Кейси Майклз - Невеста Единорога

Каролина отодвинулась от него, и он вопросительно посмотрел на жену:

— Ты, очевидно, осуждаешь меня. Ты считаешь, что мой дядя был прав, назвав меня холодным до мозга костей и бессердечным. Может быть, ты даже считаешь меня безбожником.

Она покачала головой:

— Нет, Морган. У меня никогда не было младшего брата. Я не знаю, как реагировала бы, если бы мне довелось пережить то, что пережил ты. Я никогда не жаждала отцовской любви настолько, чтобы поставить все на карту в надежде заслужить от него хотя бы одно доброе слово. Но я точно знаю одну вещь. Так не мстят. Ричард не вызвал тебя на дуэль. Он рассказал отцу о своей измене, прежде чем ты успел его разоблачить, и тот согласился признать меня, чтобы не подставлять своего сына под твою пулю. Ричард, кажется, и на этот раз ведет себя как трус, хотя я в это не верю. А из того, что ты бормотал, когда появился у меня в спальне, следует, что ты тоже в это не веришь.

Морган встал с кровати и снова заходил по комнате. Итак, Каролина догадалась о том, в чем он признался себе только теперь: на самом деле он не желал мести. Он признал это всего несколько часов назад, когда его отец покинул гостиную. Единственное, чего он действительно хотел, — так это любви отца, которая оставалась для него недостижимой.

— Ты до сих пор считаешь Ричарда тщеславным трусом, который бросил на произвол судьбы своих товарищей?

Морган попытался сосредоточиться.

— Если бы он пришел ко мне, если бы сделал хоть малейшую попытку объясниться… — Он покачал головой. — Нет, я не верю, что Ричард нарочно оставил нас умирать. Возможно, мой гнев, мое горе заставили меня сначала поверить в это, но теперь, увидев его, я вспоминаю его храбрость, верность, проявленную им за годы секретной службы. Боюсь, это снова возвращает нас к дяде Джеймсу — и вот к этой вещице. — Он полез в карман пижамы и извлек из него подвеску, полученную от дяди. Каролина встала с кровати и взяла ее в руку.

— Смотри, Морган, на ней изображен Единорог! Как красиво! Он почти такой же, как тот, что на моем кольце, только лучше. — Она нахмурилась. — Но как…

— На подвеске изображен семейный герб Уилбертонов. Ричард дал мне свое кольцо, когда решил, что мне надо присвоить кличку Единорог, — романтическая дань дружбе. Мой дядя клялся, что, став свидетелем того, как граф Уитхемский убил своего брата и графиню, он снял эту подвеску с шеи настоящей леди Каролины, прежде чем поместить ее в сиротский приют в Глайнде. Если верить моему дяде, он шантажировал графа, пока тот не потребовал предъявить тебя, то есть леди Каролину, в качестве доказательства. Когда он не сумел этого сделать, поскольку не понравился Персику, он стал шпионом. Он был не слишком приятным человеком, мой дядя.

Каролина стиснула подвеску в кулаке:

— Тогда это очевидно, Морган. Такую историю невозможно выдумать. Граф Уитхемский убил собственного брата! Как ты мог в этом сомневаться?

Морган улыбнулся:

— Если бы ты получше знала моего дядю, ты бы поняла. Тогда я решил, что он сам изготовил эту подвеску, узнав мою кличку, только для того, чтобы понаблюдать из преисподней, как я буду бегать по кругу, пытаясь отомстить при помощи подделки. Как ты понимаешь, изготовить дубликат подвески было не так уж трудно, а у меня в руках появлялось доказательство. Каждый знал, что леди Гвендолин носила эту подвеску. Ах, Каро! Даже теперь мне трудно поверить, что в словах моего дяди была хоть крупица правды. Настоящая подвеска скорее всего погребена вместе с графиней, а я не собираюсь осквернять ее могилу, тем более что мой дядя наверняка рассчитывал на это.

— Эту подвеска… Могу я ее посмотреть?

Он взглянул на Каролину, удивленный ее просьбой.

— Она… она чудесная, — сказала Каролина и закусила нижнюю губу. — Мне все равно, настоящая она или нет, хотя мне кажется, что мы оба начинаем верить в ее подлинность. И я знаю, что я не леди Каролина. В приют каждый год поступает по меньшей мере дюжина сирот, и леди Каролина вполне могла оказаться в числе тех несчастных малюток, которые умерли вскоре по прибытии. Но я могла знать ее, Морган, я могла даже делить с ней постель. Такое ведь вполне возможно. Я знаю, что подвеска мне не принадлежит, но… Ах, я и сама не знаю, почему расспрашиваю тебя и что чувствую. Мне просто так жалко леди Гвендолин и настоящую Каролину. Я почти физически ощущаю, что в каком-то смысле знаю их. Я кажусь тебе глупой, не так ли?

Морган надел цепочку на шею Каролины, глядя, как, она скользит вниз.

— Надо признать, что моя попытка отомстить привела только к тому, что я подверг опасности мою любимую жену. Поэтому ты заслуживаешь всего, чего захочешь, любовь моя.

Каролина улыбнулась, затем положила руку ему на грудь:

— Но Уилбертоны не причинят мне вреда, не правда ли, Морган? Ты не позволишь им этого сделать. Ты Единорог, самый знаменитый и храбрый из всех героев, каких знала Англия. Даже если Англия этого не знает и никогда не узнает! Более важно то, что я твоя жена и что ты любишь меня. Ты никогда никому не позволишь причинить зло женщине, которую любишь, не так ли?

— В этом утверждении нет логики, хотя твои чувства льстят моему самолюбию, — проговорил Морган, зарываясь лицом в ее волосы. — Но в одном ты права. Я люблю тебя больше жизни и не допущу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я обещаю, Каро: ни один волос не упадет с твоей головы, ни один человек не дотронется до тебя.

Она посмотрела на него с хитрой усмешкой:

— Ни один, Морган? Теперь ты меня разочаровываешь, поскольку не возражала бы, если бы ко мне прикасались сегодня ночью.

— Правда, детка? — спросил он, подхватывая ее на руки. — Интересно, что ты имеешь в виду? Если не возражаешь, мы могли бы поменяться ролями и ты выступила бы в роли моего учителя.

Она слегка прикусила его подбородок, ее влажный язык начал описывать небольшие круги на его небритой щеке, а он нес ее к ковру, расстеленному перед угасающим камином.

— Я думаю, ваша светлость и мой муж, — проговорила она, притягивая его к себе, — для начала вы должны расстегнуть эти пуговицы.

— Озорница, — пророкотал он низким горловым голосом, отбрасывая в сторону ее платье.

— Морган, Морган, пожалуйста, — прошептала она, обвивая его руками. Ее тело приподнялось с ковра, ее дыхание жгло ему шею.

Он повалил ее на спину, заглядывая ей в глаза.

— Говори, Каро, — просил он, играя ее налившимся соском, а его другая рука гладила ей живот. — Ты учитель, помнишь? Ты должна сказать, чего ты хочешь.

— Я хочу… я хочу, чтобы ты любил меня, — уклончиво ответила она, призывно раздвигая ноги. Ее тело было красноречиво, но слова не шли с ее языка, и эта внезапная робость делала ее еще более желанной.

— Я буду любить тебя всегда, моя девочка. Всегда. — Он поднял голову и улыбнулся, глядя на Каролину и молча благодаря ее.

Каролина надела свое бледно-голубое муслиновое платье, которое, по мнению Моргана, ей больше всего шло. Бетт завила ее, и ее волосы ниспадали волнами, перехваченные широкой шелковой лентой. Ее туфли были белыми, как и сумочка, которую она захватила с собой, хотя и не собиралась выходить из дома. Просто ей нравилась эта сумочка. Это был достаточный повод, чтобы ее носить.

А на ее шее, отсвечивая золотом, висела подвеска с Единорогом.

Еще предстояло решить множество проблем. Морган должен был съездить к графу и отказаться от своего заявления, что она — пропавшая леди Каролина. Он даже пообещал поговорить с Ричардом и выслушать его. Она видела, что любовь сделала Моргана более терпимым и мягким.

— Доброе утро, ваша милость, — проговорила она счастливым голосом, проскальзывая в гостиную. Улыбка ее немного увяла, когда она увидела, что герцог сидит в своем обычном кресле, уже положив на колени молитвенник и нахмурившись. Она не знала, какое чувство в ней было сильнее: жалость к человеку, потерявшему младшего сына, или злость к упрямому глупцу, отвергавшему любовь старшего.

— Надеюсь, вы хорошо чувствуете себя сегодня? — спросила она, пытаясь улучшить его настроение. — Прошлый вечер был нелегким. Ферди, по-моему, должен быть доволен собой. По крайней мере, я очень горжусь им.

Герцог оторвал взгляд от молитвенника:

— Фредерик простил своего отца. Прощение — это наш долг, если мы хотим быть добрыми христианами. — Он дважды кивнул, как бы в знак согласия с собственными словами, потом снова нахмурился. — Но вслед за прощением, к несчастью, не всегда приходит забвение. Как я ни стараюсь, сколько ни молюсь, забвения нет и нет. Морган снова не оправдал моих надежд. Я должен был это предвидеть. Он всегда приносил мне одни разочарования.

Каролина, чей взрывной темперамент дал о себе знать, не сразу овладела собой.

— Знаете, что я вам скажу, ваша милость? — заявила она, становясь напротив него. — Время от времени я начинаю удивляться, почему Моргана так беспокоит, что вы о нем думаете, почему он идет на такие жертвы, чтобы завоевать вашу любовь.

— Морган? — герцог в недоумении взглянул на нее, как будто она вдруг заговорила с ним по-гречески. — Моя дорогая девочка, я не знаю, о чем ты говоришь, правда, не знаю. Конечно, я люблю Моргана. Он мой сын.

— Нет, ваша милость, — возразила Каролина, уперев руки в бока и пускаясь во все тяжкие: семь бед — один ответ. — Морган не ваш сын. Джереми был вашим сыном. Морган, ваша милость, это ваша жертва.

Подбородок герцога задрожал, и слезы заблестели в его глазах.

— Джереми? Что Морган рассказал тебе о Джереми?

— Он рассказал мне, как Джереми сбежал, как последовал за Морганом во Францию, как он умер. Да, ваша милость. Я знаю все это, и больше, чем вы когда-либо узнаете.

— Я знаю достаточно! Джереми пал жертвой своей злосчастной привязанности к брату. Он умер из-за Моргана, из-за его эгоизма и тщеславия, из-за склонности Моргана к авантюрам.

— Правда? Но если ваши чувства таковы, ваша милость, почему же вы помогали Моргану отомстить Ричарду?

Герцог наклонил голову, потирая лоб:

— По глупости. Просто по глупости. Я верил, что это может выставить Ричарда трусом, оставившим в беде товарищей, чтобы спасти собственную жизнь. Мне захотелось увидеть его поверженным, увидеть графа Уитхемского страдающим от того, от чего страдал я.

— И увидеть, как ваш сын идет драться с виконтом? — хладнокровно предположила Каролина. — В надежде на то, что Морган умрет?

Вильям Блейкли, герцог Глайндский и богобоязненный христианин, медленно поднялся на ноги и посмотрел Каролине прямо в глаза:

— Да, мое дитя. В надежде, что Морган умрет. Я бы молился, чтобы они оба умерли, чтобы он и Ричард убили друг друга. Умереть должен был он. Не Джереми. Ни в коем случае не Джереми. Бог взял не того.

Каролина сжала кулаки так сильно, что ногти впились в ладонь. Может быть, сиротство было Божьим благословением, которого она не ценила в полной мере вплоть до этого момента.

— Да, ваша милость, — хрипло прошептала она наконец, когда молчание стало непереносимым. — Бог действительно взял не того человека. Он должен был взять вас. Тогда Он, может быть, смог бы вам объяснить, на чем держится мир!

Она повернулась на каблуках и вышла, недоумевая, почему это утро показалось ей таким чудесным.

— Через пару минут можешь его впустить. Да, вот еще что, Хетчер, пожалуйста, проследи, чтобы нам не помешали, даже если услышишь… гм… что-то непривычное. Спасибо, Хетчер.

Ричард растянулся в черном кожаном кресле, уже одетый в выходной костюм, хотя было еще только девять утра, и жадно взглянул на графин с бренди.

«Кларет — это сладкая водичка для мальчиков; портвейн — напиток для мужчин; но кто хочет быть героем, должен пить бренди».

Кто это сказал? Ах да, Сэм Джонсон. Ричард покачал головой. Нет, пусть бренди остается там, где он стоит, что бы ни говорил добрый старый Сэмюэл Джонсон. В конце концов, он выполнил предписание Джонсона три года назад. Залез в графин и безвылазно сидел в нем почти четыре месяца. Достаточно долго, чтобы вытерпеть череду торжеств, поздравительных речей и церемоний по случаю вручения наград. Бренди тогда ему не помог: он не притупил боли, не развеял воспоминаний.

Почему он должен помогать теперь?

Теперь, когда Морган на пороге его дома и готов потребовать ответов на свои вопросы.

Ричард взял чашку чая, но поставил ее обратно на поднос, когда почувствовал, как трясутся его руки. Он должен держаться, должен забыть, как он любил Моргана Блейкли, и помнить о том, что он должен его защитить, защитить память Джереми. Защитить себя. Защитить себя? Об этом ли он заботился? Он еще раз взглянул на графин.

— Ты ждал меня.

Ричард повернул голову к двери и увидел высокую, широкоплечую фигуру Моргана, почти загородившую свет из окна. Морган не задал вопрос, он констатировал.