем я дрожу. Кровь, сталь, жестокая смерть никогда не были в списке моих любимых вещей. Однако это было необходимо, иначе мы все погибли бы. Так что вряд ли стоит слишком роптать. Англичанки, попавшие за границу, должны быть жизнерадостными. И я пытаюсь быть таковой.

Я только что вернулась с дежурства у гамака Джимми и с радостью пишу, что он наконец очнулся. Хотя всем нам удалось выйти невредимыми из схватки, несколько матросов были ранены, и нам пришлось их лечить и перевязывать, но Джимми поначалу нигде не могли найти.

Мы с нарастающим ужасом продолжали поиски, опасаясь, что он упал за борт, но Бистер наконец нашел его под телами убитых. У него тяжелая кинжальная рана и большая потеря крови, но Гарет предположил, что угрозы жизни нет, и оказалось, что Джимми просто потерял сознание. Но не приходил в себя до самого утра, когда Арнии и Доркас удалось влить ему в горло немного бульона. Потом он снова лишился чувств, и мы снова испугались, потому что последствия увечий головы трудно предсказать.

Теперь он очнулся, и Бистер поддразнивает его, так что, хотя на выздоровление понадобится не один день, надеюсь, что он поправится без каких-либо тяжелых последствий.

Какое облегчение! Джимми — один из моих людей. Если он или кто-то из моих людей погибнет, я всю жизнь буду терзаться сознанием вины.

Представить страшно, какая тяжелая ответственность лежит на широких плечах Гарета. Он очень долго был полевым командиром и прослужил в армии более десяти лет. Я лишь недавно стала по достоинству ценить все то, что он и другие, ему подобные, делают во имя нашей страны. И сколько всего ложится на их совесть после каждой битвы! Это нелегкое бремя, и все же они никогда об этом не говорят.

Не могу не задаваться вопросом, какой тяжестью лежит на Гарете и остальных троих гибель Макфарлана. Достаточно плохо уже и то, что это гибель подчиненного, но гибель друга…

Должно быть, именно честь помогает им нести эту тяжесть.

Я с новой силой ощущаю тесноту шебеки. Весь вчерашний день и даже сейчас я чувствую необходимость пойти к Гарету, увидеть его, коснуться, увериться, что с ним все в порядке.

Я сумела отвести его в укромный уголок на корме и перевязать раны… вернее, не слишком глубокие порезы, которые, слава Богу, уже почти затянулись, но многое дала бы за отдельную комнатку, предпочтительно с кроватью, пусть даже узкой. А так… я даже не могу поцеловать его. И совершенно уверена, что он никогда не поцелует меня на людях.

Похоже, эта часть путешествия будет посвящена тому, чтобы готовиться к следующей. Несмотря на то что мы только что выдержали одну схватку, у меня такое чувство, что это только затишье перед бурей.

Э.».


Через пять дней Эмили стояла рядом с Гаретом на носу шебеки, наблюдая, как из тумана материализуется марсельский порт.

День обещал быть ясным. К тому времени как шебека подплыла ко входу в гавань, чтобы встать на якорь среди множества судов, солнце уже поднялось и сожгло туман, так что они могли видеть все с кристальной ясностью, а это означало, что и они были как на ладони.

К счастью, уровень моря был значительно ниже деревянных причалов, так что среди множества кораблей пассажиры шебеки были не видны, если только шпионы не наблюдали за портом сверху.