– Его защищать станешь?

Аллогия покачала головой:

– Чего его защищать? Верю в твой справедливый суд, князь. Это племянник Сигурда, сын его сестры Астрид, зовут… – Тут она вспомнила, что даже не спросила имени мальчика. Сигурд с готовностью подсказал:

– Олавом зовут.

– Ну, и что же этот Олав топорами размахивает?

Олав сам хотел что-то объяснить, но Сигурд сделал знак, чтобы молчал. Это движение заметил князь и, напротив, вдруг велел:

– Молчите все! Иди-ка сюда. Сам и расскажи, почему убил честного человека?!

Олав загорелся, точно сухая ветка в пламени костра, даже забыл, что стоит перед князем:

– Да какой же он честный?! Он убил моего кормильца Торольва!

– Кого? – изумился Владимир.

Пришлось снова повторить историю своей короткой, но такой бурной жизни. Вслед за самим Олавом Сигурд все же рассказал, как нашел племянника. Под укоряющим взглядом князя он опустил голову, но заступаться за мальчика не перестал.

– А с чего ты взял, что это Клеркон?

– Он сам назвался…

– Что, вот так подошел и назвался тебе? – усмехнулся Владимир, похоже, он просто не знал, что сказать.

Чувствуя, что гроза проходит мимо, Олав вздохнул чуть свободней:

– Нет, я увидел у него топор Торольва, спросил, он и рассказал. Похвалялся тем убийством, точно заслугой! – Глаза мальчика снова загорелись гневом, на щеках выступил румянец.

Князь кивнул, поднимаясь:

– Пойдем со мной. Людям расскажешь, чтоб поняли, что не просто убийца ты, а мстил за кормильца.

Олав тихо добавил:

– А еще со мной сын Торольва Торгильс…

Владимир обернулся:

– А он чего же не мстил? Или мал еще?

– Нет, старше. Да только я один там был.


У теремного крыльца уже собралась довольно большая толпа, так недалеко и до веча. Владимир вышел вперед и вдруг выставил перед собой Олава:

– Этого юношу обвиняете в убийстве эста?

– Этого! – согласно зашумела толпа.

Князь кивнул, соглашаясь.

– Кто выступит видаками?

Закричали сразу несколько, но решили, что говорить станут трое. Все трое повторили свои давешние слова: расспрашивал про топор, просил подержать, потом вдруг схватил оружие и ударил.

– Спрашивал ли перед тем имя убитого?

– Да, да, спрашивал, – согласились видаки.

– Что тот ответил?

– Дак… Клеркон он… Так и сказал, что Клеркон!.. – Мужики привычно полезли пятернями в затылки под шапки.

Князь усмехнулся:

– Кто ведает, что за человек Клеркон?

Видаки мало что знали, сказали, что эст привез товар, а так больше ничего.

– Что за товар?

Снова жали плечами:

– Кое-чего… челядь… как всегда…

– Откуда челядь брал, не сказывал?

В толпе даже засмеялись, что князь не знает сам, откуда эсты челядь берут. Ладьи чьи-нибудь грабят! Владимир кивнул:

– Так и есть, грабят. А тех, кто против них не поддается, убивают. И тех, кого продать дорого нельзя, тоже…

Собравшиеся люди не понимали:

– Дак… все так…

Голос князя вдруг загремел на весь двор:

– А у Олава эст Клеркон убил кормильца Торольва! Топор его забрал и перед всеми похвалялся, что хороший топор!

Кто-то тут же вспомнил:

– Да, даже перед мальчишкой похвалялся, как убил какого-то скана… и топор хвалил…

Другой горячо добавил:

– Да не какого-то, а Торольва, стар, мол, чтоб продавать, только оружие при нем и было хорошее!

Раздались голоса:

– А мальчишка и впрямь торольвский?

Олав не выдержал:

– У Торольва здесь и сын есть, Торгильсом зовут. А я мстил!

Точно как чуть раньше нападала, теперь толпа горячо поддерживала юного мстителя. Князь слушал, как стоящие на дворе кричат:

– Правильно, что убил!

– За кормильца мстил!

– Право имеет!

Дав страстям разгореться заново, Владимир спросил, с трудом перекрикивая галдящих новгородцев:

– Сбирать ли вече, чтоб решать про виру?

– Какую виру?! – почти возмутились люди. – Правильно убил! Нет на нем вины!

Нашелся только один сомневающийся:

– А чем докажет, что Торольв его кормилец?

Князь показал на Сигурда:

– Олав его племянник, пусть скажет, как нашел мальчика.

Толпа затихла, ожидая рассказа, такое случалось не часто, это не украденная с чужого двора коза и даже не жестокая драка норманнов. Здесь было чему посочувствовать, а значит, долго будет о чем пересказывать пропустившим такое событие. Сигурд почувствовал момент и подробно изложил внимающей толпе подробности душещипательной истории. В одночасье Олав превратился в героя, теперь его поддерживали уже все стоявшие с открытыми ртами перед княжьим теремом новгородцы.

Пока Сигурд рассказывал, князь раздумывал о своем. Теперь скрыть Олава будет невозможно. Что даст ему присутствие возможного наследника огромных владений? Поразмыслив, решил, что многое. Норвежский Харальд Серая Шкура не столь хорош даже для своих. В Варяжском море покоя никогда не было; если воспитать Олава как своего сына, то позже он сможет отблагодарить, кажется, мальчик имеет понятие о чести. Владимир сделал знак княгине, чтобы подошла ближе, наклонился к самому уху:

– Готова объявить Олава своим приемным сыном?

Аллогия предложению поразилась, но кивнула, ей понравился приветливый и красивый мальчик. А уж история его жизни тронула почти до слез. Когда Сигурд закончил свою пылкую речь, князь снова шагнул вперед:

– Если Новгород решит, что Олав не виновен, поступил правильно, мстя за своего кормильца, то…

Ответом ему было дружное:

– Не виновен!

Владимир продолжил:

– …то я… мы с княгиней признаем его своим приемным сыном!

На мгновение все замерли, потом со двора снова донеслось дружное:

– Правильно! Ай да князь! Верно решил!

Сигурд сжал плечо племянника:

– Благодари!

Но мальчик уже и сам понял, что надо сказать, повернулся к князю, потом к Аллогии, со слезами на глазах сдавленным голосом произнес:

– Благодарю, буду вам верным сыном! Жизни не пожалею!

Мало кто расслышал, как Владимир пробормотал:

– Теперь за меня будет кому обидчика зарубить…

* * *

Ярополк оказался совсем слабым в деле, он не посмел оказать сопротивление, действительно затворился в Киеве со своей дружиной. Владимир довольно хохотал:

– Боится братец. Не в отца пошел!

Но брать город с налета не стал, Киев не Полоцк. Пришлось вставать осадой. Они и встали между Дорогожичем и бывшим капищем на Хоривице. Вырыли ров, чтоб обезопасить себя от вылазок из града. Только этого было мало; как и предвидел князь, дружины не хватало окружить всю Гору, с полудня она была открыта, и оттуда подвозили для Киева что надо. Так можно сидеть много лет. И тут Добрыня показал, что он не зря был так спокоен. Хитрый ум князя, как оказалось, давно отправлял своих людей к киевскому воеводе Блуду, загодя готовя его предательство. Владимиру совсем не понравился такой поворот событий. Одно дело сразиться с Ярополком в открытом бою, убить его, мстя за Олега, и стать киевским князем по праву, и совсем другое – воспользоваться услугами предателя. Добрыня злился, доказывая, что в мести все способы хороши. Шли дни, но ничего не менялось. Кияне иногда совершали вылазки против дружины Владимира, его варяги отвечали, но стены Киева оставались закрытыми, и сдаваться город не собирался.

Самой нетерпеливой из осаждавших оказался не Добрыня и даже не князь Владимир, а… Рогнеда! Ее деятельная натура напрочь не принимала сидения на месте. Новая княгиня готова сама идти на Киев приступом. Добрыня сначала смеялся над неугомонной Рогнедой, но потом начал злиться. Ну чего эта баба лезет не в свои дела?! Кто ее вообще звал сюда? Ждала бы Владимира дома, вышивала и… что они там еще делают? Добрыня не знал, чем занимаются княгини в ожидании князей. Вон Аллогия, всегда со своим сыном, в дела мужа не суется. А эта полочанка точно надзор какой, ежедневно вдоль рва лазает. И не скажешь ведь, что тяжела уже!

Однако дружина радовалась каждому появлению молодой княгини, не всякий день увидишь рядом с собой княжью жену, да еще и красавицу. Добрыня ворчал: это добром не кончится! Так и произошло.

В тот день Рогнеда снова не усидела в своем шатре, незаметно выскользнув, отправилась смотреть на киевские стены. Это Аллогия может сидеть в Новгороде и ждать, пока муж завоюет ей днепровский город. Рогнеда лучше будет рядом с Владимиром. Если честно, то ее, как и Добрыню, давно раздражала нерешительность князя. Но воевода мог хотя бы попенять, а что могла она? Ничего. Пока ничего – решила для себя Рогнеда.

На киевскую землю уже пришла осень, хорошо, что сухая, сейчас только желтые листья летят, кружась, на землю, но недалеко и до дождей. Тогда сидящим без крыши над головой воинам Владимира придется туго. Может, Ярополк этого ждет? Куда денется брат в осеннюю слякоть? Посидит и вернется по последней воде в свой Новгород. Но в самом Киеве тоже роптали, им надоела осада, ругательски ругали бездеятельность воеводы Блуда, нерешительность Ярополка. Осады настоящей нет, с юга подвозят помощь, но только и сиднем сидеть тошно. Время от времени кто-нибудь из сотников вдруг предпринимал вылазку, пугал новгородцев, но, видя численное преимущество, возвращался обратно. Иногда сами новгородцы не выдерживали, бросались ближе к стенам, пускали сотни стрел в защитников и отходили. Странное время – ни войны, ни мира. Уж договорились бы меж собой князья или, напротив, побили бы друг дружку. Если честно, то и тем и другим дружинникам было даже все равно, кто из князей победит, лишь бы скорее закончилась эта дурацкая неопределенность!


Ко рву, окружавшему Киев со стороны осаждающих, снова пришла молодая княгиня. Меж дружинников поговаривали, что именно ее князь Владимир силой взял у Рогволода, но сделал своей женой. Воины соглашались с князем – хороша, и норов чувствуется. Это не спокойная Аллогия, которую они видели лишь издали. Новая жена князя готова сама штурмовать стены города, если б позволили. Но бодливой корове рогов не дано, всем известно. Князь мог бы, но сидит сиднем, княгиня горит желанием взять город, но не ее власть. Старые дружинники сравнивали Рогнеду с княгиней Ольгой. Вот бы той этакую дочь, никакого сына не надобно! Другие возражали – у Ольги и сын смелый был, русичи вечно будут помнить князя Святослава с его походами против Хазарии и Византии!

Хороша княгинюшка, ох, хороша! Светлые волосы стянуты обручем, точно и не замужем она, говорят, у варяжских женщин всегда так, чтобы все видели силу волос. У славян, напротив, женщины косы прячут. Серые глаза смотрят пристально и властно. Гибкая, но крепкая, во всем чувствуется сила. Рогнеда пробиралась меж людьми, чуть подобрав подол, чтобы не мешал шагу. От этого открылась узкая щиколотка, оголилась красивая ступня. Платье темно-красного бархата, привезенное купцами из Царьграда, красиво облегало фигуру и колыхалось при каждом движении. Дружинники не могли оторвать глаз от женщины. Загляделись так, что не сразу заметили, как от киевских ворот отделилась группа всадников и бросилась ко рву, за которым сидели осаждающие. Такие вылазки киевляне совершали ежедневно, но в этот раз спешили именно за Рогнедой, заметив ту со стены.

Первой услышала гиканье всадников и увидела нападавших сама Рогнеда, она вдруг с криком указала рукой в сторону города:

– Эй!

От стен до рва чуть больше двух перестрелов, потому киевские всадники очутились вблизи осаждавших в считаные мгновения. Почти сразу за криком Рогнеды раздались первые звуки боя на краю рва, киевляне пробивались к княгине. Ее сразу окружили новгородцы, схватившиеся за мечи, но их оказалось слишком мало, чтобы справиться с нападавшими. На помощь от шатров уже спешили дружинники Владимира, только было понятно, что могут не успеть, все происходило слишком быстро. Еще чуть, и Рогнеду попросту подхватит кто-нибудь из всадников и умчит за городские стены!

И тут Рогнеда показала, что она не простая тряпичная кукла, женщина выхватила у упавшего посеченным дружинника его меч и со всей силы полоснула ближайшего коня по крупу. Лошадь поднялась на дыбы, сбрасывая всадника, княгиня едва успела отскочить в сторону. К ней уже пробивались гриди Владимира, и все же Рогнеду окружало слишком много киевлян. А рядом оставались в живых всего четверо новгородцев. Они старались закрыть женщину собой, благо киевляне не пускали стрел, видно, решили взять княгиню живой. Сама Рогнеда бросила меч и схватила большой нож. Все же один из киевлян смог перехватить женщину и бросить товарищу на коня. Оказавшись висящей поперек конского туловища вниз головой, та отчаянно сопротивлялась, била лошадь ногами, но мало что могла поделать. Заорав: «А чтоб тебя!..», Рогнеда вдруг со всей силы всадила нож в брюхо коня. Потом дружинники спорили о том, насколько крепким было ругательство княгини, решили, что очень крепким. Оно ли помогло или рана лошади, но оба – и всадник, и сама Рогнеда – полетели вниз под конские копыта. От удара о землю бедняга на мгновение потеряла сознание, а открыв глаза, увидела над собой вздыбленную лошадь и, даже не понимая, что делает, откатилась в сторону. Вовремя, потому как жеребец поневоле опустился именно туда, где только что лежала женщина. Рогнеда лишь получила сильный удар в плечо, но оно осталось целым. Зато ее обидчик пострадал больше и от падения, и от конских копыт. С ужасом глядя на разбитую копытом голову киевлянина, Рогнеда на четвереньках поползла в сторону.