Жаклин Санд - Неверная жена

– Здесь, моя госпожа. Вам что-нибудь нужно? Да?

– Принеси из повозки плащ. Мне холодно.

Ночи в пустыне и верно нежаркие. Даниэль сходил к повозке, вернулся с двумя плащами – своим и тем, что купил для леди Александры, – и вошел в дом. Там было светло: луна бросала лучи сверху, остатки крыши ничуть не мешали небесной владычице.

– Благодарю тебя. – Укрытая двумя плащами, леди Александра казалась ворохом темноты. – Теперь я согреюсь. Из каких ты земель, скажи? Ты ведь приплыл из-за моря.

– Я жил близ Парижа, – сказал Даниэль, не желая вдаваться в подробности.

– У тебя остался кто-то на родине? Жена, дети?

– Никого не осталось. Спите, госпожа.

– А здесь? – настаивала она, и Даниэль вдруг понял звериным чутьем, что ей очень страшно, и потому она хочет говорить с ним. Обычно благородные дамы не снисходят до тех, кто ниже их по рождению, даже до спасителей. Даниэль не стал уходить за порог, отошел и устроился в оконном проеме; лунный свет лился сверху, как вода.

– Здесь у меня есть друг.

– Тот, с кем ты был в крепости? Как его зовут? Я забыла.

– Фарис, – и, предупреждая вопрос, тут же объяснил: – Это значит «рыцарь».

– Он вправду рыцарь? Или… как и ты?

Даниэль улыбнулся:

– Он вор, госпожа. А еще лихой наездник и превосходный воин. У него душа сокола и повадки лисы.

– Он твой верный друг?

– Он мне как брат. Я спас его жизнь однажды, а потом он спас мою, и хотя у нас нет друг перед другом долгов, это связывает навеки. – Даниэль положил руку на край проема; из-под пальцев посыпались мелкие сухие камешки. – Он зовет меня «саиб», что значит «верный».

– А ты как зовешь его?

– По имени. У него хорошее имя.

– Это правда, – сказала леди Александра.

После долгого молчания Даниэль осторожно и немного неловко спросил:

– А вы, госпожа? Вы тоже приплыли из-за моря.

Она тихо рассмеялась.

– Да. Я жила на севере Англии, в суровом краю. Мой род получил свои земли в ту пору, когда несколько моих предков храбро сражались рядом с Вильгельмом в битве при Гастингсе. С тех пор мы приумножили богатство. Дед участвовал в первом походе в Святую Землю и вернулся домой с сокровищами. Я с детства была обещана Гийому де Ламонтаню, бережно хранила его портрет и собиралась отплыть в Палестину, когда будущий супруг призовет меня. Это случилось три… четыре года назад. Я прибыла сюда и была обвенчана с ним в Иерусалиме.

– Он франк, а вы выросли в Англии.

– Его дед сражался вместе с моим дедом. Эти узы крепки. Семья Гийома осталась в Палестине, получив земли после первого похода.

Даниэль ничего не сказал на это. Ему показалось, что он увидел движение в долине – но нет, это всего лишь летели тени от облаков.

– Вы высокородная госпожа, – произнес Даниэль наконец, – и всегда останетесь ею.

– Ты говоришь очень красиво для вора, – заметила леди Александра уже не в первый раз. – Кто учил тебя? Ты умеешь читать? А писать?

Даниэль умел, но не собирался хвастаться этим; чего доброго, она расскажет потом мужу, а графу де Ламонтаню и вовсе незачем знать, что его жену спасал излишне образованный грабитель. Маска должна оставаться маской.

– Я умею считать. Ровно столько, чтобы знать себе цену.

Она вновь засмеялась:

– Ты можешь рассмешить даму. Это так редко случается.

– Вы живете среди галантных рыцарей, моя госпожа. Неужто они не умеют сказать даме красивые слова?

– Они крадут их у менестрелей, а те временами невыносимо скучны. Ты умеешь петь, Даниэль по прозвищу Птица?

– Конечно. Все птицы умеют петь.

– Спой мне что-нибудь.

– Вам может не понравиться моя песня. Я простой человек.

– Это хорошо. Я устала от сложностей.

Петь ей о пастушках и любовных приключениях слишком дерзко, и Даниэль негромко начал:

Что предрекает царь Давид,

Осуществить нам предстоит,

Освободив Господня сына

От надругательств сарацина!

В неизъяснимой доброте

Принявший муку на кресте,

К тебе взывают наши песни,

И клич гремит: «Христос, воскресни!»[10]

Чуть позже он сходил и проверил. Леди Александра спала, конечно же.

Всадники появились с рассветом.

Даниэль увидел их издалека, как и предполагал; солнце еще не встало, но предрассветные сумерки уже властвовали над землей. Далеко-далеко в долине появилось облачко пыли, оно все увеличивалось, и вот уже стало возможно разглядеть едущих впереди. Присмотревшись, Даниэль отправился в дом и осторожно разбудил леди Александру.

– Моя госпожа, ваш муж близко.

Она поморгала, потом как-то сразу проснулась и села, неловко придерживая живот, – растерянная, испуганная.

– Дай мне воды умыться.

Даниэль не пошел к источнику (запасы можно пополнить позже), вылил в подставленные ладони леди Александры остатки воды из фляги и вышел во двор. Солнце только что поднялось над горизонтом; лошади, до того мирно дремавшие, подняли головы, запрядали ушами, а затем Джанан вытянул шею и звонко заржал.

– Тихо, – сказал ему Даниэль. Конь фыркнул, переступил с ноги на ногу.

– Скоро ли они будут здесь? – спросила из дома леди Александра.

– Через несколько минут, госпожа.

Даниэль уже видел штандарт: черный грач на белом поле, герб графа де Ламонтаня. Граф изрядный храбрец, коль разъезжает со штандартом по этим землям, не боясь ничего. Да и силу захватил внушительную: не менее двадцати рыцарей, вооруженных до зубов, следовали за супругом леди Александры. Это дает надежду, что женщину доставят домой в целости и сохранности. Если граф, конечно, не запрет ее в монастыре.

Даниэль приказал себе об этом не думать. Судьба леди Александры не должна его волновать.

Граф остановил отряд шагах в трехстах от дома и дальше поехал один. Даниэль стоял и ждал, положив правую руку на пояс, рядом с кинжальными ножнами. Граф приближался медленно, конь его, гривастый серый жеребец, шагал неторопливо и внушительно.

Супруг леди Александры был человеком высоким и статным, с крупным, словно бы из камня высеченным лицом. Сходство с валуном усиливал землистый цвет кожи, которую отчего-то не брал загар, и пепельные волосы. На нем была плотная кольчуга, которую не пробьет стрела из лука, а вот арбалетная – пробьет, и еще были поножи, и наручи, и легкий шлем, украшенный затейливой вязью, – судя по всему, сарацинский, добытый в бою. Граф остановил коня рядом с Даниэлем, и тот поклонился ему.

– Ты привез ее? – вопросил граф гулким, как из бочки, голосом.

– Да, господин. Она ждет вас в доме.

– Она не утратила разум?

Даниэль понял: граф оставил своих людей за пределами слышимости, чтобы иметь возможность задать эти вопросы.

– Нет, господин. Она все помнит и все понимает. Она справилась.

– Хорошо. Ты заслужил свою награду. Иди за мной.

Даниэль пошел, размышляя на ходу о том, как несправедливо судьба обходится с некоторыми. Взять хотя бы этого рыцаря. Он носит титул графа, но это всего лишь звонкое, как монетка, слово, а на деле владений у Ламонтаня меньше, чем у иного барона, и фьеф, по слухам, невелик. Не в том дело, что денег недостает, а в том, что всю землю давно поделили. Вот и приходится жить в тени Иерусалима, возделывать поля силами крестьян, собирать подати да платить налоги и сборы. И воинскую службу нести круглогодично. Веселая жизнь, что тут скажешь.

Вольной птицей быть гораздо лучше.

Леди Александра сидела на топчане, закутавшись в свой плащ, и, когда граф вошел, поднялась ему навстречу. Даниэль остался стоять в дверях, готовый уйти в любую минуту.

– Госпожа супруга моя, – сказал граф де Ламонтань и поклонился ей.

– Господин супруг мой, – ответила леди Александра и шагнула к нему.

И тут он понял.

Граф стоял к Даниэлю спиной, и тот не видел выражения его лица, зато прекрасно видел леди Александру, которая словно споткнулась – и остановилась. Повисло молчание, в котором даже невероятный шутник не обнаружил бы ни капли дружелюбия. Аккуратно, стараясь, чтобы его не заметили, Даниэль сдвинулся вдоль стены – теперь он видел графа в профиль, и профиль этот не выражал ничего хорошего.

– Как вы посмели, жена моя, – прошипел Ламонтань, – возвратиться после того, как дали опозорить себя? Не должны ли вы наложить на себя руки, коль скоро вас обесчестил сарацин?

– Господин супруг мой, – отвечала леди Александра дрожащим голосом, – я полагала, что вы будете рады увидеть меня живою.

– Живою, но сохранившей честь! Я и предположить не мог, что вы носите под сердцем бастарда! Вражеского ублюдка!

Не походило это на встречу любящих супругов после долгой разлуки. Даниэль на всякий случай вытащил кинжал из ножен и взял обратным хватом – так, чтобы лезвие лежало вдоль запястья. Если граф попытается причинить жене вред, придется вмешаться. Даниэлю не было никакого дела до семейных ссор, но обидеть женщину он не позволит, хотя граф выше и сильнее раза в полтора. Мало того, что потом со своей совестью не примиришься, так она к тому же графиня, а Ламонтани – вассалы могущественного человека.

– Мой господин… Я могу отправиться в монастырь и пробыть там, пока ребенок не родится. Я отдам его на воспитание монахиням, и никто о том не узнает. Я так ждала…

– Монахиням? – взревел граф, взбешенный не на шутку. – Вы должны были перерезать себе глотку, как только ваша талия стала округляться.

И тут леди Александра вышла из себя.

– Он взял меня силой! – закричала она, подавшись вперед. – Он брал меня силой раз за разом и смеялся, и говорил, что наставит рога всему франкскому рыцарству! Говорил, что жены франков возлягут на ложе с теми, кто чтит Аллаха, и будет так, а не иначе! Он не оставлял меня никогда так, чтобы я могла вонзить себе кинжал в сердце или броситься с башни – нельзя броситься с башни, когда тебя держат в комнате без окон, с одной кроватью, и даже веревки нет! Я смирилась. Я решила, что Господь хочет, чтоб я жила! А тот… тот говорил, что, если я рожу мальчика, он станет хорошим воином, а если девочку – ее бросят со скалы в ущелье, потому что лишние рты не нужны в крепости Ахмар. Я молилась ежечасно, ежеминутно, и лишь любовь к вам и надежда вернуться к вам сохранили мне рассудок! Умоляю, не отвергайте меня!

Граф слушал эту речь с презрительной гримасой на лице; когда же леди Александра простерла к нему руки, он бросил резко:

– Отвергать? Как можно отвергнуть ту, что отныне для меня не существует? Вы опозорили не только себя, мадам, вы опозорили мой род, мое имя, и я не стану мараться, даже прикасаясь к вам. Неужто вы могли решить, что я коснусь той, которая понесла от сарацина?

– Что же вы думали, супруг мой? Что все это время меня держали в богатых покоях и преподносили восточные яства, а по вечерам меня развлекали танцовщицы и певцы? Я провела почти год в разбойничьем замке.

– Я полагал, – резко отвечал граф, – что захвативший вас сарацин соблюдает законы и обращается с пленными, как подобает. И супруга моя, высокородная дама, в плену, но ее чтят, как чтят законы плена.

– Разбойники, – горько сказала леди Александра, – не чтят никого и ничего. Разве я в том виновна?

– Да, – твердо сказал Ламонтань, – вы виновны, потому что остались живы. Когда этот человек, которому я заплатил за ваше спасение, увел вас из замка, вы должны были смыть свой позор кровью. И все бы поняли это. Достойная смерть.

– Так убейте меня сейчас! – закричала она. – Заколите меня мечом, и закончим на этом!

– Незачем, – выплюнул граф, – вы уже мертвы. Вас нет. Вы погибли в крепости Ахмар давным-давно, и если вы осмелитесь ко мне приблизиться вновь, я отрекусь от вас, скажу, что это не вы, что выдаете себя за мою супругу. У вас больше нет мужа, нет рода, нет дома. И если вы понимаете, о чем я, то река тут неподалеку!

Даниэль покачал головой. Он не понимал такого. Да, леди Александра обесчещена, однако скрыть ее позор не так уж сложно. Отвезти ее в монастырь под предлогом, что она нуждается в духовной помощи после сарацинского плена, дождаться рождения ребенка, оставить его монахиням искупать грехи матери и возвратиться в мир. Здесь не Франция, не Англия, здесь действуют иные законы, и каждый владетель в своем фьефе – царь и бог. Даниэлю казалось странным, что супруг отрекается от своей жены (любимой жены, за спасение которой он платил большие деньги!) так легко. Как будто он только и ждал подобного хода событий.

– И если я решу последовать за вами, – выговорила леди Александра, – вы не примете меня?

– Вас нет больше, – повторил граф и повернулся к выходу.

Все это время леди Александра держалась, однако последние слова мужа сломили ее, и она жалобно крикнула:

– Гийом! Ведь я люблю вас! И вы говорили, что любите меня! Не оставляйте меня, прошу, не оставляйте!

Увы, мольба не помогла: граф вышел из дома, не оборачиваясь. Бросив короткий взгляд на леди Александру, Даниэль быстро последовал за Ламонтанем.