— Мы и так живем — лучше не бывает! — уже плакала Кори. — Это все — по его вине! По его вине мы влачим убогое существование! По его вине молодые джентльмены в городе предлагают мне цветы, а потом, за спиной, бросают на меня оскорбительные взгляды и шепчутся о том, как бы задрать мне юбку. Это по его вине у меня рваные платья! Я его ненавижу! И сбегу отсюда прежде, чем настанет мой черед выйти замуж за какого нибудь противного старика!

Она вырвалась из объятий Александры и пулей вылетела из комнаты.

Александра с Оливией обменялись долгими, понимающими взглядами. В кабинете повисла тишина.

Наконец Оливия коснулась руки старшей сестры:

— Это неправильно. Мама выбрала бы для тебя принца. Она никогда не одобрила бы нечто подобное. И мы счастливы, Александра. Мы — одна семья.

Александра вздрогнула. В свое время Элизабет Болтон одобрила кандидатуру Оуэна. На самом деле она была в восторге от того, что старшая дочь нашла такую любовь. И неожиданно Александра в полной мере осознала, что Оливия права. Мама ни за что не благословила бы ее на этот в высшей степени рассудочный и выгодный брак с Денни.

— Мама умерла, а отец всецело поглощен своей разгульной жизнью. Я несу ответственность за семью, Оливия, я одна. Это предложение — настоящее благо!

Выражение лица Оливии стало напряженным. В комнате снова надолго повисла тишина, пока средняя сестра не нарушила молчание:

— В тот момент, когда отец начал говорить об этом, я смотрела на твое лицо и понимала, что никто не сможет отговорить тебя от этой ужасной партии. Ты уже пожертвовала собой ради нас когда то, но в ту пору я была слишком маленькой, чтобы осознавать это. Теперь ты собираешься сделать это снова.

Александра направилась к лестнице.

— Это — не жертва. Ты поможешь мне выбрать платье?

— Александра, пожалуйста, не делай этого!

— Только ураган или какое нибудь другое стихийное бедствие сможет остановить меня, — отрезала она.


Огромная черная лакированная карета и упряжь превосходно сочетались друг с другом, черные как смоль лошади неслись вниз по дороге, на дверцах экипажа красовался красно золотой герб Клервуда. Карету сопровождали двое слуг в ливреях. Внутри экипажа, роскошный интерьер которого был выполнен в тех же красных и золотистых тонах, что и семейный герб, герцог Клервудский привычно держался за ремень безопасности, пристально вглядываясь в темно серые небеса за окном. Когда грянул гром, его рот изогнулся, словно одобряя капризы погоды. Мгновение спустя сверкнула молния, и лицо герцога снова просветлело. Гроза обещала быть нешуточной: это обстоятельство радовало Клервуда — еще как радовало! — ведь пасмурный, промозглый день прекрасно подходил столь темной личности.

Он напряженно думал о своем предшественнике, предыдущем герцоге — человеке, который его вырастил.

Стивен Маубрей, восьмой герцог Клервудский, повсеместно признанный самым богатым и влиятельным аристократом королевства, перевел бесстрастный взор синих глаз на темно серую усыпальницу, видневшуюся вдали. Расположенное на вершине безлесного холмика, это мрачное сооружение стало пристанищем для семи поколений дворян Маубрей. Стоило карете остановиться, как зарядил дождь. Герцог даже не шевельнулся, чтобы выйти из экипажа, лишь руки, державшиеся за ремень безопасности, крепко сжались.

Стивен приехал сюда, чтобы засвидетельствовать свое почтение предыдущему герцогу, Тому Маубрею, именно в этот день, в пятнадцатую годовщину его безвременной кончины. Стивен никогда не размышлял о прошлом, считая это бесполезным делом, но сегодня голова раскалывалась от воспоминаний с тех пор, как он встал на рассвете. В этот особенный день просто невозможно было не думать о прошлом. Как еще герцог мог принести дань уважения умершему и почтить его память?


— Я хочу поговорить с тобой, Стивен.

Мальчик был погружен в свои занятия. Стивен слыл прекрасным учеником, он усваивал все предметы и успешно справлялся с каждым заданием, чему немало способствовали усердие, самоотдача и дисциплина. Однако потребность превосходить других не давала ему покоя с самого раннего возраста — в конце концов, герцогу не подобало терпеть неудачи. Стивен не мог припомнить ни одного периода в своей жизни, когда он не прикладывал усилия, пытаясь постичь ту или иную вещь. Ни один разговор по французски не был достаточно беглым, ни один барьер не был достаточно высоким, ни одно математическое уравнение не было достаточно сложным. Даже маленьким мальчиком, в возрасте шести семи лет, он готов был заниматься до полуночи. И при этом никогда не слышал в свой адрес ни одной похвалы.

— Этот экзамен оценен на девяносто два процента, — резко бросил седьмой герцог.

Стивен задрожал и поднял глаза на высокого красивого блондина, высившегося над ним.

— Да, ваша светлость.

В то же мгновение листок с выполненным заданием был скомкан и брошен в камин.

— Ты сделаешь все заново!

И Стивен сделал. На этот раз он заработал девяносто четыре процента. Герцог был так разъярен учеником и его новыми баллами, что отправил Стивена в его комнату и запретил выходить оттуда оставшуюся часть недели. В конечном счете мальчик получил сто процентов.


Очнувшись от своих мыслей, Стивен осознал, что один из лакеев держит для него дверь кареты распахнутой, в то время как другой протягивает открытый зонт. Дождь теперь припустил сильнее.

Голова герцога по прежнему болела. Он кивнул лакеям и выбрался из кареты, проигнорировав зонт. Хотя на Стивене была приличествующая случаю фетровая шляпа, он тут же промок.

— Подождите здесь, — сказал Маубрей слугам, которых дождь не пощадил точно так же, как их хозяина.

Уныло бредя по своим владениям к усыпальнице, герцог рассеянно смотрел на особняк Клервуд, расположенный чуть ниже горного хребта, на котором и обосновался мраморный семейный склеп. Устроившийся в величественном парке, мавзолей казался тусклым и серым на фоне мрачных деревьев и еще более темных, набухших дождем туч. Раскаты грома доносились уже с востока, дождь зарядил всерьез.

Стивен распахнул тяжелую дверь склепа и вошел внутрь, доставая спички. Он один за другим зажег фонари, отметив, что гроза продолжает откатываться все дальше. Капли дождя сейчас опускались тяжелее и быстрее, барабаня по крыше усыпальницы, словно молотки. Стивен чутко улавливал присутствие Тома Маубрея: покойный герцог лежал в глубине зала в саркофаге, на котором красовалось его объемное изображение, и, кажется, ждал своего наследника.

Стивен вступил в герцогство в возрасте шестнадцати лет. К тому моменту он уже знал, что Том не приходится ему биологическим отцом, хотя и не придавал этому обстоятельству большого значения. В конце концов, Стивена специально готовили для того, чтобы стать следующим герцогом, наследником Тома. Осмысление истины не было прозрением или откровением, скорее медленно вползающим в сознание пониманием, неотступным, растущим постижением. Герцог славился своими любовными связями, но у Стивена не было ни братьев, ни сестер, даже незаконнорожденных, что выглядело очень странно. И даже при том, что все детство наследника прошло в изоляции — его жизнь сводилась к гувернерам и учителям, герцогу и герцогине, имению Клервуд, — он непостижимым образом знал о слухах по поводу собственного происхождения. Эти разговоры преследовали Стивена постоянно — всегда, сколько он себя помнил. Его детские уши чутко улавливали сплетни много раз, случалось ли это во время большого Клервудского бала или было сказано слугами под лестницей. И несмотря на то, что Стивен не обращал внимания на перешептывания о «подкидыше» и «внебрачном ребенке», правда в конечном счете стала проникать в его сознание.

Стивен подумал о том, что уроки детства могут сослужить человеку хорошую службу. Всюду, куда бы он ни направился, за ним по пятам следовали слухи, сдобренные завистью, ревностью и злобой. Но герцог неизменно игнорировал все колкости. Да и с какой стати он должен был к ним прислушиваться? Никто другой не обладал такой огромной властью в королевстве, как он — исключая, разумеется, монарших особ. Герцога совершенно не беспокоило, когда кто то пытался упрекнуть его в холодности и жестокости, обвинял в том, что его не интересует никто и ничто, кроме Клервуда. Заботы о наследстве отнимали все время Стивена, точно так же, как и учрежденный им фонд, носящий его имя. Взяв бразды правления герцогством в свои руки, наследник утроил стоимость владений, а его фонд с тех пор стал щедро помогать приютам, больницам и другим благотворительным учреждениям по всему королевству.

Маубрей бросил взгляд в глубь зала, туда, где стоял серый каменный саркофаг его отца. Мать Стивена, вдовствующая герцогиня, вежливо отказалась сопровождать наследника в этот день. И он ее не винил: покойный герцог был холодным, критически настроенным и требовательным человеком — суровым надсмотрщиком для жены и сына. Стивен знал, что никогда не забудет, как мать постоянно защищала его — точно так же, как никогда не сотрет из памяти нескончаемое проявление ненависти родителей друг к другу, их яростные споры. И все же Том исполнял свой долг, не так ли? Долг старого герцога по отношению к Клервуду заключался в том, чтобы удостовериться: у Стивена есть характер, необходимый для того, чтобы управлять состоянием. И отцу это удалось. Большинство мужчин не смогли бы справиться с тяжелым бременем ответственности, которое ложилось на плечи наследника вместе с вступлением в герцогство. Но Стивен предвкушал, как примет этот нелегкий вызов.

В склепе царила тишина, нарушаемая лишь стуком капель по крыше. Дождь колотил прямо над головой Маубрея, почти оглушая его. Стивен снял фонарь со стены и, медленно подойдя к белой мраморной гробнице, взглянул на выбитый в камне портрет герцога. Он не озаботился тем, чтобы произнести что то в память о покойном отце — не было ничего, что он хотел бы сказать.

Но так было не всегда.


— Он просит тебя зайти.

Внутри у Стивена все сжалось от мучительного страха. Он медленно закрыл учебник, который читал, и поднял глаза на мать. По ее мертвенно бледному лицу Стивен сразу догадался, что герцог находится при смерти. Вот уже три дня Том одной ногой стоял в могиле, и ожидание неизбежного казалось почти бесконечным. Нет нет, Стивен вовсе не желал скорой кончины своего отца. Но подобный исход был неминуем, и напряженность этой ситуации была нестерпимой для всех в доме, даже для него. Впрочем, Стивена слишком долго учили тому, что герцог может и должен справляться с любой непосильной ношей во имя герцогства.

Наследник медленно поднялся, пытаясь подавить, не допустить до сознания свои чувства, хотя и не уверенный наверняка, что они, эти чувства, есть в его душе. Стивен был следующим герцогом Клервудским, теперь настал его черед принять на себя обязанности и сделать то, что должен. Этому его учили с момента рождения и до сегодняшнего дня: если отец умрет, он сосредоточит в своих руках все владения — и, став восьмым герцогом, добьется небывалых успехов. Любая неуверенность, которую он ощутит, должна быть немедленно и безжалостно подавлена. Ему просто запрещалось чувствовать неуверенность — точно так же, как страх, гнев или боль.

Герцогиня внимательно посмотрела на сына, словно ожидая его слез. Но Стивен никогда не стал бы плакать — и уж точно не публично. Он лишь мрачно кивнул матери, и они направились через анфиладу комнат. Даже если герцогиня и ожидала от сына проявления печали, он никогда не стал бы открыто демонстрировать подобные чувства. Кроме того, Стивен мастерски контролировал себя. Он давным давно, еще маленьким мальчиком, твердо усвоил, что самообладание было настоящим спасением.

В человеке, лежавшем на смертном одре, теперь невозможно было узнать одного из самых могущественных аристократов королевства. Дифтерия истощила тело больного, оставив вместо прежнего крепкого мужчины маленькую изможденную тень. Тело Стивена напряглось, и на один короткий миг он даже потерял свой хваленый самоконтроль. Как же ему не хотелось в этот момент, чтобы отец умирал!

В конце концов, этот человек вырастил его, относился как к родному сыну, дал ему абсолютно все…

Глаза герцога открылись. Его унылый взор, который сначала показался мутным, несфокусированным, тут же сосредоточился на сыне.

Стивен прошел вперед, все еще ощущая мучительный страх и в полной мере осознавая теперь, когда уже было слишком поздно, что он любил герцога — несмотря ни на что.

— Могу ли я что нибудь сделать для вас, ваша светлость? — спросил Стивен и в ту же секунду понял, как сильно хочет взять руки отца, крепко сжать их и сказать, что он так ему благодарен — и что отец не должен умирать!

Они внимательно смотрели друг на друга. И внезапно сознание Стивена пронзила мысль: в этот последний момент жизни герцога ему бы очень хотелось знать, что отец им доволен. Наследник не слышал в свой адрес ни единого слова похвалы, лишь критику, осуждение, упреки. А еще длинные нотации о долге, усердии и стремлении к совершенству. И проповеди о характере и чести. Время от времени случались даже удары, жестокая порка хлыстом. И никогда не раздавалось ни единой похвалы. Поэтому сейчас Стивен так отчаянно хотел услышать хотя бы одно слово одобрения — и, возможно, выражения привязанности.