Зато его рана кровоточила. Эмили с проклятиями оторвала полоску от оборки нижней юбки и крепко перетянула ему руку.

— Нужно как можно скорее очистить рану, — строго изрекла она. — И поскольку здесь всё равно нечего больше делать, нельзя ли нам уехать?

Он улыбнулся и поцеловал ей руку.

— Спасибо тебе. Но пока рано.

Она фыркнула, но не отняла руки.

Они так и стояли, когда дверь распахнулась и вошел Маллинс. Судя по широкой улыбке, победа была полной. Но он отсалютовали стал докладывать. Сзади него сгрудились Перро, его сыновья и остальное войско. Многие были ранены, некоторые довольно серьезно, но все выглядели довольными. Победителями.

Согласно докладу Маллинса, многие «кобры» сражались насмерть. Выжили трое: молодые люди, явно занимавшие самое низкое положение в иерархий культа, и старик.

— Они называли его Дядя, — вмешалась Эмили. — Это их главный.

— Привести его? — спросил Перро.

Гарет, немного подумав, поднялся.

— Нет. Допросим его в городе.

Гарет шел рука об руку с Эмили и понимал, что, как бы ни пытался, не может сдержать улыбку.

В толпе обсуждались самые драматичные моменты сражения, но он ничего не слышал.

Она с ним. Жива, здорова и невредима.

И он по-прежнему жив и может этому радоваться.


Спускался вечер, когда они собрались в обшей комнате. Мест не хватало, люди стояли по стенам и в дверях. Все хотели послушать, как допрашивают пленных.

Как и ожидал Гарет, двое молодых людей оказались всего лишь перепуганными мальчишками. Они ничего не знали. И ничего не могли сказать. По предложению Перро их передали в руки жандармов, как негодяев, напавших на горожан.

Потом ввели главаря. Гарет сел и предоставил Мукту допрашивать Дядю. Сломленный старик, раненое плечо которого тоже перевязали, был сбит с толку, смущен и никак не мог поверить, что он и его люди разбиты наголову. И все же от него исходили волны злобы.

Мукту заставил его рассказать о приказе Черной Кобры и нападениях на отряд Гарета. Дядя с готовностью поведал все, что считал своей гениальной стратегией, но не открыл ничего такого, что не было им известно. С каждым словом он крепче затягивал петлю на собственной шее, но казалось, не понимал, что слушатели не разделяли его уверенности в том, что он имеет право делать все, что пожелает, во имя и по повелению Черной Кобры.

Убедившись, что у Дяди нет никакой ценной информации, Гарет стал думать, что делать с этим человеком.

— Скажите, — спросил он, — этот старик ни на кого не нападал?

Как он и ожидал, ответ был отрицательным. Гарет взглянул на Перро.

— Дядя напал на меня и приказал похитить мисс Энсуорт, угрожал ее жизни. И, как вы слышали, отдавал самые жестокие приказы. Однако, если повезет, завтра мы пересечем Ла-Манш.

Он вопросительно взглянул на капитана Лаваля, который недавно предлагал взять их на борт. Лаваль кивнул:

— Ветер переменился. Завтра можем отплывать с утренним приливом. В десять.

Гарет вновь обратился к Перро:

— Мы не можем передать этого человека жандармам, поскольку обвинений против него никто из вас предъявить не сумел. — По комнате прошел мрачный шепоток. И прежде чем кто-то успел выразить недовольство, Гарет добавил: — Однако, если мы отплывем в Англию, это будет означать, что его миссия провалилась. А его хозяин подобного не прощает.

Гарет мог не спрашивать у Дяди подтверждения: ужас, отразившийся на его лице, говорил сам за себя.

— Полагаю, — продолжал Гарет, — что лучше всего будет продержать его в подвале дома, пока мы не отплывем. А потом освободите его и выгоните из города. Незачем пачкать руки расправой с подобными людьми.

Снова поднялся ропот. Кое-кто жаждал крови. Но в толпе нашлось достаточно разумных людей, согласившихся с Гаретом.

Дядя, поняв, что они задумали и что с ним теперь будет, казалось, был окончательно раздавлен.

Перро, посоветовавшись с соседями, стукнул кулаком по столу и объявил:

— Мы сделаем все, как вы говорите.

Дядя съежился.

Гарет это отметил. Кивнув Перро, он выпрямился и уже хотел подняться, как Дядя с быстротой нападающей змеи выбросил вперед руку и стиснул его запястье.

По спине Гарета прошел озноб. Он оцепенел.

— Пожалуйста… — проныл Дядя.

Сидевшая рядом с Гаретом Эмили схватила деревянное блюдо и с силой опустила на руку Дяди.

Тот отдернул руку, прижал ее к груди, метнул на Эмили взгляд, скорее потрясенный и испуганный, чем грозный, и повернулся к Гарету.

— Нет! Пожалуйста! — Он умоляюще протянул к нему вторую руку. — Вы не понимаете! Отдайте меня Черной Кобре, я лучшего не заслуживаю, но, пожалуйста, скажите, где мой сын? Где он похоронен?

— Твой сын? — удивился Гарет.

— Он вел отряд, с которым вы сражались в пустыне.

— Кто-то может что-нибудь сказать? — спросил Гарет, оглядев Мукту, Бистера и остальных.

— Он был предводителем тех, кто нанял берберов, — напомнил Маллинс.

— Ради всего святого, скажите, где он лежит?

— Одному Богу известно, — фыркнул Маллинс. — Думаю, его увели вместе с другими.

— Увели? Так он жив?! — воскликнул Дядя.

Гарет увидел в его глазах надежду.

— Это ты подослал его напасть на нас?

— Что же, у него был шанс отличиться! Таковы наши обычаи.

— В таком случае ты своими руками отправил сына в рабство. Он пообещал берберам, что они могут продать нас. Но вместо этого продали его и его людей.

Дядя схватился за сердце.

— Мой сын… раб? — прошептал он. Для него это было немыслимо. — Нет! Нет!

— Мы отведем его вниз и запрем, — сказал Перро.

— Завтра в десять отплываем, — объявил Лаваль.

Гарет со вздохом взглянул на Эмили:

— Еще ничего не кончено. Здесь полно этих негодяев. Остались те, которые наблюдали за дорогой. Их мы в расчет не взяли. Нужно сделать все, чтобы мы благополучно поднялись на борт.

Капитан ухмыльнулся и хлопнул его по спине.

— Вы устроили нам веселенькое развлечение, когда мы умирали от скуки. Пойдемте сядем и выпьем за ваше здоровье… за здоровье всех вас. А потом будем обдумывать наши планы.


Поздним вечером, ублаженный хорошим коньяком и сознанием общего, хоть и временного триумфа, Гарет проводил Эмили в их комнату.

Все планы составлены. Завтра они покидают Францию. Самая опасная, самая непредсказуемая часть путешествия окончена. Впереди новый этап. Даст Бог, более безопасный.

Но сегодня время для…

Благодарности. Праздника. Радости.

Дверь закрылась, отсекая их от всего мира. Эмили остановилась у кровати, подождала, пока подойдет Гарет, и бросилась в его объятия.

Он улыбнулся, сжал ее талию, потянулся, чтобы поцеловать… Но она прижала к его губам палец.

— Нет, подожди. Я кое-что должна сказать.

Он молча поднял брови.

Эмили положила руки ему на грудь и взглянула в глаза.

— Спасибо, что спас меня.

Он улыбнулся.

— Однако, — строго продолжала она, — хотя я очень ценю твой героизм, все же надеюсь, что в следующий раз ты останешься цел и невредим. Терпеть не могу, когда тебя ранят. Тогда мне куда больнее, чем если бы ранили меня. Я впадаю в панику, хотя обычно не знаю, что это такое. Я неустрашимая англичанка и объездила полсвета, но не могу вынести, когда плохо тебе. — Не сводя с него взгляда, она твердо заявила: —Я люблю тебя. Понимаешь? Люблю! Так что ты должен беречь себя. Всегда.

Они молча смотрели друг другу в глаза. Наконец она обвила руками его шею, привстала и прижалась губами к его губам.

— Но все равно спасибо.

Еще один поцелуй.

— Спасибо.

Поцелуй.

— Спасибо…

Последние слова она прошептала в его губы, и на этот раз поцелуй тянулся бесконечно… пока Гарет сам не завладел ее ртом.

И она сдалась.

Его дыхание овеяло чувствительное местечко между плечом и шеей.

— Я устрашен! И покорен…

Она сама рассмеялась коротким недоверчивым смехом, когда его руки сжали ее грудь. В конце концов, беседовать они не собирались.

Потому что были единым целым.

Одной потребностью, одним желанием.

Одной неодолимой жаждой.

Одежда оказалась на полу. Что-то несвязно бормоча, они упали на постель, и страсть вспыхнула, и желание заискрилось и затянуло их.

В знакомый водоворот ощущений, в жадную, голодную радость.

В восторг, удовольствие, желание отдаться друг другу.

В ту ночь они любили так, как никогда раньше. И каждое мгновение было исполнено куда большего значения.

Она вобрала его и пустилась вскачь, дикая, буйная, самозабвенная. Лунный свет целовал алебастровую кожу, груди вздымались и опадали, лицо стало сосредоточенным, когда она ублажала его. Ублажала его. Любила его. Любила…

Он со стоном приподнялся, обнял ее, подмял под себя и снова погрузился в ее гостеприимное тепло. Оказался в кольце ее рук.

И вернул ей наслаждение.

Наслаждение любовью.

Пока не закипела кровь. Пока экстаз не завладел ими. Пока под сомкнутыми веками не взорвались тысячи звезд.

Пока блаженство не связало их шелковыми нитями, не опустило назад, на землю. В смятые простыни и святилище взаимных объятий.

Они лежали, сплетенные, не в силах пошевелиться.

Момент был бесценным, слишком новым, слишком откровенным, чтобы пошевелиться и оборвать его.

Но время шло, и ночь сомкнулась вокруг них.

Закинув одну руку за голову, другой он обнимал Эмили. Наконец, прерывая затянувшееся молчание, Гарет спросил:

— Итак… означает ли это, что ты выйдешь за меня?

Он почувствовал, как изогнулись в улыбке губы, прижимавшиеся к его груди.

— Возможно.

Ответ все тот же: возможно. Он не хотел спрашивать, но…

— Почему «возможно»?

— Потому что я хочу большего.

Не стоило и спрашивать, чего именно. Он знал. «Я люблю тебя», — сказала она. Он не ответил тем же. Не решился.

Даже сейчас он содрогался при мысли о том, что эти слова могут слететь с его губ. Достаточно скверно уже и то, что он сознавал их реальность. Что его внутреннее «я», его сердце и, похоже, сама душа уже приняли эту реальность.

И все же почему он не решается произнести эти слова? Впрочем, достаточно вспомнить, что он испытал, узнав о ее похищении… Почувствовал себя… пустым. Как выпотрошенная рыба. Словно кто-то разорвал ему грудь и вынул сердце. Словно он потерял что-то жизненно важное и больше никогда не изведает ни счастья, ни тепла.

Ощущение было отчетливым, абсолютным, непоколебимым.

Наверное, поэтому он боится любви. Боится признаться в любви единственной для него женщине. Потому что сил хватило на одно: сделать все, чтобы ее вернуть.

Всю свою сознательную жизнь он был солдатом, но впервые чувствовал себя столь уязвимым. Сегодня вместо обычной несгибаемости, присущей хорошим командирам, защищающей его, подобно непроницаемой броне, он чувствовал, что кто-то словно продырявил этот панцирь как раз над сердцем.

И эта неуверенность в себе не покидала его до тех пор, пока он не сжал ее в объятиях. Пока не понял, что опасность миновала.

Она заснула.

Гарет прислушивался к ее дыханию, удивляясь, как оно его успокаивает.

Он уже засыпал, когда осознал поразившую его правду.

Сегодня он думал только о ней. И даже не вспомнил о пенале и его содержимом. Забыл о своей миссии.

Он был человеком долга. Для своих друзей. Своей страны. Своего короля. Был и будет всегда.

И все же поставил ее выше своего долга, своих друзей своей страны и своего короля. И так будет всегда.

С этой мыслью он заснул.


— Мы должны ударить завтра. Другого шанса у нас не будет.

Акбар сидел среди развалин кухни в старом особняке, уставясь на своего подручного. С ними были еще двое, которых послали наблюдать за дорогой. Всем четверым удалось избежать смерти.

— Как насчет Дяди? — спросил один из подчиненных. — Мы должны его освободить!

— Это Дядя привел нас к ужасному поражению! — отрезал Акбар. — Сколько людей мы потеряли… Помните, что Черная Кобра требует абсолютного повиновения своим приказам, а нам никто не приказывал спасать Дядю. Он не заслужил ничего, кроме сурового наказания. Но наказывать его должны не мы. А пока майор еще в городе и не успел сесть на корабль, мы должны любой ценой остановить его и отобрать пенал.

Остальные двое закивали.

— Ты прав. Как же нам это сделать?

Они долго обсуждали планы и спорили.

— Мы не можем выполнить то и другое, — объявил подручный. — Либо остановить майора, либо раздобыть пенал. Нас только четверо, и силы неравны.