– Хью, иди ко мне.

– Всегда к твоим услугам, дорогая, – откликнулся муж из смежной комнаты и, закалывая накрахмаленный шейный платок, подошел к жене.

Они жили в браке уже полтора года, но Элиза все еще не смогла поверить в свою счастливую звезду. За что ей такое счастье? Она выходила замуж за красавца, но свежий воздух и теплый климат Корнуолла сделали его совершенно неотразимым. Но это не главное чудо; главное чудо было в том, что с каждым прожитым вместе днем муж все сильнее ее любил. Не было на свете мужчины, который относился бы к жене внимательнее, чем он, который бы заботился лучше. Даже когда беременность сделала ее большой и неуклюжей, Хью продолжал смотреть на нее с тем же обожанием и не уставал повторять, что красивее ее нет никого на свете. Как-то Элиза – уже почти на сносях – в сердцах сказала, что красивой ее может назвать либо слепец, либо безумец, и Хью ответил, что второе ее предположение ближе к истине, потому что он безумно ее любит.

И она ему поверила, потому что очень любила. Но любила уже не так, как в те дни, когда выходила замуж, витая в облаках. Нет, теперь она любила мужа как взрослая женщина, которая точно знает, чего хочет. И Элиза знала, чего хотела. Она хотела, чтобы рядом с ней всегда был он, ее муж, ее Хью. И в радости, и в скорби.

Ни слова не говоря, она протянула ему листок. Явно озадаченный, он развернул его и с удивлением взглянул на нее.

– Ты велел мне хранить его у себя до той поры, пока я не буду уверена в тебе абсолютно, – напомнила Элиза и спрятала руки за спиной, чтобы муж не увидел, что они дрожат. – Ты ведь знаешь, что я уже давно в тебе не сомневаюсь.

Хью медленно, по старым сгибам, сложил листок.

– Но почему сейчас? – спросил он.

Элиза виновато улыбнулась.

– Потому что я знаю, что все это время ты продолжал расплачиваться с моим отцом.

Хью пожал плечами. Он знал, что Элиза была против этой его затеи, так как считала, что ее отец виноват перед ними обоими. Хью согласился поступить в соответствии с ее желаниями. Согласился, но поступил по-своему.

– Тогда тебе известно и то, что я все еще должен ему немалую сумму, – сказал он. – И ты, конечно же, догадываешься, что я не успокоюсь, пока не отдам все, что задолжал мой отец.

– Я не догадываюсь, а знаю. Мы с отцом переписываемся.

Элиза не сразу нашла в себе силы написать отцу. Она еще месяц не могла забыть нанесенную ей обиду. Однако решилась написать обо всем, что накипело, но без лишних эмоций. Вначале от отца приходили лишь отписки – совсем не отвечать на письма дочери он все же не решался, но и виноватым себя не считал, тем более не считал нужным оправдываться. Элиза ничего другого и не ждала, зная, как он упрям и своенравен: и достучаться до него не удавалось пока что никому.

Однако со временем отец наконец-то ее услышал. Из его писем Элиза поняла, что он вроде бы уяснил, в чем был не прав. Он даже признался, что скучает по дочери. И еще написал, что больше не общается ни с Робертом Гринвилом, ни с Дэвидом Саутбриджем, потому что понял, какие они скользкие типы. Когда же он написал, что завел собаку, Элиза очень обрадовалась: теперь уже можно не сомневаться, что отец стал относиться к жизни по-другому. Элиза сообщила ему, что ждет ребенка, и по тону ответного письма поняла, что отец очень этому рад. Но он ни разу не изъявил желания приехать, чтобы повидаться с дочерью и посмотреть на внука. Очевидно, боялся отказа, вернее – болезненных переживаний, связанных с возможным отказом, хотя надежда на встречу ясно прочитывалась в каждом его письме.

И еще отец написал ей, что каждые три месяца Хью переводит ему деньги. Вначале он сообщил об этом, чтобы пожаловаться, но потом, видно, понял, что жаловаться бесполезно. Он лишь назвал Хью «упорным малым, который в лепешку расшибется, но сделает то, что задумал». Элиза написала отцу, чтобы тот передал эти деньги больнице для бедных, если сам в них не нуждается, а он в ответном письме назвал ее предложение глупой блажью. Впрочем, уже через две недели Элиза получила благодарственное письмо от управляющего одной из больниц. Отец сделал благотворительный взнос от ее имени.

Хью долго молча, глядя на жену, потом, наконец, спросил:

– Ты пригласила его погостить? Я угадал?

– Нет, не угадал. Я бы никогда не сделала этого, не поговорив вначале с тобой. Но… Я хочу его пригласить. Хочу, чтобы он увидел Саймона.

– Да, хорошо, – сказал Хью, коснувшись ее руки.

Элиза уже настроилась на долгий и тяжелый разговор с непредсказуемыми последствиями, но, услышав это «хорошо», вздрогнула от неожиданности.

– Так ты не возражаешь?

– Если ты хочешь пригласить отца в гости, то это означает, что ты его простила. И это хорошо. – Хью улыбнулся с некоторой грустью. – У тебя, любимая, сердце слишком доброе, чтобы копить обиды. Конечно, ты должна его пригласить, когда будешь готова с ним встретиться.

– Ты одобряешь мое решение? Но ведь папа поступил с тобой очень несправедливо…

Поцеловал руку жены, Хью в задумчивости пробормотал:

– Говоришь, несправедливо? Это как посмотреть. Ведь в итоге весь выигрыш достался мне, ибо я обрел тебя, а теперь у нас есть еще и маленький Саймон. Если твой отец приедет, я, наверное, поблагодарю его за это. А звать его или нет – тебе решать. Но имей в виду: твой муж вовсе не тиран и не станет запрещать жене видеться с отцом, а дедушке – с внуком.

– Ты самый лучший, – сказала Элиза, чувствуя, как ком подкатывает к горлу от избытка чувств. – Ты для меня – все.

– Рад слышать, – ответил Хью, обнимая жену. – И знай, что я тебя никому не отдам. Никогда. Ни за что.