Подавив в себе рвущиеся наружу злые и язвительные слова, леди Женевьева заметила:

— Пожалуй, несколько поздновато искать во мне сейчас то, что было в семнадцать лет.

— Вы правы, — согласился лорд Мельбурн, — и Хелстон может находить вашу безрассудную отвагу в попрании всех условностей, вашу пылкость и тех чертенят, которые притаились в ваших глазах, очень привлекательными. Но можете ли вы с полной уверенностью сказать, что именно это он хочет увидеть в своей будущей жене?

— Он женится на мне, — упрямо проговорила леди Женевьева.

Лорд Мельбурн слегка вздохнул.

— В таком случае, мне больше ничего не остается сказать. Я закончил мои наставления, дорогая.

Он произнес это легким, шутливым тоном. Леди Женевьева поднялась с дивана и, подойдя к нему, положила руки ему на плечи.

— Если Озри женится на мне, кузен Уильям, я постараюсь остепениться и вести себя впредь более осмотрительно. Когда я стану его женой, меня уже нельзя будет исключить из списка придворных дам, не правда ли?

— Ни в коем случае, — подтвердил лорд Мельбурн.

— Я выйду за него замуж, — пообещала леди Женевьева. — А пока что, может быть, вы мне все-таки устроите приглашение на коронацию?

— Это невозможно, — ответил премьер-министр, — если только о вашем обручении с графом не будет объявлено до двадцать восьмого июня.

Леди Женевьева сжала губы.

— То есть у меня нет выхода, не так ли? Хорошо, я сделаю все, черт побери, все, что в моих силах, и я добьюсь своего, можете быть уверены!

— И постарайтесь, пожалуйста, не ругаться, — мягко попросил ее лорд Мельбурн. — Королева, как и большинство молоденьких девушек, не выносит, когда в ее присутствии употребляют бранные слова.

— Боже, как только вы терпите все это, кузен Уильям? Именно от вас я никогда такого не ожидала!

Лорд Мельбурн ответил не сразу, словно не решаясь сказать что-то важное.

— Мне кажется теперь, что все, что я увидел и узнал в своей долгой жизни, все те знания и опыт, которые приобрел, все, что я выстрадал и пережил, — все это было лишь для того, чтобы я имел право обучать и воспитывать юную женщину, которая, я в этом совершенно убежден, со временем станет великой королевой.

— Вы действительно в это верите?

— Верю! — ответил он просто. — И, что особенно важно, — она верит в меня!

Леди Женевьева молча смотрела на него.

Она вспомнила, как кто-то говорил ей, что королева отзывается о лорде Мельбурне как о» самом сердечном, добром и чувствительном человеке в мире «!

Когда он вышел, нежно поцеловав ее на прощание, леди Женевьева схватила со стола, стоявшего в холле, красивую фарфоровую вазу и с размаху швырнула ее на пол, так что та разлетелась на мелкие кусочки.

Затем она громко, самыми последними словами обругала все светское общество в целом и тех старых злобных сплетниц, которые вечно во все суют свой нос. Они-то и постарались оклеветать ее перед королевой, прожужжав ей уши о якобы неблаговидном поведении леди Женевьевы.

Лакеи слушали все это, побледнев, глядя на свою госпожу широко раскрытыми, испуганными глазами, в то время как горничные, с любопытством выглядывая из спальни, тихонько хихикали, сгрудившись на верхней площадке лестницы.

Проклиная все на свете, леди Женевьева поднялась в свою спальню, где сорвала свой гнев, отхлестав по щекам молоденькую служанку и так ударив ту, что постарше, щеткой для волос, что она залилась слезами.

Тем не менее на губах ее играла легкая улыбка, и она выглядела совершенно очаровательно, когда спустя полчаса после этого ей доложили о приезде графа Хелстона.

Леди Женевьева спустилась в гостиную, переодевшись в новое платье из муслина, украшенное вышивкой, с бархатными вставками; через руку у нее была перекинута чудесная неаполитанская шаль, обшитая кружевами. В руке она держала Высокую шляпку с перьями и длинной вуалью, которая должна была легкими складками ниспадать на нежный подбородок, таинственно прикрывая верхнюю часть лица.

Граф Хелстон выглядел необыкновенно элегантно в своей отлично сшитой визитке с широкими отворотами; высокий белоснежный воротник подпирал его мужественный, точно высеченный резцом подбородок; он стоял на том же месте, где за полчаса до его прихода стоял лорд Мельбурн, поджидая ее у камина.

Взглянув на него, леди Женевьева впервые подумала, что между этими двумя мужчинами есть что-то общее.

В обоих чувствовалась непринужденность и спокойная уверенность в себе.

Это качество принято было называть французским словечком» insouciance»— беспечность, беззаботность, но не легкомыслие, а, напротив, — способность всегда смотреть жизни в лицо без страха и чувствовать себя хозяином положения, не испытывать замешательства и растерянности в любых, даже самых трудных обстоятельствах, не терять уверенности и самообладания, помогающих справиться со всем, что бы ни случилось.

Леди Женевьева прикрыла за собой дверь и остановилась, не двигаясь, молча глядя на графа Хелстона, стоявшего на противоположном конце комнаты.

Она прекрасно сознавала, что от его внимания не укроется элегантность и изящество ее наряда, ее строгий и правильный античный профиль и те глубокие переливы иссиня-черного и пурпурного оттенков, которые вспыхивали в ее чудесных волосах в потоках яркого солнечного света.

— Я так тосковала по тебе, Озри! — воскликнула леди Женевьева, стараясь придать своему голосу певучую мягкость и задушевность.

— Мне надо поговорить с тобой, Женевьева. Леди Женевьева подошла к нему ближе.

— Разве слова — это главное? — нежно спросила она, подняв к нему лицо, точно в ожидании поцелуя.

Он смотрел на нее сверху вниз жестким, непроницаемым взглядом.

— Сядь, Женевьева. Мы должны кое-что обсудить с тобой.

Ему показалось, что в глазах ее промелькнули страх и неуверенность. Однако она кокетливо пожала плечами, надула губки и грациозно опустилась на софу.

— Ну что, я жду, — произнесла она через мгновение вызывающим тоном.

— В последний раз, когда мы виделись, — начал граф, — ты говорила мне, что носишь под сердцем моего ребенка.

— Это правда, — ответила леди Женевьева с улыбкой. — Я думала, ты будешь рад иметь сына, который унаследует твое родовое имя и титул. Разве не об этом мечтает каждый мужчина?

— При некоторых обстоятельствах — да, — согласился граф. — Однако мне бы хотелось быть абсолютно уверенным, что ребенок — мой.

Глаза леди Женевьевы распахнулись еще шире.

— Озри, как ты можешь сомневаться в этом? Ты же знаешь, — с тех пор, как мы любим друг друга, я не встречалась больше ни с одним мужчиной. Ты — все для меня, все на свете! Как тебе только могло взбрести в голову, что я могу посмотреть на кого-то другого?

— Есть еще одна немаловажная деталь.

— Что же это?

— Я должен знать наверняка, что ты и в самом деле enceinte6.

— Как ты можешь сомневаться? Конечно, срок еще небольшой, но женщина всегда знает об этом, и я уверена, совершенно уверена, что подарю тебе сына. Мы скоро поженимся? — спросила она совсем уже тихо и вкрадчиво. — Мне не хотелось бы откладывать это надолго.

— Конечно, я согласен с тобой, дело это важное и не терпит отлагательств, — ответил граф. — Поэтому я предлагаю тебе надеть твою шляпку, и мы немедленно отправимся к сэру Джеймсу Кларку.

— К сэру Джеймсу Кларку? — удивленно переспросила леди Женевьева. — А кто это?

— Лейб-медик королевы, врач, известный своими познаниями в области гинекологии.

Наступила мгновенная тишина, затем леди Женевьева возразила:

— Еще слишком рано, чтобы можно было делать какие-либо заключения. Не вижу никакой необходимости беспокоить доктора. Тем более что я чувствую себя прекрасно — и в самом деле, я никогда еще не чувствовала себя лучше!

— Мне нужно только одно, — настаивал граф, — а именно, чтобы доктор Кларк подтвердил мне, что у тебя действительно будет ребенок. Если это правда, мы обвенчаемся.

Глаза леди Женевьевы встретились с его взглядом.

— Не вижу причины, почему я должна подвергаться такому унижению! — бросила она с вызовом.

— Почему бы просто не сказать правду? — спросил граф. — Ты же прекрасно знаешь, что никакого ребенка нет, да и вряд ли когда-нибудь будет!

Она ничего не ответила, но он понимал, какие вопросы, проносятся сейчас в ее мозгу, сменяя друг друга: что ей сделать, что сказать? Солгать ему, обрушиться на него с негодованием и упреками или, наоборот, согласиться с его предположением?

— Я случайно узнал, — произнес он, прежде чем она успела на что-либо решиться, — что у тебя никогда не может быть ребенка. Ты уже пыталась дать Родни наследника, однако из этого ничего не вышло!

— Кто сказал тебе об этом? — начала было леди Женевьева, вся кипя от ярости, как вдруг прервала себя, воскликнув:

— Ну конечно, как же я сразу не догадалась, кто же еще мог наплести такое, кроме Уиллоуби Яксли! А он наверняка узнал об этом от своей сестрички, этой язвы и подлипалы Луизы, которую я всегда терпеть не могла!

— Тем не менее это правда!

— Ну что же, сейчас я действительно не жду ребенка! — яростно воскликнула леди Женевьева. — Однако никто не может утверждать, что у меня никогда не будет детей!

Граф вынул из внутреннего кармана своей визитки конверт и положил его на каминную доску, не говоря ни слова.

— Что это? — с тревогой спросила леди Женевьева, почувствовав недоброе.

— Чек, — ответил он, — на сумму, достаточную для того, чтобы оплатить все твои расходы вплоть до сегодняшнего дня. Прощай, Женевьева!

— Прощай? — как эхо, откликнулась она, и голос ее зазвенел. — Ты покидаешь меня? Нет, ты не можешь этого сделать!

— Что я больше всего ненавижу в жизни, — холодно произнес граф, — так это когда меня обманывают, пытаясь заманить в ловушку. Мне жаль, что наше знакомство должно закончиться на такой неприятной ноте, но ты должна признать, что это случилось не по моей вине.

— Нет, ты не сделаешь этого! — отчаянно вскрикнула леди Женевьева.

Вскочив с дивана, она подбежала к графу.

— Я люблю тебя, Озри, ты же знаешь! Если я и солгала, если обманом пыталась принудить тебя жениться на мне, то только потому, что я слишком люблю! Я просто потеряла голову от любви!

— И ты действительно была уверена, что такая ложь станет хорошим фундаментом нашей совместной жизни? — поинтересовался граф. Он рассмеялся, но смех этот прозвучал невесело. — Ты только подтвердила мою решимость остаться холостяком; все эти так называемые «прелести супружеской жизни»— не для меня!

Леди Женевьева попыталась обнять его, но он, твердо сжав ее запястья, высвободился, опустив ее руки.

— Нам не о чем больше говорить! — заключил он, направляясь к дверям.

Забыв обо всем, она бросилась за ним.

— Пожалуйста, Озри, прошу тебя, выслушай меня! Я все объясню! Я расскажу тебе, почему так поступила, почему сказала такое… Ты поймешь. Пожалуйста, постарайся понять!..

— Я все прекрасно понял! — жестко ответил граф. Открыв дверь, он вышел из комнаты и, не оглядываясь, стал спускаться по лестнице.

— Озри, останься, не уходи, не покидай меня! Давай обо всем поговорим… пожалуйста!.. — кричала ему вслед леди Женевьева, перегнувшись через перила. Она в последний раз пронзительно вскрикнула, увидев, как лакей подает графу его шляпу и трость и распахивает перед ним двери.

Так и не обернувшись, он надел цилиндр и вышел на улицу.

Леди Женевьева стояла неподвижно, глядя, как захлопнулась за ним дверь.

На этот раз с губ ее не сорвалось даже проклятий; у нее не было слов, чтобы выразить бушевавшие в ней чувства.


Вернувшись домой, граф почувствовал наконец, что он снова свободен; ему казалось, что он сбросил с себя какое-то тяжкое бремя; никогда еще, порывая очередную affaire de coeur7, он не испытывал такого облегчения.

Всегда трудно произнести слова прощания, одним ударом разрубить узы, еще недавно казавшиеся столь крепкими; это гораздо труднее, чем оборвать отношения, которые иссякли сами собой, когда оба партнера, казалось бы, так страстно привязанные друг к другу, не чувствуют больше ничего, кроме скуки.

Граф не отличался сентиментальностью и мог быть безжалостен и тверд, когда дело доходило до разрыва. Больше всего при этом он не любил этих бесконечных женских обвинений, нудных упреков, без которых редко обходилась хоть одна сцена расставания.

Он почувствовал теперь, что начал уставать от леди Женевьевы еще раньше, чем она вызвала его ярость и отвращение своей попыткой завлечь его в ловушку и подвести под венец.

Да, она умела разжечь в нем желание, это правда; однако всякий раз, когда огонь этот гас, в душе графа оставалось чувство разочарования и неудовлетворенности Теперь он снова вынужден был признать, что красота — это еще не все.