Джулия Куинн - Невеста герцога

— Спасибо, одного стакана вполне достаточно.

— Вы действительно выглядите лучше, — заметила Амелия с некоторым удивлением. — Уже не такой зеленый.

— Скорее желтый, — вставил Гарри. — Не считая пурпурного оттенка под глазом. Королевские цвета.

— Гарри, — сказал Томас с таким видом, словно его терпение на пределе.

Гарри склонился к Амелии.

У аристократов никогда не бывает обычных синяков. Только пурпурные. Лучше смотрится с мантией.

— С какой мантией?

Гарри небрежно махнул рукой.

— С любой.

Томас взял Амелию за локоть.

— Нам пора, Гарри.

Гарри усмехнулся.

— Уже?

Амелия помахала ему свободной рукой, следуя за Томасом, который тащил ее к выходу.

— Приятно было познакомиться, мистер Глэддиш!

— Заходите в любое время, леди Амелия.

— Спасибо, я…

Но Томас уже вытащил ее из зала.

— Он очень милый, — заметила Амелия, семеня рядом с ним.

— Милый, — повторил Томас, покачав головой. — Это он умеет. — Он быстро обвел ее вокруг лужи, хотя и не особенно ловко, и ей пришлось прыгать, чтобы не намочить обувь.

Кучер уже держал дверцу кареты открытой, когда они подошли. Амелия позволила Томасу помочь ей забраться внутрь, но не успела усесться, как услышала:

— В Берджес-Парк.

— Нет! — воскликнула она, высунувшись наружу. — Только не туда.

Святые небеса, это будет катастрофа.

Томас устремил на нее долгий взгляд, затем сделал знак кучеру оставить их наедине. Поскольку Амелия уже наполовину свисала из кареты, ему не требовалось подаваться вперед, чтобы спросить:

— Почему?

— Чтобы сберечь ваше достоинство, — сказала она, словно это само собой разумелось. — Я сказала Милли…

— Милли?

— Это моя сестра. — Ее глаза обиженно расширились в свойственной женщинам манере, когда они досадуют, что их спутник не может мгновенно уловить ход их мыслей. — Вы же помните, что у меня есть сестра.

— Насколько я помню, у вас их несколько, — сухо заметил он.

На ее лице промелькнуло раздражение.

— К сожалению, утром, когда я увидела вас, со мной была Милли…

Томас выругался себе под нос.

— Ваша сестра видела меня.

— Только одна, — заверила она. — И, к счастью для вас, та из них, которая может хранить секреты.

Странно, но это не успокоило Томаса.

— Продолжайте, — велел он.

Что она и проделала с большим оживлением.

— Мне нужно было как-то объяснить маме, почему я бросила Милли посреди улицы. Поэтому я попросила Милли сказать ей, будто я встретила Грейс, выполнявшую поручения вашей бабушки, и будто Грейс пригласила меня в Белгрейв, причем я должна была ехать немедленно, потому что вдовствующая герцогиня приказала Грейс сразу же вернуться.

Томас моргнул, пытаясь следовать за ее мыслью.

— Ведь если бы у меня было время, я могла бы сама зайти в магазин и сообщить маме об изменении моих планов.

Она уставилась на него с таким видом, словно ожидала ответа. Он молчал.

— А если бы я поговорила с мамой, — добавила она с заметным нетерпением в голосе, — она бы настояла на том, чтобы выйти наружу, и хотя вы весьма привлекательны, должна признаться, что не представляю, как бы я выдала вас за Грейс Эверсли.

Томас подождал, пока не убедился, что она закончила, и осведомился:

— Вы, кажется, иронизируете?

Последовало короткое, но крайне раздраженное молчание.

— Когда это требуется в разговоре, — парировала Амелия, вызывающе вздернув брови.

Томас молча смотрел на нее, скрывая веселье. Если она намерена играть в высокомерие, ей никогда не победить.

И точно: не прошло и пяти секунд состязания взглядами, как она набрала в грудь воздуха и продолжила, словно не останавливалась:

— Теперь вы понимаете, почему я не могу вернуться в Берджес так рано? Вряд ли я смогу объяснить, как вышло, что я поехала в Белгрейв с визитом, а вместо этого приехала домой. А если задержусь, как я объясню, с кем провела время?

— Со мной, — сказал он.

Она тупо уставилась на него. Точнее, у нее был такой вид, словно она сомневалась в его уме.

— Прошу прощения?

— Вы можете сказать, что были со мной, — пояснил он.

Теперь ее лицо приняло скептическое выражение.

— Мама будет в восторге, но никто больше не поверит.

Томас не совсем понимал, почему он почувствовал себя задетым, однако это придало его голосу ледяные нотки.

— Вы не могли бы пояснить, что имеете в виду?

Амелия издала смешок, но он выжидающе молчал и она посерьезнела.

— Так вы серьезно?

— А вы подумали, я шучу?

Она сжала губы, смутившись на мгновение.

— Конечно, нет, ваша светлость.

Он не стал напоминать ей, что его зовут Томас.

— Но вы должны понять и мою точку зрения, — продолжила она, когда он уже решил, что больше ничего не последует. — Вы когда-нибудь приглашали меня в Белгрейв?

— Вы постоянно торчите там.

— И вижу вас минут десять, от силы пятнадцать, когда вы особенно снисходительны.

Он недоверчиво уставился на нее.

— Вы были более сговорчивы, когда считали, что я пьян.

— Но вы действительно были пьяны.

— Не важно. — Он склонил голову, сжав пальцами переносицу. Проклятие, что прикажете делать со всем этим?

— У вас болит голова? — поинтересовалась она.

Он поднял глаза.

— Вы всегда так делаете, — она изобразила его жест, — когда вас беспокоит голова.

Он столько разделал это за последние двадцать четыре часа, что удивительно, как это у него на переносице не появился такой же синяк, как под глазом.

— Меня многое беспокоит, — буркнул Томас, но у нее был такой огорченный вид, что он счел нужным добавить: — Я не имею в виду вас.

Ее губы приоткрылись, но она воздержалась от комментариев.

Томас тоже молчал, и прошла целая минута, прежде чем она удрученно сказала:

— Пожалуй, нам придется поехать. В Белгрейв, — уточнила она в ответ на его вопросительный взгляд. — Хотя вы, наверное, думали, что мы могли бы просто покататься по окрестностям часок-другой, а потом вернуться домой.

Вообще-то он так и думал. Конечно, ее репутации не пошло бы на пользу, если бы эта прогулка стала достоянием гласности, но почему-то это казалось наименьшей из его забот.

— Но вы не знаете мою мать, — добавила она, — как ее знаю я. Она пошлет кого-нибудь в Белгрейв. Или приедет сама под тем или иным предлогом. Вроде того, чтобы позаимствовать книги из библиотеки вашей бабушки. А если она приедет и не застанет меня там, это будет катастрофа.

Томас чуть не рассмеялся. Его удержало только то, что; это было бы крайне оскорбительно по отношению к ней, а у него еще оставались принципы, которыми он не мог пренебречь, даже если весь мир вокруг него рушится.

Но право, на фоне вчерашних событий — появления его блудного кузена, угрозы потерять титул, дом и, возможно, даже одежду, какая была на нем, — переживания по поводу запретной сельской прогулки казались пустячными. Что такого могло случиться? Их увидят и заставят пожениться? Они уже помолвлены.

Хотя так ли это? Он больше ни в чем не был уверен.

— Я понимаю, что это только ускорит церемонию, оговоренную десятки лет назад, но, — тут ее голос дрогнул, и его сердце пронзил укол вины, — вы этого пока не хотите. Вы ясно дали это понять.

— Это неправда, — поспешно отозвался Томас, не погрешив против истины. Но так было. И они оба это знали? Глядя сейчас на нее, на белокурые волосы, блестевшие в утреннем свете, в глаза, казавшиеся почти зелеными, он не понимал, почему так долго откладывал свадьбу.

— Я сама не хочу, — произнесла она почти шепотом. — Во всяком случае, не хочу такую свадьбу как торопливую попытку залатать прорехи. И так никто не верит, что вы действительно хотите жениться на мне.

Томас хотел возразить, сказать, что она говорит глупости и воображает вещи, не соответствующие действительности, но не мог. Нельзя сказать, что он обращался с ней плохо, но и не обращался хорошо.

Он обнаружил, что смотрит на нее, на ее лицо, словно он никогда не видел ее раньше. Она была очаровательна во всех отношениях. И могла бы быть сейчас его женой.

Но мир теперь был совсем не тем, что вчера, и Томас больше не был уверен, что имеет на Амелию какие-либо права. И видит Бог, ему меньше всего хотелось везти ее в Белгрейв. Хотя это было бы забавно. Он мог бы представить ее Джеку с большой дороги! Он даже вообразил себе разговор, который мог бы состояться между ними.

— Познакомьтесь с моим кузеном, Амелия.

— Вашим кузеном?

— Ну да. Он мог стать герцогом.

— Выходит, вас двое?

— Отличный вопрос.

Не говоря уже о других вопросах, которые неизбежно возникнут, в особенности: каково состояние их помолвки?

Милостивый Боже! Было от чего прийти в смятение, и его мозг, еще не оправившийся после вчерашних возлияний, отказывался думать на эту тему.

Было так легко настоять на том, чтобы не ехать в Белгрейв. Томас привык принимать решения, а она привыкла подчиняться. Главенство его желаний не показалось бы чем-то необычным.

Но он не мог этого сделать, во всяком случае, сегодня.

Может быть, мать не стала бы искать ее. Возможно, никто никогда не узнал бы, что Амелии не было там, где она сказала.

Но Амелия бы знала. Она знала бы, что она смотрела ему в глаза, объясняя, почему ей нужно поехать в Белгрейв, а он оказался слишком черствым, чтобы считаться с ее чувствами.

И он знал бы, что обидел ее.

— Очень хорошо, — решительно произнес Томас. — Мы поедем в замок Белгрейв. — В конце концов, это не коттедж. Они наверняка смогут избежать встречи с Одли. В любом случае он, наверное, еще спит. Он не похож на раннюю пташку.

Он велел кучеру отвезти их домой и забрался в карету, усевшись рядом с Амелией.

— Не думаю, чтобы вы соскучились по компании моей бабушки.

— Не слишком.

— Она предпочитает комнаты в передней части замка. — И если Одли все-таки проснулся, то скорее всего будет там же, наверное, пересчитывая серебро или оценивая стоимость коллекции картин Каналетто[2] в северном вестибюле.

Он повернулся к Амелии.

— Мы воспользуемся черным входом.

Она кивнула, и дело было улажено.

Когда, они добрались до Белгрейва, кучер направился прямиком к конюшне, следуя, как предположила Амелия, указаниям герцога. И действительно, они достигли цели, даже не попав в зону видимости из передних окон замка. Если вдовствующая герцогиня находилась там, где сказал Уиндем — а во время своих визитов в замок Амелия видела ее исключительно в комнатах, расположенных вдоль фасада, — то у них был шанс провести остаток утра в относительном спокойствии.

— Не припомню, чтобы я хоть раз была в этой части Белгрейва, — заметила Амелия, когда они проследовали через французские окна. Она чувствовала себя как воришка, пробираясь в дом чуть ли не тайком. Внутри было так тихо, что можно было слышать каждый звук и каждый шаг.

— Я редко бываю в этой части дома, — отозвался Томас.

— Не представляю почему. — Амелия огляделась. Они находились в длинном широком коридоре, куда выходило несколько комнат. Напротив них располагался кабинет с книжными полками вдоль стен, заполненными книгами в кожаных переплетах. — Как здесь красиво, тихо и уютно. По утрам эти комнаты, наверное, залиты солнцем.

— Вы одна из тех деятельных натур, которые поднимаются с рассветом, леди Амелия?

Амелия отметила, что он снова перешел на официальный, тон, — возможно, потому, что они вернулись в Белгрейв. Интересно, подумала она, можно ли чувствовать себя непринужденно, когда все это великолепие давит на тебя со всех сторон. Берджес-Парк тоже был величественным сооружением — тут не могло быть никаких сомнений, но в нем чувствовалось тепло, которого не было в Белгрейве.

А может, все дело в том, что она привыкла к Берджесу. Она росла там, смеялась, гонялась за сестрами, подшучивала над матерью. Берджес был ее домом, а Белгрейв напоминал музей.

Какой храброй должна быть Грейс, чтобы просыпаться здесь каждое утро.

— Леди Амелия, — услышала она настойчивый голос Томаса.

— Да, — поспешно отозвалась она, вспомнив, что он задал вопрос. — Да. Я не могу спать, когда светло. Особенно трудно летом.

— А зимой легко? — В его голосе прозвучало веселье.

— Вовсе нет. Зимой еще хуже. Я слишком много сплю. Полагаю, мне было бы хорошо жить на экваторе, с идеальным разделением дня и ночи независимо от сезона.