Жаклин Санд - Неверная жена

Даниэль не сказал ей ни слова о любви, кроме тех строчек бедуинского поэта, но Александра и не ждала каких-то слов. Она понимала, что признаться в любви для человека вроде Даниэля – нечто практически невозможное. Он не из тех, кто всю свою жизнь посвящает служению, пусть это даже служение даме. Из него получился бы никудышный рыцарь или монах. Его свобода – вот что делает его тем человеком, которого полюбила Александра; и свобода эта принимает ночное свидание в шатре, но не принимает признаний. Бесполезных признаний.

А так как никогда им не быть вместе, Александра тоже умолчала о том, что сердце ее покорилось вору Даниэлю по прозвищу Птица.

Молитва завершилась; солнце встало через несколько минут, кроваво-красное, наливающееся золотом, как яблоко на ветке. Прискакал на превосходном белом жеребце Ихсан аль-Навид и пригласил пленников следовать за ним. Сарацинский кодекс чести неукоснительно соблюдался.

До Тиверии оставалось меньше чем полдня марша; Даниэль сказал, что стен города они достигнут после полудня. Отсюда Александра уже хорошо видела озеро, или же море, как еще звали его: невероятно синее, как глаза Даниэля, оно лежало в своих берегах, словно в ладонях Бога. Эти места Александра немного знала и, хотя никогда не бывала на этом берегу Иордана, Тиверию посещала несколько раз вместе с мужем.

Страшно думать, что прекрасный город, может быть, уже в осаде, а может, и вовсе лежит в руинах.

Войско Аз ад-Дина переходило Иордан, и это было красиво. Даниэль редко задумывался о такой грозной красоте, но сейчас он не мог не восхищаться, глядя, как всадники на прекрасных лошадях пересекают реку, подбодряя скакунов громкими криками. Лоснились шкуры, летели брызги, сверкая алмазной россыпью в солнечных лучах, и все цвета казались сочными, словно отмытыми. Брод здесь был неглубок, а уровень воды в Иордане в это время года – низок. Иордан, бравший начало в горах и впадавший в Галилейское море, покидал его несколько более соленым, чем в истоках; зато рыба тут водилась превосходная. Не зря же именно здесь рыбачили Петр и Андрей, прежде чем их призвал Христос. Здесь они ловили и бросали в старые корзины пучеглазую полосатую рыбу, которую теперь зовут рыбой святого Петра[17].

Держа в поводу Айшу, Даниэль помог Александре переправиться на западный берег реки; все прошло хорошо, дама даже не замочила ног. Войско задержалось совсем ненадолго, чтобы напоить коней, а затем двинулось дальше по берегу озера, забирая на север, дабы подойти к Тиверии.

Через некоторое время, обогнув скалу, закрывавшую вид на озеро, Даниэль усмотрел вдалеке столбы дыма и услышал, как за спиною тихо ахнула Александра.

До этого Даниэль вообще не мог почти ни о чем думать, кроме как о том, удастся ли еще раз остаться с нею наедине или нет, однако при виде дыма эти мысли вылетели из головы.

Тиверия была в осаде, это понятно. Прозвучал приказ, лошади перешли на рысь. Грохоча, как повозка, нагруженная камнями в бочках, войско Аз ад-Дина устремилось к городу, дабы прийти на помощь основным силам Салах ад-Дина.

Направляя Джанана за жеребцом аль-Навида, Даниэль напряженно размышлял. Выходит, он своими руками отдает Александру в руки врагов, тогда как сам почти свободен. Хорошо, что графиня об этом не догадывается. Когда она заговорила о том, что Даниэль в любую минуту может уйти, то была права. Он мог, но его держал долг и любовь. Любовь, от которой вскоре не останется камня на камне.

Салах ад-Дин – не тот человек, который причинит зло даме; хотя осадил же вот Тиверию, а в городе лишь графиня Эшива. Раймунд у Сефории, вместе с остальной армией и своими пасынками, а его супруга оставалась в Тиверии, насколько Даниэль знал. Новости в Святой Земле имели скверную привычку меняться несколько раз в день. К тому же вору не полагалось особо ими интересоваться, и это правило Даниэль нарушал. И хорошо, что леди Александра не представляет насколько.

Ему было неприятно, что приходится умалчивать и не сообщать ей многие вещи (если бы она спросила, а он решил ответить, то Даниэль многое мог бы ей порассказать), однако вскоре все это станет неважно. Пусть лучше потом вспоминает его как обманщика, чем томится всю жизнь. Мир жесток, и не следует искушать себя, полагая, будто он может быть добр к кому-либо.

Аз ад-Дин опоздал: к тому моменту, когда его часть войска достигла Тиверии, город уже был взят. Святой град, лежавший на древнем караванном пути, исходил дымом, как иные полыхают ненавистью. Тут и там ревели пожары, повсюду были мусульманские воины, и, увидев войско, которое собралось у стен Тиверии, Даниэль лишь покачал головой.

Людская масса колыхалась, словно еще одно море, возникшее рядом с Галилейским. Салах ад-Дин собрал больше двадцати тысяч на этих берегах, и все это свидетельствовало лишь об одном: теперь он не остановится. Никакое заступничество Раймунда или барона д’Ибелина, также считавшего Салах ад-Дина другом, не могло теперь помешать столкновению войск. Наверняка уже летят гонцы к Сефории и несут весть о том, что Тиверия пала. Даниэль подумал, что желал бы сейчас оказаться подальше отсюда, но два цепных пса, долг и любовь, по-прежнему охраняли его решимость.

Ихсан аль-Навид громко выразил сожаление, что всадники Аз ад-Дина опоздали к веселью; Даниэль буркнул, не сдержавшись, что смерти в эти дни хватит на всех. Ихсан, найдя в нем собеседника, принялся восхвалять мужество сарацин, однако Даниэль слушал вполуха и, воспользовавшись первой же паузой, спросил, что теперь будет с ним и его госпожой.

– Мой повелитель приказал доставить вас к султану. Туда мы и направляемся. Салах ад-Дин сейчас в городе, в замке графа Раймунда, и решит вашу судьбу, когда найдется время.

Александра попросила перевести то, что сказал аль-Навид; Даниэль перевел, и она поморщилась.

– Это был хороший город, – пробормотала она, да и только.

И действительно, подъезжая все ближе, Даниэль видел: Тиверия сильно пострадала во время осады. Та продолжалась не слишком долго, однако защитники неистово сопротивлялись, а нападавшие, окрыленные священной яростью и желанием отомстить за торговый караван, порубленный Рено де Шатильоном, превзошли самих себя. Многие дома съел огонь, и крепость, построенная крестоносцами, была полуразрушена. Камнеметные машины поработали на славу. Даниэль побывал в Тиверии совсем недавно, и странно для него было видеть город, который он помнил цветущим, – засыпанным пеплом и залитым кровью. Над стенами трепетали желтые знамена султана.

На улицах валялись тела, которые уже начали грузить на телеги, чтобы не позволить разложиться от жары прямо тут и избежать болезней. Тысяча всадников Аз ад-Дина влилась в стоявшее у стен войско, а племянник султана вместе с приближенными и пленниками проследовал в Тиверийскую крепость. Здесь Даниэлю и Александре велели спешиться, приставили к ним охрану и провели внутрь замка, где и оставили с двумя воинами в обеденном зале, велев ждать.

– Странно видеть здесь сарацин, – сказала Александра. Она села на одну из лавок у стены и смотрела в пол, как будто не желала окидывать взглядом то, что творилось вокруг: перевернутые скамьи, разбросанная еда… Судя по всему, здесь шло сражение, только крови на полу было мало, и тела уже убрали. Защитники графини Эшивы сопротивлялись, но, увы, потерпели поражение.

Даниэль прошелся туда-сюда, чувствуя, как спину неприятно жгут пристальные взгляды стражей, и остановился рядом с Александрой. Та открыла лицо, видимо, желая смотреть на султана и его приближенных, как смотрела бы, будучи облачена во франкское платье.

– Что бы ни случилось, – произнес Даниэль негромко, – не давайте Салах ад-Дину запугать вас. Он хитер. Однако притом он благороден. Султан не причинит вам зла, а меня защищать не нужно.

– Но если он захочет повесить тебя? – прошипела Александра, видимо, размышлявшая о том уже некоторое время. – Что, если сарацины вешают воров? И знают тебя? Ты сам говорил, что знают!

– Салах ад-Дин знает то, что ему нужно, – высказался Даниэль туманно. – Не думай обо мне. Думай о себе. И если он спросит правду, не лги.

– Почему?

– Потому что, если меня не подводит чутье… – начал Даниэль, однако тут двери в соседний зал открылись, и Ихсан аль-Навид позвал пленников войти.

Это был графский зал, где обычно Раймунд, его супруга или сыновья принимали просителей и гостей; Александра бывала здесь раньше. Тут ничего не изменилось, несмотря на то что крепость не устояла. И первой, кого увидела Александра, войдя, была графиня Эшива.

Супруга Раймунда Триполийского всегда нравилась Александре, хотя они не водили близкого знакомства: по возрасту Эшива годилась ей в матери. Статная, красивая, выносившая четырех сыновей и после смерти супруга вышедшая замуж повторно, Эшива де Бурс была верной женою Раймунда и весьма решительной женщиной. Сейчас она сидела в кресле с высокой спинкой, положив на подлокотники руки, и казалась статуей, вырезанной из дерева и слоновой кости. Падавшие из высокого окна солнечные лучи золотили седеющие волосы графини, переливались на драгоценной вышивке ее платья. При виде Александры Эшива чуть подалась вперед, всматриваясь в ее лицо, и внезапно нахмурилась.

Напротив графини в точно таком же кресле, которое обычно занимал граф Раймунд, сидел человек, чьи деяния волновали сейчас умы не только в Святой Земле, но и в Европе. Юсуф ибн Айюб, султан Салах ад-Дин.

В тот момент ему исполнилось сорок девять лет, но по его лицу, словно выточенному греческим скульптором, этого нельзя было понять. Салах ад-Дин принадлежал к тем людям, чей возраст – лишь украшение для них, и хотя лоб его прорезали глубокие морщины, взгляд сверкал так, как сверкает у двадцатилетнего юноши. Не зря его прозвище – Салах ад-Дин – переводилось как «благочестие веры»: такими бывают взоры фанатиков. Но султан, как знала о нем Александра, не был фанатичен, всего лишь предан своим людям; он знал, чего хочет: завоевать все земли обратно, возвратить Иерусалим и вытеснить крестоносцев со Святой Земли. Он умел побеждать, но, что важно, умел и проигрывать, обдумывать свои победы и поражения и извлекать из них выгоду. С такими способностями у Салах ад-Дина все могло получиться. Его сын, аль-Афдал, также был способным полководцем и принимал участие в осаде Керака, твердыни Рено де Шатильона, и именно войска аль-Афдала нанесли поражение крестоносцам при Крессоне; с племянником султана Александра уже познакомилась и сочла его весьма достойным воином.

Салах ад-Дин принадлежал к народу курдов, и вся гвардия, состоявшая при нем, также была из этого народа, что делало службу делом весьма личным и достойным. Сейчас, кроме султана и графини Эшивы, в комнате находились несколько ее приближенных рыцарей, оставшихся в живых после штурма Тиверии, Аз ад-Дин, Ихсан аль-Навид и несколько военачальников Салах ад-Дина. В открытые окна вливался далекий шум, как будто шла гигантская волна: так звучало войско.

Александра остановилась и склонила голову, но тут же вскинула взгляд, чтобы встретиться со взглядом Салах ад-Дина. Она не боялась его. Наоборот, ей было любопытно. Султан не выглядел как завоеватель, стремящийся показать свою власть и богатство: на пальцах у него почти не было перстней, носил он простую черную одежду, и только драгоценный камень на тюрбане сверкал призрачным желтым блеском, словно глаз змеи. Салах ад-Дин выглядел как знатный воин, и все же его окружала аура величия, которую невозможно не ощутить; такое волнение чувствуешь, находясь в обществе личности поистине выдающейся. Пожалуй, подобное впечатление на Александру производил до сих пор только граф Раймунд.

Даниэль рядом поклонился, сделал шаг вперед и приветствовал Салах ад-Дина на его языке. Тот же ответил на франкском:

– И я приветствую тебя. Мой племянник сказал, ты сопровождаешь знатную госпожу, которую спас из крепости Ахмар. Верно ли это?

Говорил на чужом языке он прекрасно, с певучим акцентом, придававшим его глубокому голосу дополнительное очарование. Александра, едва увидев Салах ад-Дина, а теперь услышав, что он говорит, поняла: да, он истинно благородный противник и личность в любом случае неоднозначная. С таким человеком можно не только воевать, уважая друг друга, но и водить дружбу.

Александра мельком удивилась, отчего Салах ад-Дин не спросил у Даниэля имени (вряд ли Аз ад-Дин снизошел до того, чтобы представить своему повелителю неблагородного слугу), однако времени на удивление у нее не оставалось: Даниэль подтвердил, что все верно, и султан обратился к ней:

– Приветствую тебя, госпожа. Твое имя ничего не сказало мне, но, возможно, моя гостья, – он посмотрел на графиню Эшиву, – знает тебя?

– Это Александра, жена графа де Ламонтаня, – произнесла та, будто ожидая этого вопроса. – Леди Александра, я рада видеть вас, но удивлена. Ваш супруг заявил о вашей гибели, а сейчас я вижу вас живой и здоровой.