Жаклин Санд - Неверная жена

Александра едва не сказала, что будет молить Бога, чтоб так произошло, однако сдержалась.

– Я буду глубоко опечалена, но я понимаю тебя и не знаю, отчего наши народы не могут жить в мире.

– Оттого что твой народ пришел на нашу землю. Прости, госпожа, что говорю тебе это, но это так. Твой народ забрал у нас величайшую святыню – аль-Кудс, что вы зовете Иерусалимом, и это непростительно. Рай будет перенесен к Иерусалиму, врата неба открыты над ним. Кто помолился там, тот как будто помолился на небе; одна молитва в этом городе лучше, чем тысяча молитв в ином месте. Если кто придет в аль-Кудс просить у Бога даровать ему то, в чем нуждается, он не успеет еще попросить, как уже получит просимое. Салах ад-Дин поклялся, что возьмет город, и я верю моему повелителю, верю от всего сердца. Не пройдет и года, как аль-Кудс вернется к тем, кому принадлежит по праву, – к потомкам Пророка, что прилетел туда на крылатом коне Бураке.

– Я не хочу спорить с тобою о наших святынях, что находятся там же, благородный Аз ад-Дин, – примирительно сказала Александра. Разговоры о том, что и кому принадлежит, успели изрядно надоесть ей за время, проведенное в Святой Земле. Никто не может договориться и жить в мире. – Расскажи мне о своей земле. Я видела, что она чрезвычайно плодородна.

– Это цветущий край, – согласился Аз ад-Дин.

Он говорил охотно, плел причудливую вязь слов, и Александра узнала, что редкий месяц проходит здесь без дождей, что в Аджлуне есть, кроме крепких стен, целых одиннадцать больших резервуаров для воды, а потому вряд ли франкам удастся когда-нибудь взять крепость. Франки к тому же далеко сейчас, на другом берегу Галилейского моря, куда, судя по всему, и собирался направиться Аз ад-Дин на соединение с основными силами своего повелителя.

Час спустя хозяин извинился и сказал, что должен покинуть Александру.

– Могу я увидеть моего спутника? – спросила она.

– Так ли он нужен тебе? – Аз ад-Дин встал, подошел и в глубоком поклоне склонился перед нею. – Если ты хотела бы воспользоваться моим особым гостеприимством этой ночью, тебе стоит только слово обронить.

Александра даже не сразу поняла, о чем он говорит, а когда поняла, вспыхнула.

– Я не из тех жен, благородный, что предают мужей, когда их нет рядом.

– Разве речь идет о предательстве? – искренне удивился Аз ад-Дин. Он стоял так близко, что Александра чувствовала его запах – приятный, надо сказать. Мусульмане вообще неплохо пахли. – Только о том, что может быть между мужчиной и женщиной. Когда гасят огни в спальнях, вражда перестает существовать.

– Мой Бог, – сказала Александра, сдержавшись просто чудом, – наказывает за такое. Не стоит продолжать, Аз ад-Дин.

– Прости, если обидел тебя, – сказал он, – и дай знать, если передумаешь. Мой слуга проводит тебя к твоему… слуге.

Она уловила эту крохотную паузу перед последним словом, но ничего на то не ответила. Аз ад-Дин волен думать, что ему заблагорассудится. Вряд ли он когда-нибудь узнает, какие узы связывают английскую жену палестинского графа и франкского вора, о котором так сразу и не скажешь, что он вор.

Аз ад-Дин распрощался и ушел, шурша шелковыми одеждами, а слуга повел Александру все тем же лабиринтом коридоров куда-то вниз. Она опасалась, что Даниэля поместили в тюрьму, однако ошиблась: через некоторое время слуга отворил дверь комнаты, у которой на страже стоял воин.

Спальня, отведенная Даниэлю, оказалась небольшой. Но тут было окно, и кровать, и ковер лежал на полу; впрочем, вряд ли Даниэля сейчас интересовал ковер. Александра приблизилась к кровати и поняла, что Аз ад-Дин не солгал ей: Даниэль просто спал. На лбу его блестели капельки пота, словно роса на утренней траве, однако сон был спокойным. Александра не стала будить своего верного спутника, только постояла несколько минут и посмотрела на него, запоминая. Затем повернулась к сопровождавшему ее слуге и попросила отвести ее в спальню.

Войско Аз ад-Дина – тысяча конников – выступило на рассвете. У племянника султана имелись и пехотинцы, однако они отправились на север несколькими днями раньше, чтобы присоединиться к армии Салах ад-Дина. Теперь тысяча хорошо обученных всадников на свежих лошадях могла двигаться достаточно быстро, не приноравливаясь к темпу пехоты, и за день покрыть значительное расстояние. А уж если их не связывал обоз…

Даниэль слушал разговоры чутко, как зверек, а потому услыхал много интересного. Салах ад-Дин, судя по всему, намеревался обогнуть озеро Кинерет и осадить Тиверию, город, находившийся в безраздельном владении Раймунда Триполийского. Раймунд считался одним из самых храбрых воинов Святой Земли и одним из самых разумных. Он враждовал с великим магистром тамплиеров Жераром де Ридфором, жаждавшим крови сарацин; Раймунд противостоял ему, уверяя, что неразумно ссориться с Салах ад-Дином. Именно поэтому король Балдуин IV, мудрый правитель, к сожалению, больной проказой, так привечал ранее графа Триполи и назначил регентом при своем семилетнем племяннике. Два года назад король скончался, а через год после его смерти племянника тоже прибрал Господь. Раймунд, заключивший перемирие с Салах ад-Дином на четыре года, оказался бессилен перед жаждой крови, охватившей многих. Вопреки воле покойного короля, в Иерусалиме был коронован Ги де Лузиньян, находившийся под влиянием Ридфора, и судьба королевства, считал Даниэль, решилась именно в этот миг.

Теперь, летом 1187 года, крестоносцы пожинали плоды своей неуемной жажды битв. Салах ад-Дин, оскорбленный нарушением договора и нападениями на торговые караваны, показал свою мощь. Он стягивал силы к северу озера Кинерет, чтобы занять Тиверию и оттуда уже двинуться на Иерусалим, стремясь покончить раз и навсегда с вопросом господства крестоносцев в Святой Земле. Даниэль полагал, что ему это вполне может удаться.

Пока же оставалось следовать вместе с всадниками Аз ад-Дина к предполагаемому месту битвы.

Даниэль немного жалел, что арабам так легко удалось захватить его и леди Александру, но лишь немного. По нынешним неспокойным временам тайными тропами на тот берег Иордана не переберешься, все броды охраняются, вопрос в том – кем. Рано или поздно два подозрительных путника попались бы сарацинскому дозору, и как бы поступили с ними тогда – остается лишь гадать. Сейчас же плен можно даже назвать приятным, к тому же он соответствовал планам Даниэля. А так как Александра – благородная дама, ей и ее слуге было позволено следовать в свите Аз ад-Дина во главе войска, чтобы не глотать пыль.

Утром Даниэль увидел ее во дворе, куда Александру сопроводили слуги Аз ад-Дина; она облачилась в одежды, более подходящие ей по статусу и, несомненно, подаренные хозяином замка. В этих шелках и парче Александра выглядела, как настоящая восточная красавица, – и Даниэль обрадовался, увидав на ее руке подаренный им браслет среди других браслетов, золотых и серебряных, украшенных драгоценными камнями.

Когда она подошла, он поклонился ей:

– Госпожа.

– Почему ты снова называешь меня так? – Александра хмурилась. – Я ведь велела тебе…

– Я буду звать вас по имени, если мы снова окажемся одни в пустыне или же где-то еще, когда никто иной не сможет нас услышать. Пока же примите мое почтение.

Она досадливо поморщилась, но спорить дальше не стала.

– Вы выглядите, как утренняя роза, – Даниэль припомнил комплимент – один из тех, которыми так ловко сыпал Фарис, стоило ему узреть даму.

– Аз ад-Дин преподнес мне дары, и я приняла их.

Весьма любезно со стороны сарацина, собирающегося получить богатый выкуп за плененную графиню. Зато все довольны. Даниэль оценил дальновидность Аз ад-Дина.

– Как твоя рана? – спросила Александра.

– Все хорошо, моя госпожа. Ко мне прислали лекаря и еще дали новую рубаху. Я смогу ехать верхом и защищать вас.

– Ты и так защитил меня, – тихо сказала она. – Я хотела спросить…

Но тут появился Ихсан аль-Навид, и пришлось прекратить беседу. Войско выступало.

Следующий шанс поговорить представился уже на марше, когда всадники Аз ад-Дина бодрой рысью спустились с холма и повернули на север. Даниэль ехал рядом с Александрой, и некоторое время она молчала, а потом заговорила все же:

– Я хочу задать тебе вопрос. Кто был тот человек, которого ты убил вчера? Откуда он взялся?

Даниэль имел достаточно времени, чтобы подумать, как отвечать.

– Грабитель, моя госпожа. Он хотел увести наших лошадей и забрать все наше имущество.

– Тогда о чем ты говорил с ним так долго?

– Он увидал во мне… равного и предлагал поделиться. – Ложь давалась Даниэлю нелегко, однако рассказывать Александре, что за ней пришел убийца, нанятый мужем, не годилось вовсе. Пока не годилось. Всему свое время.

– Почему же ты не согласился? – спросила она с усмешкой.

– Я не люблю делиться, госпожа.

– А Бог велит.

– Бог… велел любить ближнего своего и благословлять проклинающих нас. А мы едем на битву.

– Что же будет? – спросила Александра, и в голосе ее проскользнули нотки отчаяния.

– Вам действительно не стоит бояться. Мы пленники, и нас уважают. Мы проследуем с этими воинами, а затем…

– Затем будет сражение, – перебила она. – Что, если мой муж не уцелеет в нем?

– Но это же хорошо, моя госпожа, – жестко произнес Даниэль. – Тогда вы станете свободны и вольны делать все, что заблагорассудится.

Видимо, она впервые подумала об этом – было видно по глазам. Александра быстро отвернулась и долго с Даниэлем не говорила.

«Пускай поразмыслит», – решил он. Даниэль полагал, что смерть графа де Ламонтаня пойдет всем только на руку, и искренне надеялся, что негодяй падет в битве. Если же Господь сохранит его жизнь, что ж – тогда решать Александре. Многое зависит от того, выиграют латиняне эту битву или проиграют; ежели победа окажется на их стороне, удача может повернуться к Александре спиной. На такой случай у Даниэля имелся запасной план.

В следующий раз Александра заговорила во время короткой остановки, когда пленники ненадолго остались одни.

– Почему ты остаешься здесь? Ты ведь можешь сбежать, Даниэль.

– Почему вы так решили?

– Если ты пробрался в крепость Ахмар и вывел оттуда меня, разве для тебя проблема – ускользнуть от сарацин, которые одержимы лишь грядущей битвой?

Александра была права, но это не означало, что ей следует знать правду.

– Я останусь с вами, чтобы получить обещанную награду. Мне ничего не нужно боле.

– Ты не хочешь покрыть себя славой? Все-таки не желаешь? Говорят, христианские владыки щедро раздают милости за такие заслуги.

– Рыцарь Христа, – сказал Даниэль равнодушно, – разносит смерть ударами своего меча, оставаясь спокойным; когда сам он встречает ее, его осеняет полная безмятежность. Если он умирает – то себе во благо; если он убивает – то это ради Христа. Убивая злодея, он не совершает убийство человека, но убивает зло. Так считают те христианские владыки, что щедро дарят милости. К счастью, не все думают так. Посмотрите на меня, госпожа; не говоря уж о безмятежности, как буду я убивать мусульман, которых люблю не меньше, чем братьев наших, христиан? Я делаю доброе дело, охраняя вас и исполняя ваши поручения, а за то получу мою награду, но не запятнаю себя убийством людей, среди которых у меня есть друзья.

– Ты очень странный человек, Даниэль по прозвищу Птица.

«Очень», – подумал он. Только человек странный может влюбиться в ту, которая никогда не станет ему принадлежать. Даниэль не обманывал себя больше: он возвратился в Рабиун не потому, что считал своим первейшим долгом помочь Александре, а потому, что жаждал увидеть ее снова. Он действительно летел как птица, едва завершив все свои дела, и до сих пор вспоминал, как самый лучший, миг, когда увидел ее там, под старой смоковницей!

Никогда прежде не овладевало им столь бесполезное и столь острое чувство, как любовь; вся прежняя жизнь Даниэля подчинялась самому Даниэлю, и никто пока на него управу не нашел, ибо действовал он только так, как ему хотелось. За это его не любили, но уважали. Любовь же не спросила его, хочет он испытывать ее или нет, не спросила, может ли он получить руку и сердце своей возлюбленной, любовь просто пришла. Теперь Даниэлю стоило больших усилий скрывать ее, и он понимал: один неверный шаг может разрушить доверие Александры к нему. А ему казалось, что ее доверие слишком ценно.

Конечно, совсем скоро она узнает, что он ее обманул, однако пока еще можно потешить себя иллюзиями.

Потому Даниэль лишь кивнул и сказал:

– Как вы того пожелаете, госпожа.

Она рассердилась и отошла от него, а вскоре нужно было двигаться дальше.

Глубоким вечером всадники приблизились к Галилейскому морю, которое звалось франками еще Тивериадским.

Аз ад-Дин скомандовал привал, и у Шериат эль-Менадира, притока Иордана, был раскинут лагерь. Александра чувствовала себя измотанной: войско двигалось с огромной скоростью, арабы останавливались лишь ненадолго, чтобы напоить коней и сменить пропитавшиеся пылью и потом повязки на лицах. К концу этой бешеной скачки Александра еле держалась в седле. Даниэль, помогавший ей сойти на землю, вынужден был поддержать госпожу, чтобы она не упала. Сам он не сказал ни слова, хотя лицо его было бледно.