Энн Стюарт - Невеста для блудного сына

Каролин нервно сглотнула застрявший в горле комок. Неожиданно она заметила, что тело его блестит от капелек пота, а обычно яркие и насмешливые глаза как будто слегка подернулись поволокой. Перепил, подумала она, но тотчас поняла, что это неправда.

– Что с тобой? – спросила она.

– Ничего, – улыбнулся он. – Почему бы тебе не подойти ближе, чтобы я мог проверить, что там у тебя надето под футболкой.

Под футболкой у нее ничего не было, и он это знал. Каролин не сдвинулась с места.

– Ты не Александр Макдауэлл, – бросила она ему.

– И ты пришла сюда, чтобы это мне сказать? Не поверю. Почему бы тебе не снять эту дурацкую футболку, чтобы я мог тебя поцеловать?

Каролин не понимала, как этот человек мог возбуждать и раздражать одновременно. Так же на нее действовал и настоящий Алекс.

– Ложись спать. – Она отступила к двери.

– Я так и поступлю, – проворковал он. – Но сначала ты скажи мне честно, что подвигло тебя на этот полуночный визит?

– Хотела убедиться, что с тобой все в порядке.

– А что должно быть не так, Каролин?

Вопрос был задан мягко, с легкой укоризной в голосе.

– Потому что… – она не договорила, заметив на столе шприц, и повернулась к нему. На лице ее застыл ужас. – Ты наркоман!

Он ничего не сказал, смотрел на нее и ухмылялся.

– Как ты посмел! Как ты посмел явиться в этот дом, выдать себя за Александра Макдауэлла и при этом еще и накачиваться наркотиками!

– Видишь ли, они обладают антисептическим действием, – пробормотал он.

– Я бы сейчас разбила твой шприц вдребезги, если бы не боялась подцепить СПИД! – возмущенно воскликнула Каролин.

– О, можешь не беспокоиться. Во второй раз я им не воспользуюсь. Он рассчитан на одну дозу. – Было видно, что ее гнев лишь рассмешил его.

– Подонок! – бросила она ему. – Надеюсь, ты не собираешься окочуриться в нашем доме. Бедная тетя Салли этого не переживет!

– А с какой стати?

– Ты явно ввел себе что-то возбуждающее. Кокаин или типа того. У тебя учащенное, поверхностное дыхание и, готова спорить, зашкаливает пульс.

– А что, если пульс у меня зашкаливает потому, что ты рядом, доктор Каролин? – насмешливо спросил он.

– Я сейчас пойду приведу миссис Хэтэвэй. Пусть она как медсестра проверит тебя.

– Не волнуйся, со мной все в порядке.

Она смерила его презрительным взглядом. Боже, и это роскошное чудовище развалилось на ее любимом диване!

– Я бы убила тебя собственными руками, – заявила она ему и направилась к двери.

– Не переживай, ты еще можешь повторить попытку.

Она застыла как вкопанная. Неожиданно в душу ей закралось страшное подозрение. Не говоря ни слова, она подошла и взяла использованную упаковку от лекарства, которая лежала рядом со шприцем. Даже в тусклом свете камина она смогла прочесть название. Это оказался эпинефрин, препарат, снимающий тяжелые аллергические реакции. Такие, например, как реакция на креветки.

И тогда до нее дошло. Ощущение было такое, словно ее кто-то больно пнул ногой в живот. А все из-за нее, это она виновата, что ему пришлось ввести себе этот препарат. Ее затрясло. Затрясло с головы до ног, причем с такой силой, что она даже не услышала, как он поднялся с дивана и, встав позади нее, обхватил ее руками и прижал ее спину к своей влажной от пота груди. Прижал так близко, что она ощутила его сердцебиение.

– Не переживай, Каролин, – прошептал он ей на ухо. – Я вовремя вернулся к себе, и никто ничего не заметил. Ты не первая, кто пытался меня убить, и предполагаю, не последняя. По крайней мере ты это не нарочно сделала.

– Но это невозможно, – тихо возразила она. – Этого не может быть.

– В жизни возможно все. Ты слишком долго прожила в стенах этого дома, иначе бы ты знала. Даже если восемнадцать лет назад ты и стала свидетельницей того, что кто-то в меня стрелял, это еще не значит, что я умер.

Она не могла заставить себя посмотреть ему в глаза. Ей хотелось отстраниться от него как можно дальше, лишь бы не слышать, как бешено бьется его сердце. Но она не смогла. До этого момента она не слишком обращала внимание на то, какой он высокий и сильный, и вот теперь она просто утонула в его объятиях – сущая малютка по сравнению с ним.

– Это еще не доказательство, – не слишком убедительно возразила она, в надежде, что он ее отпустит.

Но Алекс не отпустил.

– Верно, не доказательство. У многих людей аллергия на креветок. А еще у многих голубые глаза и внешнее сходство со мной. И у сотни людей на бедре шрам.

Как она только забыла! Ведь это было так просто, так очевидно. И ее вновь пронзило чувство вины.

Ей тогда было девять, ему четырнадцать, и он дергал ее за длинные светлые косы, щипал, щекотал, доводил, как мог, пока в один прекрасный день она не осмелилась дать сдачи.

К сожалению, они тогда стояли на вершине утеса рядом с Южным пляжем. Она отпихнула его, Алекс потерял равновесие и скатился вниз по каменистому склону. На нем были лишь обрезанные джинсы. В основном он отделался ссадинами и синяками, если не считать длинной раны, что протянулась через все левое бедро. На рану пришлось накладывать швы, а у Каролин случилась истерика. Тогда ее не утешило даже то, что Алексу очень нравилось быть предметом всеобщей заботы. И он был страшно доволен, что заставил ее остро переживать собственную вину.

Точно так же, как и сейчас.

– Шрам? – машинально переспросила она.

– Ну да, тот самый, который я заработал, когда ты столкнула меня с обрыва.

Кстати, это была еще одна их общая тайна. Тогда Алекс никому ничего не сказал. По его версии, он просто дурачился на вершине, нечаянно оступился и сорвался вниз. И хотя этот заговор молчания дал ему над ней дополнительную власть, Каролин так и не осмелилась рассказать правду. И ее никто не знал – никто, за исключением настоящего Александра Макдауэлла.

Который теперь стоял позади нее, обхватив ее руками и прижимая к себе, и она слышала, как колотится в его груди сердце.

– Все равно не верю, – прошептала она.

– Не хочешь верить, – поправил он ее.

– Отпусти меня.

– Пожалуйста.

Каролин даже не заметила, как он оторвал ее от пола, а когда отпустил, она, на какой-то миг лишившись опоры, чуть не упала. Снова обретя равновесие, она посмотрела на него снизу вверх. Он показался ей одновременно и усталым, и довольным.

– Хочу взглянуть на шрам.

– Фома неверующий, – упрекнул ее Алекс. – Но если ты не против, то и я тоже.

С этими словами он расстегнул молнию джинсов. Каролин в ужасе вскрикнула. Он же расплылся в улыбке и как ни в чем не бывало стащил джинсы с узких бедер. Левое бедро пересекал шрам – точно такой, каким она его помнила. Что тоже показалось ей крайне подозрительным.

– Не слишком похоже, что этому шраму двадцать лет.

В ответ Алекс лишь театрально вздохнул и, не успела Каролин сообразить, что он делает, как он схватил ее за руку и рывком прижал к ноге.

– Тебе нужно пощупать, чтобы убедиться? – прошептал он, встав к ней почти вплотную. – А что еще тебе хотелось бы пощупать?

Она попыталась вырваться, однако он силой удержал ее ладонь. Его кожа была горячей и гладкой, и лишь шрам был единственной неровностью под ее пальцами. Неожиданно в комнате стало тихо. До слуха Каролин доносилось лишь шипение и потрескивание углей в догорающем камине. А еще она слышала, как бьется его сердце и как трепещет ее собственное.

Она едва не поддалась безумному порыву – опуститься перед ним на колени и прижаться губами к его шраму.

Каролин опустила глаза, опасаясь, как бы он не угадал ее безумное желание и не понял все, что творится с ней. Он всегда знал ее как свои пять пальцев – какой беспомощной и ранимой она была, чего ей хотелось, чего ей недоставало. В душе она была даже рада, что он исчез на годы ее взросления. Раскаяние и страх, что жили с тех пор в ее сердце, – не столь великая цена за то, что ее на время оставили в покое. И вот теперь он снова оказался с ней рядом. Ее ладонь была прижата его ладонью, его тело вплотную соприкасалось с ней, и она кожей ощущала сквозь тонкий хлопок футболки жар его тела.

– Прошу тебя, Алекс, – взмолилась она, толком не понимая, о чем просит.

– Ты едва не убила меня во второй раз, – прошептал он, касаясь губами мочки ее уха. – Я не утверждаю, конечно, что я этого не заслужил. Думаю, мне даже нравится доводить тебя до исступления.

– Но ведь это опасно, – произнесла Каролин убитым голосом.

– Не надо преувеличивать, – его губы коснулись ее губ, правда, всего на какой-то миг. Или это ей только показалось? – Я всегда знаю, когда остановиться.

Теперь его рот был рядом с ее шеей, где под кожей бешено пульсировала крошечная жилка, и она почувствовала его горячий, влажный язык. Казалось, он пробовал ее на вкус.

– Я тебе не верю.

– Я это знаю, – он целовал ее шею, и все это время ее рука оставалась прижата к его обнаженному бедру. – Это я, Каролин, хочешь ты того или нет. Твой друг детства. Твой бывший мучитель. Твоя первая любовь. Я вернулся за тобой.

Каролин отчаянно пыталась собраться с мыслями.

– Мечтать не вредно, – бросила она ему.

– Что и делается, – его губы переместились на другую сторону ее шеи, дразня, легонько покусывая, и она поймала себя на том, что сильнее сжала его бедро, как будто хотела притянуть к себе еще ближе. – И тебе никуда от меня не деться. Я – твои эротические сны и одновременно твои самые жуткие кошмары. Можешь притвориться, будто делаешь это в знак раскаяния.

– Что делаю?

– Ложишься со мной в постель.

– Я не… – Его губы не дали ей договорить.

Увы, в глубине души она была вынуждена признать, что именно это она и сделает.

Неожиданно она обратила внимание, что в комнате звучит музыка – нежная, медленная, блюзовая. Мелодия парила в воздухе, обволакивая ее подобно облаку сигаретного дыма. При этом сама она, казалось, застыла на месте, остановилась в пространстве и времени, пойманная в ловушку его голубыми глазами и своими собственными девичьими фантазиями.

– Я не думаю… – начала она.

Алекс прикрыл ей ладонью рот.

– Хорошо, – произнес он, – ты не думаешь, что мне хочется, чтобы ты закрыла глаза и забыла обо всем на свете.

Его руки скользнули под ее просторную футболку, и она спиной ощутила прохладу его ладоней. Когда его руки достигли ее лопаток, он вздохнул – это был вздох неприкрытого, животного желания – и притянул ее ближе к себе.

– Ты еще пожалеешь об этом, – она сочла нужным предостеречь его, хотя ее собственный голос прозвучал не громче шепота.

– Я обычно жалею о том, что чего-то не сделал, – он медленно начал стягивать ей через голову футболку. Она знала, что еще может его остановить, как знала и то, что не станет этого делать.

– Все было бы гораздо проще, если бы я напилась, – сказала Каролин с вызовом в голосе.

– Нет, я хочу тебя трезвую, – футболка взлетела в воздух, и теперь она стояла перед ним в одних лишь видавших лучшие дни джинсах, и только камин отбрасывал на их тела пляшущие блики. Она попыталась прикрыть грудь, но он поймал ее запястья и опустил ее руки вниз, а сам принялся ее рассматривать.

– Тебе уже не тринадцать лет, – прошептал он.

– Ты прав, уже не тринадцать.

Он улыбнулся неторопливой, обольстительной улыбкой.

– Значит, мне везет.

Все еще не выпуская ее запястий, он нагнулся и нежно-нежно поцеловал ее в губы. На какой-то миг она ощутила себя чем-то вроде ошеломленного зрителя. Этот тип умел целоваться. Знал, как соблазнить, завлечь, возбудить и затем успокоить женщину, и все это благодаря предельной ловкости рта, языка, губ.

Алекс легонько укусил ее за нижнюю губу.

– На этот раз ты обязана ответить на мой поцелуй, – сказал он, касаясь губами ее губ.

– Я восхищаюсь твоим искусством, – прошептала Каролин.

– О, у меня была обширная практика, – его ладони скользнули вверх по ее рукам, пока не достигли плеч. Он еще ближе привлек ее к себе. Ее соски уперлись в мужскую грудь, и она вздрогнула от неожиданности. Его кожа все еще оставалась холодной, где-то под ней она ощущала биение его сердца. Впрочем, ее собственное билось столь же часто.

Она даже не подозревала, что поцелуй может быть столь откровенно эротичным. Раньше она воспринимала касание губ как неизбежную часть постельной прелюдии, но никогда – как нечто восхитительное само по себе. А вот Алекс целовался так, как будто поцелуи были его самой главной целью, как будто ее губы дарили ему ни с чем не сравнимое наслаждение. И единственное, что ей оставалось, – это ответить на его поцелуй.

Ее руки неожиданно оказались у него на шее. Каролин закрыла глаза. Ей не хотелось смотреть на него, не хотелось признавать откровенную глупость того, что с ней сейчас происходит. Она неловко ответила на его поцелуй, и он издал сдавленный, гортанный стон, стон охваченного похотью самца.

От этого стона она тотчас сделалась мокрой.