Кэролайн Линден - Невеста для графа

Шторы не были задернуты, и свет уличного фонаря падал на кровать. При его приближении Вилли поднял голову – между прочим, с его, Хью, подушки. Граф усмехнулся и тихо сказал:

– Вилли, в корзину.

Пес оценивающе на него посмотрел, после чего потянулся и разлегся на полкровати. Элиза повернулась на другой бок и, не просыпаясь, обняла Вилли за шею, а тот, весьма довольный, помахал хвостом. Смысл этого жеста был предельно ясен: «У нее есть я, а ты тут лишний».

Хью в задумчивости посмотрел на спящую жену. Из всех участников этой драмы она одна была абсолютно невинна. Может, ее отец действительно сродни ядовитому пауку, что отравляет всех, кто попался в его паутину, но Элиза ему не чета. Хью не мог аннулировать брак, и, если уж начистоту, и не хотел этого. И не только из-за огромного состояния тестя, но и потому, что Элиза стала ему далеко не безразлична. Она сгорит от стыда, узнав, что брак Эдит может сорваться из-за нее. Но ей нечего стыдиться. Хью видел, как старалась Элиза завязать дружбу с его матерью и сестрами. Она очень хотела им понравиться. И он пообещал ей, что они полюбят ее… со временем. Но если Бенвик упрется и откажется жениться на Эдит, то на это надеяться не стоило. И как ему с этим быть, Хью не знал.

Но, как бы там ни было, он не собирался уступать псу свое место в постели.

– В корзину, – повторил граф, указав пальцем направление.

На сей раз Вилли подчинился – неохотно спрыгнул с кровати и поплелся на свое место. Хью забрался под одеяло. Может, к утру ему удастся найти выход из тупика. Он все делал ради семьи – так как же вышло, что все усилия его пошли прахом?

Элиза проснулась от поцелуя в шею. Да, кто-то поцеловал ее.

Но сегодня этим кем-то был вовсе не Вилли.

– Доброе утро, – шепнул ей в ухо Хью. – Я знаю, что вы не спите, леди Гастингс.

Элиза невольно рассмеялась.

– Милорд, откуда вы это знаете?

– Потому что, пользуясь предоставленной мне свободой действий, я, знакомясь с вашим телом, уже давно слушаю ваши вздохи и стоны. – Накрыв ладонью ее грудь, Хью водил по соску большим пальцем. – Мне, как вашему мужу, следует хорошо изучить предмет.

Элиза улыбнулась. Теперь понятно, отчего она вся горела и почему так часто билось ее сердце. Она сладко потянулась – и вдруг обнаружила, что ее ночная сорочка задралась выше талии. А в следующее мгновение она поняла, что Хью полностью обнажен. Ей захотелось свернуться калачиком, но муж, словно разгадав ее намерения, проворно просунул ногу между ее ногами, и эта его волосатая мускулистая нога казалась огромной – не то что ее ножка. Впечатляющее различие, к тому же возбуждающее.

– Где Вилли? – сказала Элиза первое, что пришло в голову.

Грудь мужа сотрясалась от беззвучного смеха.

– Он проснулся раньше меня и завыл, требуя, чтобы его выгуляли, а потом Бернард отвел его на кухню.

– Вот как?.. – пробормотала Элиза и тут же нахмурилась. «Нашла время спрашивать про собаку!» – отчитала она себя.

– Мне пришлось согнать его вчера ночью с кровати, – признался Хью, и рука его, скользнув по животу Элизы, легла меж ее ног.

«А ведь он и впрямь делает со мной все, что хочет», – промелькнуло у нее. Впрочем, ей это нравилось, и она хотела лишь одного – чтобы муж делал это быстрее и энергичнее.

– Я бы не хотел начинать нашу семейную жизнь с установления правил, – продолжил Хью, – но одно правило должно соблюдаться неукоснительно: пес спит в своей постели, а я – в своей, со своей женой. – Он легонько прикусил мочку ее уха.

– Ну, если вы, милорд, настаиваете… – пробормотала Элиза, раздвигая ноги и предоставляя мужу еще бо́льшую свободу действий.

– Да, я настаиваю, – проговорил Хью хриплым шепотом, продолжая ласкать Элизу. – Жена моя, – сказал он с ударением на первом слове.

Элиза чувствовала, что с мужем что-то не так, но под его ласками она теряла способность думать, не то что говорить. Стон облегчения сорвался с ее губ, едва он вошел в нее. А потом для нее не существовало ничего, кроме него: кроме его искаженного страстью лица и обжигающего взгляда.

– Моя жена, – хрипло пробормотал он после того, как, запрокинув голову, издал победный крик и содрогнулся всем телом. – Навеки моя…

Элиза поглаживала его по вздымающейся, влажной от пота груди, и сердцу ее, переполненному любовью, было тесно в груди.

– И ты мой навсегда, – с нежностью в голосе прошептала она.

Несколько минут они пролежали без движения, не в силах шевельнуться. Элиза пыталась, но не могла приучить себя к мысли, что этот потрясающий мужчина – ее муж, который к тому же находил ее привлекательной. Она провела ладонью по его мускулистой спине. Ей все еще не до конца верилось в то, что она имела право к нему прикасаться. Хью положил ладонь ей на грудь, и Элиза блаженно вздохнула. Они теперь муж и жена, и у них может появиться ребенок, который еще крепче привяжет их друг к другу. О большем Элиза не могла и мечтать.

– Я люблю тебя, – тихо сказала она.

– Вот и хорошо, – пробормотал Хью. Элиза смущенно засмеялась, а он, приподнявшись на локтях, посмотрел ей в глаза. – Дорогая, чем ты сегодня думаешь заняться?

Элиза заметила, что муж не ответил на ее признание, но не придала этому особого значения. Мужчинам трудно говорить о таких вещах, а что касается поступков, то Хью вполне убедительно продемонстрировал свои к ней чувства.

– Скажи, дорогой, когда в последний раз в этом доме был ремонт?

– Ремонт? – в растерянности переспросил Хью. – Понятия не имею.

Элиза понимающе кивнула. Дом выглядел запущенным и мрачным. Он был и старше, и меньше, чем отцовский, и, увы, не стоял на солнечном холме над рекой. Но это вовсе не означало, что на него можно было махнуть рукой.

– Я думаю поговорить об этом с твоей матерью, – сказала Элиза. – Она так элегантно одета… Но, наверное, у нее нет времени или желания заниматься домом. Гостиная оставляет гнетущее впечатление, а что до этой спальни, то она кого угодно может вогнать в меланхолию.

– Да, верно, – согласился Хью, рассеянно поглаживая жену по волосам, разметавшимся по подушке. – Мой отец не любил Лондон, и потому мы редко наведывались сюда до этого сезона. Последние несколько лет дом сдавали в аренду, и освежить его, конечно, не помешает.

– Что ж, тогда… – Элиза покрепче прижалась к мужу и положила голову ему на плечо. – Я думаю, твоя мама не обидится, если я приглашу ее принять участие в переделке вместе со мной?

Рука мужа замерла на подушке.

– Надеюсь, не обидится. Теперь ты хозяйка дома, дорогая.

Элиза поняла намек.

– Но я вовсе не хочу ее оскорбить. Я… Я совсем не помню свою мать, и мне бы очень хотелось, чтобы твоя привязалась ко мне.

Хью резким движением приподнялся, затем сел, спустив ноги на пол.

– Она не станет возражать, если ты освежишь обстановку в доме, – сказал он, вставая, и тут же накинул халат.

Элиза села в постели, опершись спиной о подушки и натянув одеяло до самого подбородка. Необъяснимое поведение мужа очень ее смущало. Она даже не знала, что сказать.

– У меня сегодня дела в городе, но к ужину я вернусь, – сообщил Хью уже на пути к гардеробной.

Дверь за ним закрылась, и Элизе лишь оставалось гадать, что же она сказала или сделала не так.

Хью умылся, оделся и отправил Бернарда на кухню за Вилли. Мать собак не любила, а Эдит боялась, но он не мог лишить Элизу возможности общаться с любимым питомцем.

Нельзя сказать, чтобы Хью не понимал, что ему лучше бы остаться дома, чтобы помочь жене общаться с его матерью и сестрами и добиться, чтобы те приняли ее в семью. К тому же Элиза подсказала ему идеальный путь к достижению этой цели. Когда они с матерью и сестрами вынужденно переехали в Лондон, мать чуть ли не умоляла его позволить ей выбросить старые пыльные портьеры из гостиной и поменять там мебель. Хью не позволил это сделать лишь потому, что у него не было денег, но сейчас ситуация изменилась к лучшему. Мать должна была прийти в восторг от того, что обзавелась невесткой, которая не только стремилась переустроить дом, но и имела для этого и вкус, и навыки, и средства. От него требовалось только одно – должным образом представить матери планы Элизы, и тогда они обе найдут себе достойное и увлекательное занятие.

Да, все так, но главное на сегодня – поговорить с Ливингстоном и его сыном. Придется держать себя в руках и не реагировать на провокации. Что бы они ни говорили об Элизе, придется молчать. Если бы Эдит не была по уши влюблена в этого Бенвика, Хью не стал бы стараться. Но счастье сестры было для него важнее всего – важнее его собственного счастья и выше гордости. Ради сестры он готов придержать язык и не отвечать на оскорбления.

Выдержка Хью подверглась серьезному испытанию еще до того, как он вышел из дома. Спустившись вниз, он столкнулся с Эдвардом Кроссом – тот только вошел, и дворецкий все еще держал в руках его плащ и шляпу. Увидев спускавшегося по лестнице зятя, Кросс самодовольно ухмыльнулся, и ухмылка эта не могла не вызвать неприязни.

– Доброго утра, лорд Гастингс, – улыбаясь до ушей, сказал Кросс.

– И вам, мистер Кросс, – с легким поклоном ответил граф. – Я вас не ждал.

Тесть приподнял бровь.

– Не ждали? Но мы ведь теперь одна семья.

Эти слова Кросса стали для графа последней каплей.

– Что ж, тогда проходите, – процедил он сквозь зубы и, развернувшись на каблуках, направился к кабинету.

– Зря злитесь, – сказал Кросс, закрыв за собой дверь кабинета. – Я принес вам свадебный подарок.

Он достал из кармана конверт и протянул графу. Хью знал, что находилось в конверте: догадался, еще даже не открыв его. Там были закладные, векселя, долговые расписки и счета. И на каждом из документов красовалась печать и надпись поперек: «Оплачено полностью». Более того, везде красовалась знакомая подпись – подпись отца. Гнев и обида на родителя вспыхнули с новой силой. Пожалуй, на отца Хью сейчас злился сильнее, чем на Эдварда Кросса.

– Спасибо, – пробормотал граф.

– Все, как мы договаривались, – ответил Кросс с ироничной усмешкой. – Я уже дал указание своим поверенным перевести на ваш счет оставшуюся сумму приданого Элизабет.

Все шло точно в соответствии с договоренностью, которую они заключили чуть больше месяца назад. Обе стороны выполнили свои обязательства. Вчера, словно по мановению волшебной палочки, Хью из безнадежного должника превратился в богатого человека с перспективами стать еще более богатым. Все долги его оказались оплачены, и в ближайшие дни счет его пополнится еще сорока тысячами фунтов. Но отчего же тогда он не чувствовал радости, а лишь зияющую пустоту в груди?

Хью медленно сложил документы и убрал в ящик стола. Подняв глаза на своего тестя, он сказал:

– Мистер Кросс, вы можете навещать дочь в любое время, когда пожелаете. Покуда Элиза желает вас видеть и принимать, этот дом открыт для вас.

– Как вы любезны… – все с той же усмешкой заметил Кросс.

– Однако наши с вами дела закончены, – продолжил граф. – Со времени нашего первого разговора мне не раз напоминали о том, что вы человек трудный и у вас есть враги.

– У каждого человека есть враги. Смею заметить, что найдется немало людей, которые считают, что власть и положение в обществе достались вам незаслуженно, и эти люди винят во всех своих бедах вас, – проговорил Кросс, скрестив на груди руки.

Пытаясь успокоиться, Хью мысленно досчитал до пяти, и немного помедлив, спросил:

– Что произошло между вами и Ливингстоном?

Кросс, казалось, удивился такому повороту.

– Ничего особенного. – Он пожал плечами. – Мы совместно владели акциями одного горнодобывающего предприятия.

– Он утверждает, что вы его обманули.

– Неужели? – Кросс изобразил удивление. – Знаете, этот Ливингстон – скряга и невежда. Он почему-то вообразил, что получит втрое больше, чем вложил. Но вышло не так, как он хотел.

Хью тоже считал Ливингстона скрягой, но ждать от Кросса, что он признает себя виновным в обмане… Это было бы странно.

– Не похоже, чтобы вы сильно переживаете из-за того, что вас считают мошенником, – заметил граф.

– Мнение Ливингстона и ему подобных меня не волнует, – с брезгливым презрением сказал Кросс.

Хью при всем желании не мог позволить себя такую же независимость от чужого мнения. В конце концов, Ливингстону предстояло стать его тестем – если, конечно, удастся переубедить виконта…

– Ливингстон и ему подобные составляют общество, в котором я живу, – проговорил Хью. – И мне приходится считаться с их мнением.

Кросс смерил зятя внимательным взглядом, и помолчав, сказал:

– Я мало что могу сделать для того, чтобы Ливингстон изменил мнение обо мне к лучшему. Если бы наш с ним временный союз принес ему прибыль, он не стал бы думать обо мне лучше. Для него я так бы и остался простолюдином, плебеем. Но ведь и вы считали так же, милорд.