В лесу, окружавшем Дижон, около заброшенного сарая стоял Дядя и грел руки над огнем. Конечно, не годится выказывать слабость, но эта сырость проникает до мозга костей.

Собравшись вокруг огня, оставшиеся члены отряда, которых Дядя привел из Марселя, — более пятнадцати человек, более чем достаточно сил, — переминались, бросая на него нерешительные взгляды. Наконец Акбар задал вопрос, бывший у всех на уме:

— Когда мы ударим? Если пойдем все вместе и перехватим их на дороге…

— Нет, — перебил Дядя, не повышая голоса. Говорил он тихо, так что им приходилось прислушиваться, дабы испить от его мудрости. — Судьба показала нам, что это неверный путь. Разве мы не пытались снова и снова, только чтобы в очередной раз убраться с поджатыми хвостами? Нет. Нам нужен новый план и более хитрая тактика.

Он помедлил, желая убедиться, что все они склонятся перед его волей. Никто не запротестовал. Даже Акбар.

— Они постоянно начеку, — продолжал Дядя, — так что мы должны использовать это в нашу пользу. Измотаем их, постоянно держа в ожидании. И тогда ударим! — Мерно постукивая кулаком о ладонь, он стал обходить собравшихся. — Мы должны следить. Они — чувствовать, что мы все время здесь и наблюдаем за каждым их движением. Пусть постоянно опасаются нашего появления. Пусть собственный страх их пожрет. Мы же будем следить за ними и дождемся подходящего момента.


«6 декабря 1822 года.

Вечер.

Очередная комната в очередной деревенской гостинице.


Дорогой дневник!

Завтра мы будем в Амьене. С каждой милей дальше на север погода становится все холоднее. Настоящая зима: серое небо и ледяной ветер. Теперь на мне платья, которых я не надевала со времени отъезда из Англии.

Моя кампания продолжается, и хотя Гарет еще не признался в вечной и пылкой любви, должна с радостью констатировать, что близость между нами все растет, чему, несомненно, способствуют проводимые вдвоем ночи, а также чувства, вызванные последними нападениями «кобр».

Конечно, мы постоянно начеку. Все началось, когда мы покидали Сен-Дизье. Атака, проведенная «кобрами» наспех и без особого пыла, укрепила подозрения в том, что нас пытаются отвлечь, хотя на деле планируют кое-что похуже.

Что-то ждет нас впереди…

Вместо того чтобы ободрить нас, победа под Сен-Дизье только еще больше насторожила. Сплотила. Теперь мы как никогда полны решимости нанести поражение этим злодеям и добраться до английских берегов.

Увидеть Англию — это цель, к которой стремимся мы все.

Что же до моей Другой цели… жаль, что я не могу посоветоваться с сестрами. Хотелось бы знать, как вырвать признание у человека нерешительного?

Э.».


На следующий день, уже в сумерки, они добрались до Амьена. Было холодно, и в воздухе пахло снегом, когда Гарет, заказав комнаты, отправился проследить за разгрузкой экипажей. Все стали помогать кучерам, чтобы побыстрее уйти с леденящего ветра. После нескольких лет, проведенных в Индии, погода казалась невыносимой.

Кучера распрягли лошадей и повели на конюшню. Гарет и остальные вошли в дом.

Позже они с Эмили поужинали вместе. Он уже привык к этим тихим, спокойным минутам с ней наедине, когда они могли свободно делиться мыслями.

Наливая густой заварной крем на пудинг, он пробормотал:

— Я начинаю думать, что нас гонят, как скот на убой.

Она отломила кусочек бисквита, пропитанного вином и залитого сбитыми сливками, но тут же опустила ложечку.

— Все это звучит зловеще. Думаешь, они задумали засаду?

Гарет, немного подумав, покачал головой:

— Не пойму, как им это удастся. Особенность маршрута, разработанного Вулверстоном, заключается в том, что мы можем направиться в любой из портов Ла-Манша. Даже после того, как завтра мы окажемся в Абвиле, есть еще пять крупных портов, к которым ведут разные дороги.

— И поэтому они не смогут устроить засаду? Потому что не знают, по какой дороге мы направимся?

— Именно.

Доев десерт, Эмили со вздохом спросила:

— Почему же нас гонят? Что тебя тревожит?

Он грустно улыбнулся, но улыбка тут же померкла, сменившись мрачно сведенными бровями.

— Эта стычка под Сен-Дизье — настоящий спектакль с целью напомнить нам, что они рядом и постоянно за нами следят. Думаю, они решили взять нас измором. Измотать нервы ожиданием. Старая тактика!

Не дождавшись продолжения, она заметила:

— Но тебя беспокоит вовсе не это.

Он заглянул ей в глаза и тихо признался:

— Следуя плану Вулверстона, нам будет не так сложно добраться до Булони. Но погода ухудшается. Я не знаю, как и когда отходят пересекающие канал суда, но говорил с Уотсоном. Он утверждает, что если поднимется сильный ветер, а это неудивительно при такой погоде, порты могут быть закрыты несколько дней подряд.

— Значит, добраться до Булони легко, а вот выбраться…

— Мы можем задержаться чуть ли не на неделю.

«Неделю, в течение которой Черная Кобра может совершать нападение за нападением…»

Гарет не сказал этого вслух. Да и зачем? Эмили и без слов все понимает. Он видит это ее в глазах.

Глазах, в которых он тонет каждую ночь, когда она открывает ему объятия. Глазах, которые он с таким восторгом видит каждое утро.

Глазах, взор которых обращается к нему каждый раз, когда он входит в комнату.

Теперь те же самые глаза изучали его лицо. Мрачное и угрюмое. Но он не мог найти в себе сил засмеяться и постараться ее развеселить.

Эти глаза и их обладательница стали невероятно дороги для него. Он не понимал, как это случилось. Знал только, что это так и есть.

Он не мог потерять ее. Его будущее, о котором он не имел ни малейшего представления, когда стоял у корабельного поручня в аденской гавани, теперь было ясно и понятно. И она — центр и средоточие этого будущего. Без нее…

Но она каким-то образом догадалась, что значит для него куда больше, чем просто женщина, на которой честь обязывает его жениться.

И все же Эмили не настаивала, не требовала объяснений, как могли бы другие женщины на ее месте. Она просто была рядом. Была собой. И позволила ему влюбиться в себя. Нет. Позволила ему полюбить себя. Глубоко. Отчаянно.

Он снова посмотрел ей в глаза, увидел, как она ждет… Он знал, чего именно. Ждет с бесконечным терпением, пониманием и сочувствием.

Гарет протянул ей руку ладонью вверх. Помедлил, пока она не вложила пальцы в его ладонь. Сжал ее и объяснил:

— Если моя теория верна, тогда мы более или менее в безопасности, пока не доберемся до Булони.


Дядя мерил шагами грязный пол заброшенной хижины лесорубов к северу от Амьена.

— Не важно, в какой порт они направляются, их встретят в любом, — объявил он, взмахнув полученным посланием. — Наши братья, собравшиеся на побережье, уже подтвердили, что там сейчас бушует шторм. Пусть наши враги бегут, подобно испуганным крысам. Дальше побережья им не пройти. И не пересечь канал. — Его глаза блеснули злобным предвкушением. — Придется остановиться и ждать.

Встав посреди комнаты, он воздел к небу руки.

— Боги дождя и грома предоставили нам идеальную возможность поймать и пытать майора и его женщину, к восторгу и славе Черной Кобры!

Мужчины, сияя глазами и подняв кулаки, повторили:

— К восторгу и славе Черной Кобры!

— На этот раз мы все тщательно спланируем и восторжествуем!

Дядя почувствовал, как в него вливаются силы. Теперь он держит их в кулаке… даже Акбара.

— Мы подождем и понаблюдаем, но когда узнаем, в какой порт направляется наша добыча, последуем за ними. Отныне наши судьбы неразрывно связаны, и теперь, дети мои, нам свыше дано время.


«8 декабря 1822 года.

Раннее утро.

Наша комната в Амьене.


Дорогой дневник!

Я лежу в постели, ожидая появления Доркас. Еще совсем темно, на улице идет снег. Холодно и слякотно. Сегодня мы отправляемся в предпоследний этап нашего рискованного путешествия — в Абвиль. Оттуда еще один день скачки до Булони и Ла-Манша. Хотя напряжение становится почти невыносимым, я учла предупреждение Гарета и приготовилась к тоске и скуке ожидания: может пройти несколько дней, прежде чем нам удастся пересечь пролив.

Но пока Гарет каждую ночь делит со мной постель и держит меня в объятиях, когда мы спим, я готова выносить все трудности со стоицизмом, подобающим истинной английской леди.

Э.».


Они уехали из Амьена в снежную метель. Гарет физически ощущал, как тревога окружающих растет с каждым днем. Но, как он и предсказывал, во время однодневного путешествия ничего не случилось. Кучера продолжали нахлестывать лошадей. Покрытые снегом поля простирались под нависшим серым небом.

Несмотря на быструю езду, они подъехали к Абвилю только вечером. Каждый знал свои обязанности, и менее чем через полчаса все очутились в тепле. Они с Эмили ужинали в большом зале гостиницы, в то время как остальные удалились в бар.

За окнами ревел ветер, в стекла била ледяная крупа.

Все рано легли спать. Гарет, как всегда, взял себе предутреннюю вахту, между двумя и четырьмя часами утра. Так он мог засыпать, держа Эмили в объятиях, и просыпаться рядом с ней.

Она уже устроилась под толстым пуховым одеялом. Дрова в камине почти прогорели, шторы были задернуты, и в комнате стало очень уютно. Но не тепло.

Гарет быстро разделся и лег рядом с Эмили, оставив свечу гореть на тумбочке.

Он вздрогнул, когда холодные простыни коснулись кожи, но снова расслабился, как только Эмили, теплая, шелковистая и откровенно женственная, прижалась к нему. Он обнял ее и выдохнул:

— Не помню, чтобы в Англии было так холодно.

— Такое бывает нечасто. Но после Индии это невыносимо.

Слава Богу, он очень быстро согревался.

И неотрывно смотрел на ее губы. Слегка улыбавшиеся, нежные, полные…

Он медленно опустил голову и накрыл их своими губами.

Знакомое пламя мгновенно вспыхнуло между ними. Теперь они, обретя опыт, уже меньше спешили, не так отчаянно стремились к завершению. Зная, что непременно его достигнут, что страсть, блаженство и экстаз будут принадлежать им, они не торопились. Не важно, каким маршрутом они придут к удовлетворению. Не важно, каким трудным и утомительным будет этот маршрут.

На этот раз они выбрали более длинную дорогу. Более медленный, более размеренный темп.

Каждое его прикосновение жгло, подобно раскаленному клейму. Губы, зубы, рот, пальцы — он играл на ее теле, как на музыкальном инструменте, пока страсть и желание не слились в сладостной симфонии и не унесли Эмили на своих волнах. Наполнили ее кровь, разгорячили кожу. Она сгорала от нетерпения и яростного желания, когда он наконец раздвинул ее бедра, властно устроился между ними и наполнил лоно.

Эмили, задыхаясь, откинула голову. И потянулась к нему всем своим существом, принимая его в себя, прижимая к себе.

Многое изменилось с тех пор, как они покинули Марсель. С тех пор как по ее настоянию стали делить постель каждую ночь.

Каждую ночь наслаждение, восхищение и уверенность в будущем росли. Становились все сильнее. Все притягательнее.

Простой акт любви, казавшийся раньше таким обычным, таким незначительным, теперь значил куда больше. Когда он вонзался в ее разгоряченное тело и чувствовал, как она сжимает, как удерживает его плоть, как вбирает его в свое лоно, казалось, будто она питает ту часть его души, о существовании которой он до сих пор не подозревал.

И он изнемогал от голода… не просто по физическому наслаждению, но по душевной близости, единению, счастью быть вместе.

И когда они оба взвились к немыслимым высотам, когда зов тел заглушил голос разума и завладел всеми чувствами, Гарет нашел ее губы и поцеловал. Предъявил на нее права. Почтил ее. Поблагодарил.

И отпустил.

Отдался ей целиком и взял ее взамен.

И больше не понимал, где кончается он и начинается она. Шторм захватил их, унес и выбросил обессиленными на берег моря страсти.

Мечты стали реальностью.

Она была этой мечтой, и больше он ее не отпустит.

Они покинули Абвиль в темноте. Перед рассветом. Стоял ужасный холод. Мороз сковал землю. Дыхание вырывалось паром из их ртов. Они уехали еще до того, как первый луч блеснул на горизонте. Спеша на север, они постоянно ожидали нападения, хотя Гарет был уверен, что никто их не тронет.

И точно: они добрались до Булонь-сюр-Мер без задержки и приключений. И поскольку выехали рано, уже к середине дня экипажи затряслись на вымощенных булыжниками мостовых оживленного портового города. Но на этот раз остановились они не в центре. Когда они миновали городскую ратушу и стали спускаться с холма, Эмили вопросительно глянула на Гарета.