Джулия Куинн - Невеста герцога

При всем том, что Реджинальд Кавендиш и его мать явно ненавидели друг друга, на самом деле они были поразительно похожи. Они оба никого не любили и определенно не любили Томаса независимо от того, был он наследником герцогства или нет.

— Жаль, что родственников не выбирают, — буркнул Томас себе под нос.

Леди Августа бросила на него острый взгляд. Она не расслышала слов, но его тон говорил сам за себя.

— Оставь меня, — сказала она.

— Что с тобой сегодня? — спросил он, озадаченный ее поведением. Конечно, ее расстроило нападение разбойников — возможно, ее даже держали под прицелом пистолета, — но Августа Кавендиш никогда не была хрупким цветком. Томас не сомневался, что она выплевывала бы гвозди даже тогда, когда ее положили бы в могилу.

Глаза вдовствующей герцогини мстительно вспыхнут ли, она приоткрыла рот, собираясь ответить, но передумала. Она выпрямилась, сжав челюсти, и сказала:

— Уходи.

Томас пожал плечами. Если она не желает, чтобы он играл роль заботливого внука, он вправе считать себя свободным от этой обязанности.

— Как я слышал, они не получили твои изумруды.

— Нет, конечно, — бросила она.

Томас позволил себе улыбнуться, зная, что она не видит его лицо.

— Это было не слишком порядочно с твоей стороны, — сказал он, обернувшись у двери. — Всучить их мисс Эверсли.

Она презрительно фыркнула, не удостоив его ответом. Томас не удивился. Августа Кавендиш никогда бы не поставила свою компаньонку выше своих изумрудов.

— Спокойной ночи, бабушка, — сказал он, шагнув в коридор. Затем обернулся и засунул голову в дверной проем, чтобы сделать прощальный выстрел с безопасного расстояния. — А если ты не в состоянии спать, постарайся, чтобы тебя не было слышно. Я бы попросил, чтобы тебя не было видно, но ты утверждаешь, что не колдунья.

— Ты никуда не годный внук, — прошипела она.

Томас пожал плечами, решив оставить за ней последнее слово. У нее был трудный вечер. А он устал.

К тому же на самом деле ему было все равно.

Самое неприятное, решила Амелия, сделав глоток уже остывшего чая, что она могла бы читать книгу, или кататься на своей лошади, или сидеть на берегу ручья, опустив ступни в воду, или играть в шахматы, или наблюдать, как лакеи дома чистят серебро.

Вместо этого она сидит здесь, в одной из двенадцати гостиных замка Белгрейв, глотая холодный чай, гадая, будет ли невежливо, если она съест последнее печенье, и подпрыгивая каждый раз, когда в холле раздаются шаги.

— О святые небеса! Грейс! — воскликнула Элизабет. — Не удивительно, что у тебя такой расстроенный вид!

— Хм? — Амелия выпрямилась. Она явно пропустила что-то интересное, размышляя о том, как избежать общества своего жениха, который, возможно, влюблен в Грейс, что не помешало ему поцеловать ее, Амелию.

Воистину недостойное поведение, причем по отношению к ним обеим.

Амелия посмотрела на Грейс более внимательно, оценивая ее темные волосы и голубые глаза, и осознала, что та совсем недурна. Впрочем, это не явилось для нее открытием, она знала Грейс всю свою жизнь. Прежде чем стать компаньонкой вдовствующей герцогини, та была дочерью местного сквайра.

Собственно, она ею и осталась, просто теперь она была дочерью покойного сквайра, что не предполагало ни средств к существованию, ни защиты. Но раньше, когда родные Грейс были живы, они были частью местного общества, и хотя их родителей не связывали тесные отношения, дети определенно были близки. Пожалуй, они виделись с Грейс каждую неделю, даже дважды в неделю, если считать посещения церкви.

Но, по правде говоря, она никогда не задумывалась о внешности Грейс. Не потому, что ей было все равно или она считала, что та не заслуживает ее внимания, просто… Грейс всегда была рядом как постоянная и неотъемлемая часть ее мира. Ближайшая подруга Элизабет, трагически осиротевшая, которую затем взяла к себе вдовствующая герцогиня.

Амелия поправила себя: «взяла», пожалуй, не совсем верно. На самом деле Грейс усердно работала, чтобы оправдать свое содержание. Возможно, она не выполняла физическую работу, но ее обязанности при герцогине были утомительными.

Это Амелия знала из первых рук.

— Я уже пришла в себя, — сказала Грейс. — Просто немного устала. Боюсь, я не выспалась.

— Что случилось? — спросила Амелия, решив, что нет смысла притворяться, что она слышала, о чем они говорили.

Элизабет взволнованно схватила ее за локоть.

— На Грейс и герцогиню напали разбойники!

— Неужели?

Грейс кивнула.

— Вчера вечером на пути домой с бала.

Как интересно.

— Они что-нибудь похитили? — задала Амелия, казалось бы, естественный вопрос.

— Как ты можешь быть такой бесчувственной! — возмутилась Элизабет. — Они угрожали ей пистолетом. — Она повернулась к Грейс. — Правда?

— Вообще-то да.

Амелия задумалась над этим, не над угрозами, а над тем, что она не испытала ужаса при этом известии. Наверное, она хладнокровная особа.

— Тебе было страшно? — нетерпеливо спросила Элизабет. — Я бы испугалась. Я бы упала в обморок.

— Я бы не упала в обморок, — заявила Амелия.

— Ну конечно, — раздраженно отозвалась Элизабет. — Ты даже не ахнула, когда Г рейс рассказала об этом.

— Вообще-то это звучит довольно волнующе, — заметила Амелия, глядя на Грейс с нескрываемым любопытством. — Не так ли?

И тут Грейс — святые небеса — покраснела.

Румянец мог означать множество вещей, и все они были восхитительными. Амелия подалась вперед, изогнув губы в лукавой улыбке. Она ощутила вспышку возбуждения, пьянящее чувство, которое ударяет в голову, когда слышишь что-то особенно интригующее.

— Значит, он был хорош собой?

Элизабет посмотрела на нее так, словно Амелия рехнулась.

— Кто?

— Разбойник, конечно.

Грейс пробормотала что-то неразборчивое и сделала вид, что пьет чай.

— Значит, был, — сказала Амелия, почувствовав себя лучше. Ведь если Уиндем влюблен в Грейс… по крайней мере не пользуется взаимностью.

— Он был в маске, — возразила Грейс.

— Тем не менее, ты считаешь его красивым, — настаивала Амелия.

— Нет!

— Значит, у него был ужасно романтичный акцент. Итальянский? — Амелия даже содрогнулась от восторга, вспомнив поэму Байрона, которую недавно читала. — Испанский?

— Ты точно рехнулась, — сказала Элизабет.

— У него не было акцента, — заявила Грейс. — Ну, если небольшой. Шотландский или ирландский. Не могу сказать точно.

Амелия откинулась на спинку стула со счастливым вздохом.

— Разбойник. Как романтично.

— Амелия Уиллоуби! — одернула ее сестра. — На Грейс напали, угрожая пистолетом, и ты называешь это романтичным?

Амелия могла бы ответить остроумной репликой: «Если ты не можешь блеснуть остроумием с собственной сестрой, то с кем сможешь?» — но тут из холла донесся шум.

— Вдовствующая герцогиня? — шепнула Элизабет, скорчив гримасу. Без леди Августы пить чай было гораздо приятнее.

— Не думаю, — отозвалась Грейс. — Она еще не вставала, когда я спустилась вниз. Она была слишком… расстроена.

— Представляю, — вздохнула Элизабет, а затем ахнула. — Надеюсь, ее изумруды не похитили?

Грейс покачала головой.

— Мы их спрятали под подушками сиденья.

— О, как ловко! — одобрительно сказала Элизабет. — Правда, Амелия?

Но Амелия не слушала. Стало ясно, что шум в холле производят более твердые шаги, нежели у леди Августы, и мимо открытых дверей проследовал Уиндем.

Разговор оборвался. Элизабет посмотрела на Грейс, а та на Амелию, взгляд которой был прикован к уже пустому дверному проему. Через мгновение Элизабет перевела дыхание, которое они невольно затаили, и прошептала:

— Мне кажется, он не заметил, что мы здесь.

— Мне все равно, — заявила Амелия, что было не совсем искренне.

— Интересно, куда он пошел? — промолвила Грейс.

Они замерли, как троица идиоток — по мнению Амелии, — и повернули головы к отрытой двери. Через несколько секунд раздался ворчливый возглас и следом за ним грохот. Они вскочили на ноги, по-прежнему уставившись на дверной проем.

— Черт побери! — донесся из холла голос герцога.

Глаза Элизабет расширились. Амелии эта вспышка скорее доставила удовольствие. Ей нравилось, что иногда герцог не полностью владеет ситуацией.

— Осторожней, — услышали они.

Мимо двери проплыла большая картина, которую несли два лакея, стараясь держать ее перпендикулярно полу. Это было весьма странное зрелище. Картина представляла собой портрет мужчины, изображенного в полный рост, что объясняло затруднения лакеев. Довольно красивый мужчина, надо сказать, стоял, опираясь одной ногой об обломок скалы, и выглядел очень благородным и гордым.

Хотя судить о его благородстве и гордости было трудно, так как в данный момент он был наклонен на сорок пять градусов и покачивался вверх-вниз, проплывая мимо них.

— Кто это? — спросила Амелия, когда портрет исчез из вида.

— Средний сын леди Августы, — рассеянно отозвалась Грейс. — Он умер двадцать девять лет назад.

Амелия нашла странным, что Грейс точно знает дату его смерти.

— Почему они его переносят?

— Леди Августа хочет, чтобы он висел наверху, — сказала Грейс.

Амелия подумывала о том, чтобы спросить почему, но вряд ли кто-нибудь знал, чем руководствуется вдовствующая герцогиня. К тому же Уиндем выбрал этот момент, чтобы снова проследовать мимо двери.

Они замолкли, наблюдая за ним. И тут, словно время повернуло назад, он попятился на шаг и заглянул в комнату, как всегда безупречный, в белоснежной накрахмаленной рубашке и темно-синем парчовом жилете.

— Дамы, — сказал он.

Девушки поспешно присели.

Герцог кивнул.

— Пардон, — коротко произнес он и исчез.

— Однако, — сказала Элизабет, заполнив повисшее молчание.

Амелия моргнула, пытаясь понять, что она думает обо всем этом. Она не считала себя сведущей в поцелуях и последующем поведении, но наверняка после того, что случилось вчера вечером, она вправе рассчитывать на большее, чем «пардон».

— Пожалуй, нам пора, — сказала Элизабет.

— Еще рано, — возразила Г рейс. — Леди Августа хотела поговорить с Амелией.

Амелия застонала.

— Мне очень жаль, — сказала Грейс с искренним сочувствием.

Вдовствующая герцогиня просто расцветала, терзая Амелию. Если это была не ее осанка, то выражение ее лица, а если не выражение лица, то веснушки, выскочившие на ее носу. А если веснушек нет, то они непременно появятся, когда Амелия выйдет на улицу, ибо леди Августа точно знала, что ее шляпка будет надета слишком небрежно, чтобы защитить ее лицо от солнца.

Воистину, вещи, которые знала о ней вдовствующая герцогиня, пугали как своей широтой, так и неточностью. «Ты будешь матерью следующего герцога Уиндема! — не уставала повторять леди Августа. — И должна быть безупречна».

Амелия вздохнула, представив себе остальную часть утра.

— Я доем последнее печенье, — объявила она, снова усевшись.

Девушки сочувственно кивнули и тоже заняли свои места.

— Может, попросить принести еще? — предложила Грейс.

Амелия удрученно кивнула.

И тут Уиндем вернулся. Амелия издала недовольный звук, поскольку ей пришлось выпрямиться, а ее рот, конечно же, был набит печеньем, и, конечно же, он даже не смотрел в ее сторону, так что она волновалась напрасно.

Какой бестактный.

— Мы едва не лишились его, когда поднимались по лестнице, — сообщил герцог, обращаясь к Грейс. — Эта чертова штуковина завалилась набок и только чудом не напоролась на перила.

— О Боже, — промолвила Грейс.

— Удар пришелся бы в самое сердце, — заметил он с кривой улыбкой. — Пожалуй, это стоило того, чтобы посмотреть на ее лицо.

Грейс сделала попытку встать.

— Значит, ваша бабушка уже встала?

— Только чтобы присмотреть за водружением картины на стену, — сказал он. — Пока вы в безопасности.

На лице Грейс отразилось облегчение. Вряд ли ее можно было за это упрекнуть.

Уиндем посмотрел на блюдо, где остались только крошки от печенья, и обратился к Грейс:

— Не могу поверить, что у нее хватило ума требовать, чтобы вы принесли его наверх. И что вы, — сухо добавил он, — действительно думали, будто справитесь с этим.

Грейс повернулась к своим гостьям и объяснила:

— Леди Августа попросила, чтобы я принесла ей картину вчера поздно вечером.

— Но она огромная! — воскликнула Элизабет.