Барбара Картленд - Неуловимый граф

Калиста что-то сказала, и женщины засмеялись. Граф отошел в сторону, опасаясь, что его могут заметить.

Он не хотел подходить к Калисте на виду у всех, опасаясь взволновать или напугать се.

Граф держался в тени, стараясь, чтобы его не заметили, не теряя Калисту из виду. Он увидел, как она отошла от группы женщин и направилась к маленькому, ярко раскрашенному фургончику, стоявшему немного в стороне от других, на окраине лагеря.

Последовав за ней, граф заметил Кентавра, который уже поджидал ее.

— Подожди, я сначала переоденусь, — сказала она лошади и скрылась в фургончике.

Та как будто поняла обращенные к ней слова, так как спокойно продолжала стоять у ступенек, только время от времени помахивая хвостом, чтобы отогнать надоедливых мух.

Граф тоже ждал, не сводя глаз с фургончика, но не приближаясь, желая прежде удостовериться, что ему удастся поговорить с Калистой наедине, и им никто не помешает.

Она появилась на верхней ступеньке, одетая, как показалось графу, в длинную, ярко-красную цыганскую юбку и белую блузку; на плечах у нее была накинута шаль.

Граф совсем уже было собрался подойти к ней, как появился еще один человек — высокий, худощавый мужчина в одежде клоуна; лицо у него было как белая маска, которую, точно рана, прорезал кроваво-красный рот.

— Позвольте, я расседлаю для вас Кентавра, chere?11 — произнес он, обращаясь к Калисте.

Незнакомец говорил с сильным акцентом, и граф подумал, что он, вероятно, француз.

— Спасибо, Коко, — ответила Калиста, — но ты можешь опоздать — скоро твой выход.

— Я выступаю после Мандзани, — возразил клоун, — а вы же знаете — ах, Боже милостивый! — всем известно, как долго его вызывают; он без конца раскланивается после каждого своего выступления.

Калиста засмеялась.

— Он обожает аплодисменты! Просто жить без них не может!

— Он жадный, не правда ли? — заметил клоун. Калиста снова рассмеялась.

— Все мы любим, чтобы нас хвалили.

— Вы, chere, были merveilleuse ce soiri12 — сказал клоун.

— Благодарю, Коко, — просто ответила Калиста.

Клоун снял с Кентавра седло и положил его за дверью фургончика.

Калиста освободила его от сбруи, и жеребец, радостно взбрыкивая, чтобы показать, что он совершенно не устал после представления, отбежал в сторону, туда, где трава была гуще и сочнее.

Из большого шатра донеслись крики и звуки оваций.

— Тебе пора идти, Коко, — настойчиво сказала Калиста.

Клоун, сообразив, что времени у него в обрез, повернулся и побежал, лавируя между палатками и фургончиками, придерживая на ходу свою высокую шляпу.

Спустя мгновение, как раз когда граф снова собирался выйти из своего укрытия, — показался еще один человек.

Поверх трико, расшитого блестками, на нем был накинут длинный, ярко-алый плащ, и граф сразу же узнал силача-тяжеловеса, которого только что видел на манеже.

Вид у него, когда он направлялся к Калисте, был довольно внушительный.

— Твое выступление сегодня имело необыкновенный успех, Мандзани, — заметила Калиста. — Аплодисменты доносились даже сюда.

— Мы оба имели успех, — ответил тяжелоатлет. Он говорил по-английски с легким акцентом, глубоким, низким голосом, в котором звучало такое неприкрытое хвастовство, что графу стало противно. Он сразу почувствовал неприязнь к этому человеку.

— Я хочу поговорить с тобой. Калиста покачала головой.

— Мне нужно отдохнуть. Разве ты забыл, что мы снимаемся с места сегодня вечером, после представления? Нам и так предстоит бессонная ночь.

— Я помогу тебе собраться.

— Ничего, я справлюсь сама. Спасибо.

— Но я хочу помочь тебе; ты же знаешь, я всегда хочу тебе помогать!

— Это очень любезно с твоей стороны, — возразила Калиста, — но я прекрасно могу управиться без посторонней помощи.

— Ни одна женщина не может обойтись без помощи мужчины! — воскликнул Мандзани. — Вместе мы могли бы добиться величайшего признания и славы! Мы бросили бы этот жалкий бродячий табор и поступили бы в большой, настоящий цирк! Нас примут там с распростертыми объятиями, и мы быстро поднакопим деньжонок — мы станем богаты, очень богаты!

— Очень мило с твоей стороны, Мандзани, что ты предложил мне все это, — ответила Калиста, — но, знаешь, я предпочитаю работать одна.

— А вот этого-то я тебе и не позволю сделать! Пока они разговаривали, граф, стараясь держаться за другими фургончиками так, чтобы остаться незамеченным, подходил все ближе.

Теперь ему слышно было уже каждое слово их разговора, и он заметил тень робости и неуверенности на лице Калисты.

— Ты поедешь со мной, — произнес силач, протягивая руки к девушке. — Ты будешь моей подругой, и нам будет хорошо, очень хорошо вместе!

— Нет! — воскликнула Калиста.

Она сделала шаг назад, как бы желая убежать в фургончик, но Мандзани, мгновенно оказавшись рядом, схватил ее за плечи своими голыми волосатыми руками.

Он притянул ее к себе, и она тихонько вскрикнула.

Выйдя из своего укрытия, граф решительно шагнул к ним.

— Стой! — сказал он повелительно. — Немедленно отпусти леди!

Калиста и Мандзани на мгновение застыли, молча, удивленно глядя на него. Затем, когда силач обернулся к графу, девушка тихо спросила:

— Как вы нашли меня?

Не отвечая на ее вопрос, граф подошел к ней и сказал очень ласково и спокойно:

— Я приехал, чтобы забрать вас домой, Калиста.

Мандзани быстро подскочил к графу.

— Убирайся вон отсюда! — заорал он. — Ты что, не видишь, что ты здесь лишний?!

— У меня есть права на эту даму, — твердо возразил граф.

— А это мы еще посмотрим! — вызывающе крикнул Мандзани.

С этими словами он без предупреждения выбросил вперед свой громадный кулак, целясь прямо в лицо графу; тот, быстро отступив назад, едва успел уклониться от удара.

Тяжелый кулак, точно молот, ударил его в плечо; граф покачнулся. Не успел он еще как следует выпрямиться, как Мандзани снова бросился на него.

На этот раз граф был готов к нападению и парировал удар. Теперь они схватились по-настоящему, не на жизнь, а на смерть. Мандзани дрался яростно, не соблюдая никаких правил классической борьбы, его дикая, первобытная сила устрашала.

Он был сильнее и весил больше, чем граф, а руки у него были длинные и цепкие; к тому же, высокие гессенские сапоги графа скользили на влажной земле, цепляясь за траву, а его узкий, облегающий сюртук для верховой езды мешал ему, стесняя движения.

Тем не менее графу удалось нанести тяжеловесу резкий сильный удар по скуле, что несколько сбило с того спесь и поумерило его пыл.

В цирке всем уже давно было известно, что силач-тяжеловес обладает необузданным нравом и легко приходит в ярость, как бык, бросаясь на каждого, кто пытался пойти против него.

Лицо его исказила страшная уродливая гримаса безумной злобы, когда он, обхватив графа, сдавил его, не давая ему вздохнуть.

Это была поистине медвежья хватка человека, привыкшего напрягать свои сверх меры развитые мускулы, поражая всех нечеловеческой силой; на мгновение у графа перехватило дыхание, и он почувствовал, как ребра его хрустнули, сжатые чудовищными, железными пальцами этого человека-зверя.

Тем не менее ему удалось высвободиться, но в этот момент он поскользнулся, и Мандзани, воспользовавшись этим, нанес ему в лицо страшный удар справа, сопровождая его ударом слева и снизу в челюсть.

Граф пошатнулся и упал на спину.

Калиста вскрикнула от ужаса. Она увидела, что Мандзани нагнулся над графом, лежащим без сознания, намереваясь выместить на нем свою слепую злобу, нанося ему все новые и новые удары в лицо и в грудь.

Однако в ту минуту, когда силач уже занес свою огромную руку, чтобы ударить своего поверженного противника, он неожиданно получил такой сильный удар в затылок, что покачнулся и повалился вперед; второй удар заставил его уткнуться лицом в траву; больше он не шевелился.

Отбросив в сторону железный столбик, из тех, к которому обычно крепили полотнища палаток и который на этот раз послужил Калисте хорошим оружием, сразившим Мандзани, девушка опустилась на колени около графа.

Глаза его были закрыты, тоненькая струйка крови стекала по подбородку.

Она беспомощно смотрела на него, не зная, что делать дальше, когда услышала у себя над головой знакомый голос:

— Что случилось, chere?

Калиста подняла голову и, слегка задыхаясь от волнения, умоляюще сказала:

— Помоги мне! Пожалуйста, помоги мне, Коко!

— Кто это?

Поколебавшись всего лишь долю секунды, Калиста твердо ответила:

— Мой муж!

— Votre man?13 Когда Мандзани придет в себя, он убьет его!

— Знаю, — согласилась Калиста. — Мы должны унести его отсюда. — Достав носовой платочек, она вытерла кровь с подбородка графа. Потом, поднявшись, сказала решительно:

— Его лошадь должна быть где-нибудь неподалеку. Пожалуйста, найди ее, Коко.

Скинув свой высокий колпак, клоун вытер рукавом грим с лица и бросился на поиски.

Калиста тихонько свистнула; не прошло и минуты, как Кентавр уже был около нее.

Она достала из фургончика уздечку и взнуздала его; затем, подняв седло, которое лежало на полу за дверью, девушка приладила его к спине лошади и затянула подпругу.

Бросив взгляд на тела двух мужчин, лежавших на земле, она зашла в фургончик, чтобы собрать свои вещи; Калиста увязала их в ту же самую белую шаль, с которой она еще так недавно покидала свой дом в Эпсоме.

Сейчас, правда, было не до того, чтобы аккуратно складывать белье и платья, тщательно закрепляя сверток позади седла. Расстелив шаль, девушка быстро побросала в нее все свои вещи и, связав ее уголки так, чтобы получился узел, высунулась из фургончика и забросила поклажу на луку седла.

Коко еще не было видно, и Калиста, зайдя обратно в вагончик, дрожащими руками быстро скинула с себя свой цыганский наряд, переодевшись в зеленый костюм для верховой езды, который был на ней, когда она уезжала из дома.

Она была уже одета и держала в руках свою шляпку с длинной вуалью, когда услышала голос Коко и, выйдя из фургончика, увидела его самого, а с ним — маленького оборванного мальчика, который вел на поводу лошадь графа.

Клоун заметил, что Кентавр уже оседлан, а Калиста успела переодеться в дорожное платье.

— Что это? Вы едете с ним? — воскликнул он.

— Я должна, Коко, — твердо сказала девушка, — но у меня ничего не получится, если ты мне не поможешь. Он не сможет держаться в седле.

Француз крепко сжал губы. Глаза его смотрели на нее умоляюще, но он сказал тихо:

— Вы же знаете, я сделаю для вас все, что вы мне прикажете.

Калиста слегка улыбнулась ему, но в глазах ее застыла тревога, и она тут же повернулась к мальчику, державшему лошадь.

— Есть здесь где-нибудь поблизости приличная гостиница? — быстро спросила она.

— Его милость, — мальчишка указал на графа, — пообещал дать мне шиллинг, если я подержу его лошадь.

— Я дам тебе два шиллинга, — ответила Калиста, — если ты проводишь нас и покажешь хорошую гостиницу. — Два кругляка? — восторженно воскликнул мальчик. — Спасибо, миссис! В деревне я знаю один отличный трактир — «Собака и селезень»

Может, вам подойдет?

Калиста вспомнила, что когда они проезжали через Поттерсбар, она действительно заметила какую-то весьма неприглядную, не внушающую доверия гостиницу.

— А другой здесь нет? — спросила она.

— Есть еще одна на почтовой станции, — ответил мальчик. — Это около полумили отсюда, у дороги на Лондон.

— Вот туда-то мы и поедем, — решила Калиста.

Она повернулась к Коко:

— Нам нужно усадить м-моего… мужа в седло, а ты сядешь сзади и будешь крепко держать его.

На миг ей показалось, что он сейчас откажется. Затем все трое, включая мальчика, который тоже старался помочь им, с большим трудом, напрягая все силы, подняли графа с земли и усадили на лошадь.

К счастью, Орест уже несколько утомился к вечеру и был слишком увлечен свежей зеленой травой для того, чтобы лягаться или не давать себя оседлать, как он обязательно сделал бы в другое время.

Кое-как им все же удалось удержать графа в седле, и Коко, как и предлагала Калиста, вскочил сзади, обхватив его обеими руками.

Теперь главное для клоуна было удержать равновесие и не упасть, но Калиста не сомневалась в нем, зная, что он отличный наездник и время от времени, если требуется, заменяет на манеже джигитов, работающих с лошадьми.

Наконец они были готовы в путь. По взрывам доносившихся из шатра аплодисментов и по звукам оглушительной бравурной музыки духового оркестра, игравшего туш, Калиста поняла, что представление идет к концу.