Даже если он никогда больше не обнимет ее, не коснется, она не забудет его запах, ощущение близости. Вот этот самый момент, когда он стоял рядом и ждал, ничего не говоря, ее объяснения.

А что объяснять? Что выражать?

Соучастие, согласие, готовность. Если она не примет его сегодня ночью, то что за этим последует? Ведь он уже прокрался мимо ворот ее разума, открыл тяжелую дверь, охранявшую ее дух, не обращая внимания на скрип петель, заржавевших от слез.

Тесса вздохнула, ее сердце было слишком переполнено, чтобы говорить.

— Вам тепло?

— Да. — Она высвободилась из его объятий. — Но я очень боюсь.

Он отстранился и заглянул в ее лицо. Что он видел там? Ее глаза избегали взгляда.

— Чего, Тесса? Или кого? Меня? Какие слова мне сказать, чтобы вы простили меня? Что сделать?

— Джеред, мне написать вам шпаргалку? А потом сделать вид, что я удивлена, довольна и благодарна, когда вы произнесете написанное вслух? Вы для этого привезли меня сюда? Уговорить меня простить вас? Я почти поверила, что я вам небезразлична, но мы оба знаем, что это неправда.

Что выражает его лицо? Недовольство? Гнев?

— Значит, вы прикажете мне простить вас, Джеред? Жены ведь обязаны делать это, разве не так? Очень хорошо. Я прощаю вас. За порочность, безразличие, за несдержанные обещания. За ребячество вместо мужских поступков.

— Проклятие, Тесса, вы не делаете наше примирение легким.

Она внимательно поглядела на Джереда. По-видимому, впервые в жизни он склоняется к компромиссу со своей гордыней.

— Так вот в чем дело? — Она положила ладонь на его грудь. — Вы хотите примирения, потому что раньше вам никогда не противоречили, никогда ни в чем не отказывали? Или вы решили без помех соблазнить меня? Заняться любовью, и я стану услужливой и покорной женой? Вот и решение всех проблем.

— В этой идее есть свой резон, — сказал он. — Если не так, то почему вы так легко позволили мне увезти вас из Киттридж-Хауса?

Она попыталась смотреть в пол, но он не позволил ей этого: приподнял подбородок, так что их глаза встретились.

— Почему, Тесса?

— Может быть, я скучала по вас. Мы можем заниматься любовью, Джеред. Сегодня, завтра, сто дней, сто ночей. И это будет чудесно, восхитительно. Но это не будет настоящим браком. Между нами всегда будет что-то стоять.

— Вы никогда раньше так не думали.

— Такое случается, когда оказываешься на грани смерти, Джеред.

Потребовалась вся ее решимость, чтобы не заплакать, когда он вышел из комнаты.



Глава 30


«Изольда» имела неглубокую осадку и напоминала лебедя, скользящего по черной глади моря. И она действительно была похожа на него грациозностью линий, стреловидным корпусом, который не был ни обит медью, ни усилен железными скобами. Четыре ее высокие мачты тянулись к небу, белые паруса трепетали на ветру, как перья. Спроектированная для торговли, она была оснащена для мирных дел, а не для войны. И все же в эти тревожные времена было неразумно оставлять корабль без всякой защиты. Поэтому после первого плавания на «Изольду» должны были установить пушку.

Спуск корабля на воду был кульминацией трех лет работы. Стэнфорд Мэндевилл надеялся, что эго его детище послужит образцом для всего британского флота. Он сам дал новому судну имя, согласно традициям Мэндевиллов, и сделал это, имея в виду построить и «Тристан». Но в одном отношении он не последовал традиции. Он не принимал участия в первом выходе корабля в море, передав эту честь и привилегию своему наследнику-герцогу.

Джеред стоял на палубе полуюта. Прямо под ним располагалась капитанская каюта, переданная в этом первом плавании владельцу. Капитан Уильямс будет занимать каюту штурмана на левом борту шлюпочной палубы, где находились массивный штурвал и два компаса.

Сейчас их каюту занимала Тесса. К его удивлению, она все еще сидела в той же позе, как он ее оставил, на краю большой кровати.

Она молчала все время с утра, когда проснулась и нашла его спящим на полу у камина. Это был первый раз, когда он так поступил, но он не предупредил ее. Не объяснил, что своеобразный долг чести не позволил ему лечь в кровать, поскольку она так явно боялась его присутствия рядом.

— Почему мы плывем в Шотландию?

— Посетить родственников моей матери.

— Сейчас? — Больше она ничего не сказала. Только обвела взглядом каюту, увидела одежду, которую он привез для нее из Лондона, ее вещи, разложенные на привинченном к полу бюро. Он назначил одного из юнг прислуживать ей и ушел, оставив ее смотреть ему вслед с непроницаемым выражением лица.

— На паруса! — В первом плавании команда «Изольды» состояла только из опытных моряков, и несколько человек сразу бросились вверх по реям. Главная мачта была в двухстах футах над уровнем моря. Когда они оказались на местах, прозвучала другая команда. Держась за рею одной рукой, моряки стали другой распускать паруса. Эта опасная процедура была известна как «одна рука для себя, одна для корабля», и неопытный матрос легко мог упасть с такой высоты и разбиться насмерть. Джеред наблюдал, как все паруса были подняты, чтобы обеспечить кораблю максимальную скорость. Подняли якорь, и штурман встал за штурвал, ожидая сигнала.

В этот раз сигнал должен был дать владелец. Джеред поднял руку, и «Изольда» поплыла.

Он впервые оказался на корабле, который еще ни разу не выходил в открытое море Доски палубы стонали и поскрипывали под его ногами, хлопали туго натянутые паруса.

Посудина пахла деревом и смолой, кожей и дегтем, пенькой и краской. Ее палубу украшали изящно вырезанные балюстрады, как в доме на суше. Она была создана из тикового и красною дерева, меди и олова, и на его глазах паруса наполнялись ветром.

Штурман повернул штурвал, и шхуна ответила на это легким подрагиванием корпуса. Ветер был ее любовником, ласкающим и подталкивающим ее вперед, пока сам океан не заметил ее, и тогда волны расступились, принимая в свои объятия.

Они вышли из бухты в открытое море. Перед ними лежала только бескрайняя водная гладь. Странное ощущение — он чувствовал себя одновременно слабым и всемогущим. Скоро они повернут в Северное море.

На его лице играла улыбка; Джеред чувствовал, как она растягивает его губы. Но еще более удивительным было ощущение власти, как будто он сам повелевал морем, будучи его богом Посейдоном. Держась за канат, он ощущал океанские волны под ногами и понял, что смеется, чувствуя, как «Изольда» разрезает волны.

— Сэр? — Кто-то потянул его за рукав. Он посмотрел вниз.

Юнга, лет десяти, не старше, но стройный и крепкий. Его вид не был болезненным, как у большинства молодежи в Лондоне. Как странно, но ни у кого из его друзей детей не было, а он, как однажды подметил его дядя, не хотел ничего знать о своих шотландских родственниках. Добрые отношения с сестрой он тоже решительно пресек.

— Сэр?

Джеред покачал головой и снова взглянул на мальчишку.

— Ваша светлость, прошу прощения, но ее тошнит.

— Мою жену?

— Да, сэр. Она не хочет, чтобы я позвал вас, но ее рвет все время, как мы вышли из бухты.

Он спустился вниз и вошел в каюту. На кровать падало пятно света. Тесса лежала, прижав руку к глазам, другой вцепившись в одеяло.

Она ничего не сказала, только махнула рукой перед собой. Предостеречь его или что-то сказать. Он не знал, как поступить. В ее лице была такая напряженность, что он испугался. Она не двигалась, но он слышат ее слабое дыхание, как будто малейшее движение причиняло ей боль, когда он сел на край кровати.

— У нас на борту нет врача, сэр.

Они переглянулись, но не как хозяин и подчиненный, а как взрослый и ребенок. В этом взгляде читались и просьба, и соучастие, и беспомощность — с обеих сторон.

Тесса повернула голову.

Движение ее пальцев заставило его податься вперед. Он наклонился к ее губам, когда она прошептала:

— Простите, Джеред, но мне кажется, что в добавление к высоким фаэтонам и лошадям я также всем сердцем ненавижу океан.

— Вам плохо? Принести таз?

— Да. — Это был едва слышный шепот, не больше — но согласие от всего сердца. Он схватил таз, который ему очень вовремя принес юнга. Рвало ее очень сильно, снова и снова. Казалось, что ее тело избавляется не только от завтрака, но и от всей еды, что она съела с момента рождения.

Он попросил юнгу принести горячий чай и поджаренный хлеб, если в камбузе успели развести огонь. Если нет, то он даст ей бренди в надежде, что он успокоит ее желудок. Жаль, что он больше не знает ничего, чем можно было бы облегчить ее страдания.

Он принес Тессе влажное полотенце, велел прополоскать рот, потом сел на край кровати и исполнил ритуал, который совершал часто, но никогда не задумывался о нем. Она лежала молча, закрыв глаза, пока он доставал все шпильки из ее волос, складывая их на столик у кровати. Потом взял щетку, которую привез из Лондона, и тщательно расчесал ей волосы. Это, похоже, успокоило ее, потому что она пробормотала что-то, так и не открывая глаз.

Тесса свернулась калачиком, прижимая сжатые кулачки к подбородку. По ее телу пробегала дрожь. Он потянулся за одеялом, аккуратно сложенным в ногах кровати, встряхнул его и нежно укутал жену.

Ему надо было бы оставить ее полежать в тишине, одну, чтобы прийти в себя. Вместо этого он сел рядом и стал гладить ее по руке под одеялом. Ему так хотелось помочь ей! И еще более странно, что ее недомогание передалось и ему.


— Со мной все будет хорошо, — спустя несколько минут сказала она в ответ на его немой вопрос, желая только двух вещей на земле: чтобы Джеред перестал хлопотать и поскорее ушел, оставив ее в покое. Она была смущена больше, чем когда-либо в жизни, а в объятиях мужа это ощущение только усиливалось. Как-то вдруг оказалось, что его рука обнимает ее, ее лицо прижимается к рубашке на его груди. Он молчал и был такой неподвижный, теплый и заботливый, что она почувствовала, как к глазам подступают слезы.

Тесса отстранилась от него, перекатилась, свернувшись в клубочек. Запах рвоты висел между ними, как ядовитые испарения, а она не собиралась усугублять свой позор еще и слезами.

Тесса услышала стук обуви о деревянный пол, а потом Джеред лег рядом с ней на кровать, осторожно устроившись позади нее, так что она оказалась словно в колыбели. Его рука обнимала ее, почти не касаясь, но жест этот был такой собственнический, такой мужской, что она бы посмеялась, если бы не чувствовала себя так ужасно.

Несколько часов спустя он все еще обнимал ее, не двигаясь. Она потянулась и поняла, что, должно быть, задремала. Поцелуй Джереда в лоб дал понять, что он знает, что она проснулась, и она улыбнулась, давая понять, что рада видеть его. Тесса повернулась, легла на спину, закрыв глаза. Прислушиваясь к себе, она с удивлением почувствовала запах лимона и осознала, что у нее урчит в животе. Что это? Позыв к новому приступу тошноты или элементарный голод?

Она моргнула, открыла глаза и увидела Джереда, склонившегося над ней. Он улыбался, отводя ее волосы со лба.

— Вы храпите, знаете об этом?

— Ничего подобного. Храпят старики и плохо воспитанные леди.

Его улыбка стала шире. Она решила уточнить:

— Вы же преувеличили, правда? Неужели я храпела?

— Очень тихо. Так, легкое посапывание.

Она снова закрыла глаза. А он продолжал:

— А вот про себя я не могу точно сказать: храплю или нет. Не внесете ясность?

Она внимательно посмотрела на него.

— Не знаю. Мы очень редко спали вместе.

Воспоминания нахлынули мгновенно. Они делили постель в основном ради плотских утех. Единственный раз, когда они предоставили друг другу возможность поспать рядом, был в их брачную ночь, и после этого он покинул ее. До сегодняшнего дня Джеред никогда не обнимал ее просто так, из желания уменьшить ее боль.

Даже когда она была на грани смерти, его не оказалось поблизости.

— Вам было страшно?

Тесса не спросила, что он имеет в виду, лишь посмотрела ему в глаза.

— Я мало что помню. Вроде бы не было никакой боли, а потом она появилась. Сейчас я вижу только тени образов, странные зарубки памяти, но даже они с каждым днем меркнут. Мои мама и папа поддерживают меня. Мои братья — Стивен и Алан — молятся за меня. Стивен хочет быть епископом, он готовится к этому, я думаю.

— А Алан?

— Он еще мал, но считает себя великим воином. Мечтает о военной карьере.

— Только меня не было с вами тогда.

— Это не совсем так, — возразила она со слабой дразнящей улыбкой. — У меня был ваш портрет.

Он нахмурился.

— Какой же это?