Когда она направилась к беседке, солнце уже садилось за горизонт. Воздух посвежел, краски утратили яркость, тени исчезли. Амелия сказала себе, что их встреча ничего не значит, что она всего лишь делает ему одолжение, согласившись взять у него письмо, чтобы оставить его на столе в холле, а затем изобразить удивление, когда его обнаружат. В конце концов, она не собирается снова бросаться ему на шею. Ее последняя попытка была такой унизительной, что ей хватит отрицательных эмоций до конца жизни. Да и Томас никак не показал, что желал бы продолжить их романтические отношения. Тем более теперь, когда он лишился Уиндема.

Черт бы побрал его гордость! Вот что значит прожить всю жизнь в качестве одного из самых могущественных людей страны. Даже если она вырвет свое сердце из груди и вручит ему, если она скажет, что будет любить его до конца своих дней, он все равно откажется жениться на ней.

Для ее же блага. Вот что самое худшее. Он уверен, что делает это для ее же пользы, что она заслуживает большего.

Словно она когда-нибудь ценила его за титул и богатство. Если бы все это произошло в прошлом месяце, до того, как они поговорили, и прежде, чем поцеловались… ей было бы все равно.

Конечно, она испытала бы некоторую неловкость, появившись в следующий раз в лондонском обществе. Но нашлось бы немало людей, которые сказали бы, что ей крупно повезло, что она не вышла за Томаса до того, как он лишился титула. И потом, она знала себе цену. Она привлекательна, умна — но не слишком, по мнению мамы, — у нее хорошее приданое и происхождение. Она не залежалась бы на полке.

Вся эта ситуация была бы вполне приемлемой, если бы она не влюбилась в Томаса. Она влюбилась в него самого, не в титул, не в замок, а в него.

Но он никогда этого не поймет.

Амелия торопливо пересекла лужайку, обхватив себя руками от вечерней прохлады. Она выбрала окружной путь, чтобы не проходить мимо окон гостиной, и ей пришло в голову, что она наловчилась передвигаться украдкой вокруг этого дома.

В этом было что-то забавное, как минимум ироничное, а может, просто печальное.

Впереди показалась беседка, белея в угасающем свете. Еще минута, и…

— Амелия.

— О! — Она подпрыгнула на месте. — Святые небеса, Томас, вы испугали меня.

Он криво улыбнулся.

— Вы не ждали меня?

— Не здесь. — До беседки оставалось еще несколько ярдов.

— Прошу прощения. Я увидел вас, и мне показалось невежливым не подать голоса.

— Да, конечно, просто я… — Она глубоко вздохнула, прижав руку к груди. — Мое сердце до сих пор колотится.

Последовало неловкое молчание.

Это было ужасно. Ее охватили смущение, тоска — все то, что она считала нормальным до того, как по-настоящему узнала его. Когда он был герцогом, а она его удачливой невестой. Когда им было нечего сказать друг другу.

— Вот возьмите. — Он вручил ей сложенный листок бумаги, запечатанный воском. Затем протянул перстень с печаткой. — Я хотел поставить печать на воске, — сказал он, — и тут сообразил…

Амелия посмотрела на перстень с гербом Уиндемов.

Это было бы забавно.

— До слез.

Она коснулась гладкой поверхности воска, видимо, прижатого ладонью, затем подняла на него глаза и попыталась улыбнуться.

— Надо будет подарить вам на день рождения что-нибудь другое.

— Кольцо?

О Боже. Как неудобно.

— Нет, конечно. — Смущенная, она прочистила горло и промямлила: — Это было бы слишком дерзко.

Он молчал, всем своим видом показывая, что он все еще гадает, что она имела в виду.

— Печать для воска, — объяснила Амелия, недовольная тем, как звучит ее голос. Всего лишь три слова, но они прозвучали как детский лепет, глупо и нервно. — Вы же будете запечатывать письма.

Он казался заинтригованным.

— И что выберете в качестве рисунка?

— Не знаю. — Она снова посмотрела на кольцо, затем положила его в карман для сохранности. — У вас есть девиз?

Он покачал головой.

— Вы хотели бы его иметь?

— А вы хотите дать его мне?

Она хмыкнула.

— О, не искушайте меня.

— В каком смысле?

— В том смысле что, будь у меня время, я придумала бы что-нибудь поумнее, чем «Mors cerumnarum requies».

Он нахмурил брови, пытаясь перевести.

— «Смерть избавляет от печалей», — сообщила Амелия.

Он рассмеялся.

— Это девиз Уиллоуби со времен Плантагенетов, — сказала она.

— Сочувствую.

— С другой стороны, мы доживаем до очень преклонного возраста. — Она наконец-то почувствовала себя непринужденно. — Пусть даже сгорбленные, с артритом и одышкой.

— Вы забыли о подагре.

— Как мило с вашей стороны напомнить мне. — Она устремила на него любопытный взгляд. — А какой девиз у Кавендишей?

— Sola nobilitus.

— Sola nobilitus… — Она сдалась. — Мой латинский слабоват.

— «Добродетель есть наивысшее благородство».

— О. — Она вздрогнула. — Какая ирония.

— Действительно.

Амелия помолчала, не зная, что сказать. Он, очевидно, тоже. Она неловко улыбнулась.

— Ладно. — Она подняла руку с письмом. — Я позабочусь об этом.

— Спасибо.

— В таком случае до свидания.

— До свидания.

Она двинулась прочь, затем остановилась и повернулась к нему.

— Видимо, это означает, что вы не собираетесь возвращаться в Кловерхилл?

— Да. Я не слишком хорошая компания.

Амелия кивнула, растянув сомкнутые губы в улыбке, и опустила руку с письмом, понимая, что ей следует уйти. Она даже сделала движение в сторону дома, так по крайней мере ей показалось, но тут Томас произнес:

— Все это там, — сказал он.

— Прошу прощения? — Она надеялась, что он не заметил сбившееся дыхание.

— В письме, — объяснил он. — Я изложил свои намерения для Джека.

— Я уверена, вы все, конечно, продумали. — Она кивнула, стараясь не думать о том, как нервно выглядят ее движения.

— Добросовестный во всех отношениях, — промолвил он.

— Это ваш новый девиз? — Амелия затаила дыхание от восторга, что нашла новую тему для разговора. Ей не хотелось прощаться. Если она уйдет сейчас, все будет кончено.

Он улыбнулся.

— Буду ждать с нетерпением ваш подарок.

— Значит, я вас еще увижу? — О черт. Черт, черт, черт! В ее намерения не входило, чтобы это прозвучало как вопрос. Предполагалось, что это будет констатация факта, произнесенная сухим и небрежным Тоном, а не тоненьким голоском с трогательными нотками надежды.

— Вне всякого сомнения.

Она кивнула.

Он тоже кивнул, не двинувшись с места.

Они стояли, глядя друг на друга.

И тут…

С ее губ самым глупейшим образом сорвалось:

— Я люблю вас.

О Боже.

Боже, Боже, Боже! Как это могло случиться? Она не собиралась говорить ничего подобного и не думала, что ее голос прозвучит так отчаянно, и что он уставится на нее с таким видом, будто у нее выросли рога, и что она будет дрожать, задыхаться и, Боже, давиться слезами, потому что она так несчастна…

В отчаянии Амелия взмахнула руками.

— Мне надо идти. — Она повернулась и кинулась прочь.

Вот черт! Она выронила письмо.

Амелия бросилась назад.

— Извините.

Она нагнулась, подняла письмо, выпрямилась и посмотрела на него.

О, это была ошибка. Потому что она снова заговорила, словно ее язык задался целью сделать из нее законченную дурочку.

— Мне очень жать. Мне не следовало этого говорить. Я… я… — Она открыла рот, но ее горло так сильно сжалось, что она испугалась, что не сможет дышать. В конце концов она решилась и выпалила:

— Мне действительно нужно идти.

— Амелия, подождите. — Он положил руку на ее локоть.

Она замерла, закрыв глаза.

— Вы…

— Мне не следовало говорить этого, — перебила она, не дав ему закончить, потому что знала, что не услышит ответного признания, а все остальное было невыносимо.

— Амелия, вы…

— Нет! — выкрикнула она. — Не говорите ничего. Пожалуйста, вы сделаете только хуже. Извините. Я поставила вас в ужасное положение…

— Постойте. — Он положил руки ей на плечи. Его ладони были такими теплыми и надежными, что ей захотелось склонить голову набок и прижаться к одной из них щекой.

Но она удержалась.

— Амелия, — сказал он. У него был такой вид, словно он подбирает слова. Это не могло быть хорошим знаком. Если бы он любил ее, если бы он хотел, чтобы она знала об этом… разве он не знал бы, что сказать?

— Это был весьма необычный день, — произнес он, запинаясь. — И… — Он прочистил горло. — Столько всего произошло, что неудивительно, если вы решили…

— Вы думаете, что я пришла к этому выводу сегодня?

— Я не…

Но она не собиралась терпеть его снисходительный тон.

— Вы когда-нибудь задумывались, почему я так усердно сопротивлялась браку с мистером Одли?

— Вообще-то, — тихо возразил он, — вы не особенно возражали.

— Потому что я была ошеломлена! Потрясена. Что, по-вашему, вы бы почувствовали, если бы ваш отец вдруг потребовал, чтобы вы женились на совершенной незнакомке, а ваша невеста, с которой вы наконец-то подружились, ожидает от вас того же самого?

— Это для вашего блага, Амелия.

— Нет! — чуть ли не выкрикнула она, стряхнув его руки. — Неужели вы действительно считаете благом для меня быть выданной замуж за мужчину, который влюблен в Грейс Эверсли? Когда я только недавно перестала подозревать в этом вас!

Последовало потрясенное молчание.

Господи, неужели она это сказала? Какой ужас.

Его лицо удивленно вытянулось.

— Вы думали, что я влюблен в Грейс?

— Определенно она знала вас лучше, чем я, — пробормотала Амелия.

— Я бы никогда… я хочу сказать, что я не был влюблен в Грейс, хотя…

— Хотя что?

— Ничего, — отозвался Томас, но с виноватым видом.

— Скажите мне.

— Амелия…

— Скажите мне!

Должно быть, она выглядела настоящей мегерой, готовой вцепиться ему в горло, потому что он резко отозвался:

— Я попросил ее выйти за меня замуж.

— Что?

— Это ничего не значит.

— Вы попросили кого-то выйти за вас замуж, и это ничего не значит?

— Все не так, как кажется.

— Когда вы это сделали?

— Перед отъездом в Ирландию, — признался он.

— Перед… — Она разинула рот от возмущения. — Вы были все еще помолвлены со мной. Как вы могли просить чьей-то руки, когда дали обещание другой?

Это был самый непохожий на Томаса поступок, который она только могла вообразить.

— Амелия…

— Нет. — Она покачала головой, Не желая слышать его оправдания. — Как вы могли так поступить? Вы всегда поступали правильно. Всегда. Даже когда это было чертовски обременительно, вы всегда…

— Я считал, что наша помолвка долго не протянет, — перебил ее он. — Я всего лишь сказал ей, что если Одли окажется герцогом, то, возможно, нам следует попытаться быть вместе, когда все кончится.

— Быть вместе? — переспросила она.

— Я не так выразился, — пробормотал он.

— О Боже.

— Амелия…

Она моргнула, пытаясь переварить услышанное.

— Но вы не пожелали жениться на мне, — прошептала она.

— О чем вы говорите?

Она подняла голову и наконец смогла посмотреть ему в лицо, прямо в глаза. И впервые ей было все равно, какие они голубые.

— Вы сказали, что не женитесь на мне, если лишитесь титула. Но вы женились бы на Грейс?

— Это не одно и то же, — возразил он со смущенным видом.

— Почему? В чем разница?

— Потому что вы заслуживаете большего.

Ее глаза расширились.

— Мне кажется, что вы только что оскорбили Грейс.

— Проклятие, — пробормотал он, запустив пальцы в волосы. — Вы передергиваете мои слова.

— По-моему, вы сами прекрасно справляетесь с этим.

Он сделал глубокий вздох, явно пытаясь успокоиться.

— Всю свою жизнь вы ожидали, что выйдете замуж за герцога.

— Какое это имеет значение?

— Какое значение? — На мгновение он, казалось, лишился дара речи. — Вы не представляете, во что превратится ваша жизнь, лишенная связей и денег.

— Мне это не нужно, — заявила она.

Но он продолжил, словно не слышал ее:

— У меня ничего нет, Амелия, ни денег, ни собственности…

— У вас есть вы.

Он фыркнул, насмехаясь над собой.

— Я даже не знаю, кто я такой.

— Зато я знаю, — прошептала она.

— Вы не хотите посмотреть реальности в глаза.