В Батиньоле меня не покидало ощущение, что я живу на крыше Парижа. И что я кровельщик любви. Казалось, что солнце здесь намного ближе к нам, чем в любом другом месте Парижа, даже на Монмартре. Церковь Святой Марии в конце улицы похожа на протестантский храм. Или на амбар, или бывшую конюшню, которой она не могла быть во время революции, поскольку построена была только в 1828 году архитектором Леке. А достроена сыном Молино в 1834-м. Я прогуливался в соседнем скверике. Один, так как Аннабель отказывалась гулять в общественных парках. И объясняла это тем, что с детства привыкла гулять в частном парке, в замке своих родителей, в Гатинэ.

Я любил спускаться с площади доктора Лоближуа на улицу Монахов, тихое дополнение улицы Батиньоль. Магазины там закрыты по понедельникам, как в прошлом веке. Есть африканский ресторан, который я никогда не видел открытым, и букинистическая лавка, которую я никогда не видел закрытой. Крытый рынок в запустении, павильон Балтара, который во время разрушения ле Алей укрылся здесь и продолжал свою тихую жизнь со своими старичками, которые почти ничего не покупают и до сих нор путаются в старых и новых франках, так же как в сантимах евро. Улица Монахов, старинное владение верующих с Сан-Дени, сохранила свой монашеский вид. Это монастырь под открытым небом, огромным небом квартала, которое разворачивалось во все времена года как знамя. Авеню де Клиши: после монастыря бордель. Грязные лица и грязные столики в кафе. Женское нижнее белье по низким ценам в запылившихся витринах. Магазины с уцененными товарами, рестораны с быстрым обслуживанием и жирными пальцами.

На площади Клиши встречаются четыре округа: 17-й, 18-й, 9-й и 8-й. Может быть, поэтому, когда мы на ней оказываемся, мы не знаем, куда нам идти. Слишком большой выбор. 16 июня 2004 года в 15 часов 45 минут я спускался по улице Амстердама, направляясь в редакцию на авеню дю Кок, где знаменитые ворота не переставали скрипеть, учитывая количество людей, которые толпились спуститься сверху, когда я получил следующее текстовое сообщение: Не жди меня сегодня вечером, я ужинаю с Фабьеном. Я перезвонил. Попал на автоответчик. У меня было несколько секунд, чтобы решить, оставлять ли сообщение и какое именно. В состоянии печали, гнева и отчаяния, в которое я впал, этого было недостаточно. Я попытался успокоиться, глядя на площадь, на людей. Какую площадь? Каких людей? Я еще раз набрал ее номер и попросил Аннабель позвонить мне на мобильный, зная, что она этого не сделает, потому что если она отправила SMS, значит, не хотела говорить со мной напрямую. Она могла бы просто сказать мне, что будет ужинать не дома, не уточняя с кем. Так бывало несколько раз, и я не задавал ей никаких вопросов. Она знала, что, упоминая имя Фабьена, она повергнет меня в худший из моих страхов: что она снова вернется к нему. Зачем она это сделала? Может быть, она уже вернулась к нему? Оптимистической гипотезой было то, что она хотела заставить меня ревновать, пессимистической гипотезой было то, что ей плевать было на мою ревность. В нем было слишком много презрения, в этом беззастенчивом SMS, после трех недель совместной жизни. Была ли Аннабель настолько счастлива снова видеть своего бывшего, чтобы трубить об этом, не принимая во внимание мои чувства к ней? И его чувства. Как будто она демонстрировала трофей. Кубок турнира по теннису. Это презрение и это счастье означали мое скорое изгнание на улицу Рей. Я еще раз перечитал сообщение, и мне явственно привиделся тайный ею смысл «Убирайся!» Я его стер. Я уберусь. Бывает, что и в катастрофах люди улыбаются, потому что в смерти есть какое-то избавление: она освобождает нас от жизни. Как только я принял решение вернуться к себе, я почувствовал себя намного лучше. К тому же этого занятия мне хватит на весь сегодняшний вечер. Я в этом очень нуждался.

Я вернулся в квартиру по бульвару Батиньоль. Неужели я в последний раз прошел мимо этого итальянского ресторана, который делал скидки студентам? За три недели у Аннабель собралось много моих вещей, особенно книг, CD, DVD, купленных в дешевых магазинах на авеню де Клиши, где я беззаботно бродил еще несколько минут назад. Мне нужно было все перебрать, и я до ужина занимался этим, до ужина Аннабель и Фабьена.

* * *

— Ты сумасшедший?

— Не знаю. По крайней мере, я им не был, пока тебя не встретил.

— Оставить ключи в почтовом ящике! Их же постоянно взламывают. Потом несложно догадаться, от какой двери эти ключи. Можешь объяснить, почему ты вернулся к себе?

— Я не хотел мешать восстановлению твоих отношений с Фабьеном.

— Так это ты автор выражения «сдаться без боя»?

— Если бы ты мне перезвонила, как я тебя просил, я бы мог подумать, что у меня есть шанс.

— Мне было некогда. У меня была уйма дел. В нашем отделе мы работаем. Это тебе не ваша газета.

— Расскажи мне новости о моем брате, вместо того чтобы цепляться к журналистам. Странно, что он мне не позвонил. Он о чем-то догадывается?

— Он в прекрасной форме. Красив как бог. Нет. Он ни о чем не догадывается. Но я ему все же сказала, что у меня кое-кто был. Мужчина старше меня. Я сказала пятидесятилетий, если бы я сказала сорокалетний, он мог бы заподозрить тебя. Так будет лучше для ваших отношений.

— Он поймет, что это я, когда увидит нас вместе.

— Ты же меня только что бросил.

— Мы больше не вместе?

— Ты ушел со всеми своими вещами и вернул мне ключи.

— Тебе не понадобится делать новую связку для моего брата.

— Ты дурак.

— Он предложил тебе снова встречаться?

— Весь ужин он только об этом и говорил. Он даже не прикоснулся к своей тарелке. Трезвый как стеклышко. Даже не курил. Он вернул мне ключи от квартиры в Нейи.

— Ты их взяла?

— Он сказал, что, если я их не возьму, он оставит их на столе. Там есть вещи, которые стоят целое состояние. Я знаю, потому что я их покупала.

— А ключи от квартиры на улице Ангьен?

— Он ее продал! Вы все смеялись над моей историей с бомжем, а ведь именно он отпугивал покупателей.

— Если я правильно понял, больше нет препятствий твоему союзу с Фабьеном.

— Я препятствие. Фабьен знает, чем меня заинтересовать, но на это раз у него ничего не выйдет. Я слишком долгое ним нянчилась. Хватит.

— Значит, мы можем встретиться?

— Зачем? Не надо было уходить. Ты зря это сделал. Ты меня огорчил. Ты подумал, что я вернусь к Фабьену, как только он щелкнет пальцами. Ты меня принял за дурочку. А я этою не люблю.

— Я знаю.

— Мне надо идти. У меня куча дел. Кстати, я заключила контракт с киностудией.

— Поздравляю.

— Созвонимся?

— Ты же знаешь, что «созвонимся» означает «не созвонимся».

— Ты дурак.

Она положила трубку. Я подумал, скажет ли она мне еще когда-нибудь, что я дурак. А ведь это действительно так. Что меня больше всего бесило, так это то, что я оставил — как она подчеркнула, «без боя» — стратегическую позицию на улице Батиньоль. Это бы усложнило старания Фабьена и жизнь Аннабель, если бы я жил в ее квартире, в то время как мой брат пытался ее отвоевать. Да я и не мог туда уже вернуться: у меня больше не было ключей.

После нашего объяснения но телефону Аннабель не подавала о себе вестей, и три дня спустя я был уверен, что в это воскресенье я увижу ее в Мароле. Она будет сидеть в зале и слушать комментарии Саверио по поводу последнего взрыва в Багдаде на призывном пункте (35 убитых, 138 раненых) или хлопотать на кухне вместе с Катрин над приготовлением кускуса с фаршированными кальмарами, потом она повиснет на шее Фабьена, когда тот спустится из своей спальни, где он дремал перед обедом.

По дороге я приготовился ко всем вариантам сцены: мой брат, объявляющий о свадьбе; Аннабель, целующая меня в щеку; Саверио, открывающий особенную бутылку вина моего отца, чтобы отметить событие; Катрин плачущая от счастья и бешенства под вуалью материнских улыбок. Но Фабьен приехал один. Еще не помирился с Аннабель? А может, Аннабель, принимая во внимание свежесть нашего разрыва, решила соблюсти приличия и не приезжать некоторое время в Мароль, перед тем как снова оказаться в нашей семье. Я был очень рад видеть своею брата. Представляю, как была ему рада Аннабель. Она была права: он был красив как бог.

— Ты здорово выглядишь, — сказал я. — Бросил наркотики?

— Нет, алкоголь.

Он спросил, чем я занимался три последние недели. Газетой. Воспользовался ли я порталом? Нет. В моем положении я мало чем рисковал. И потом, новый владелец был поклонником Фабьена. Мой брат улыбнулся и сказал:

— Ты дурак.

Это было для меня явным доказательством того, что Аннабель и Фабьен виделись еще много раз после того ужина.

— Как прошли съемки в Венгрии?

— После отъезда Аннабель как по маслу. Полный успех!

— А Софи?

— Твоя торговка сырами? Я ее не видел. Она мне не звонила. А у меня не было ее номера. Я не мог с ней связаться. Я ничего не понял. Когда она вернулась в Париж?

— Я не знаю. Мы больше не вместе.

— Почему?

— Мне надоело, ей тоже.

— Жаль, я мало ее видел, но она мне показалась неплохой женщиной. Значит, еще не время тебя женить.

— А ты? Когда ты женишься на Аннабель?

— Аннабель! Я тебя не поблагодарил за то, что ты для меня сделал. Я этого не забуду. Ты просто молодец! Без преувеличений, ты спас мою карьеру. С этой липучкой в Будапеште я бы пропал.

— Аннабель мне звонила на этой неделе. Кажется, вы вместе ужинали.

— Да.

— И что?

— Дела идут. Она рассказала, что в мое отсутствие спала с каким-то стариканом пятидесяти лет, но я ей не верю. Она говорит так, чтобы задеть меня. И ей это удалось. Она тебе о ком-нибудь рассказывала?

— Я последний, кому она об этом расскажет. Она переедет в Нейи?

— Она там уже со вчерашнего дня. Ей там так нравится! Конечно, она все выбирала сама. Ты будешь здесь в конце июля? Мы будем праздновать новоселье 23-го или 24-го числа, перед тем как уехать в Гасен, возле Сан-Тропе. Я снял виллу у одного приятеля. Ты приглашен, конечно. И на новоселье, и в Гасен.

* * *

Я могу взорвать атомную бомбу: открыть Фабьену, что это я — старикан пятидесяти лет, с которым спала Аннабель в его отсутствие. Проблема в том, что я бы взорвался вместе с ней, поругавшись одновременно с моим братом и его невестой, моей единственной любовью. А также с моей матерью, которая никогда бы мне не простила предательства ее любимого сына. Я подумал, что, переспав со мной, Аннабель совершила непоправимый поступок, не понимая, что она была защищена секретом, в котором я был обязан хранить нашу связь, так как не хотел, чтобы мои семейные отношения окончательно и бесповоротно испортились под насмешливым взглядом девушки. У Аннабель был второй оборонительный рубеж, на тот случай, если я, несмотря на риск, начал бы атомную войну: утверждать, что я ее домогался, но она мне отказала. Что она и сделает несколько месяцев спустя и оправдает себя перед Фабьеном, Катрин и Софи. Для Фабьена это было подтверждением того, что я сумасшедший, о чем он подозревал еще с детства, когда летом он гулял на улице с друзьями, а я сидел дома и читал прессу. Для Катрин я еще раз показал свое нутро засранца, которое проявилось в моем выборе профессии журналиста. Софи поверила Аннабель, в версию, которая была наиболее оскорбительной для нее, так как возвращала ее на четвертое место, тогда как она видела себя уже на втором, потому что в Будапеште несколько раз занималась любовью с моим братом. Такова судьба моей второй супруги — быть обиженной Аннабель или подобными ей женщинами, блистательная красота которых царапала хрупкую обшивку просто хорошенькой женщины. Сегодня оказался один с моим раскрытым секретом, более мертвый в глазах моей матери, моей жены и моей бывшей любовницы, чем Фабьен, культ которого они лелеют каждое воскресенье в Мароле, а на неделе в нескончаемых телефонных разговорах.

До конца июня я не появлялся в Мароле под различными предлогами, тогда как Аннабель, по телефонным рассказам Катрин, снова заняла свое место в доме Вербье, освоив почти в совершенстве приготовление сладкого кускуса, называемого также «нежность невесты». Был ли это намек на женитьбу? Мною овладела печаль. Огромная. Я помню все фильмы, которые пересмотрел сам в кинозалах на улице де Клиши, потому что этот квартал напоминал мне об Аннабель. Я их купил, когда они вышли на DVD, и пересматриваю время от времени. Так как Аннабель и я мало что делали вместе, за исключением прогулок по улицам, я гулял по улицам. По улицам моих воспоминаний. Может быть, поэтому Аннабель вернулась к моему брату: захотела присесть.

В начале июля мне позвонила Софи. Я поднял трубку с единственной целью: узнать новости об Аннабель. Я о ней совершенно ничего не знал. Может быть, она даже хотела через Софи что-то мне сообщить? — глупо думал я в возбужденном бреду, присущем мужчинам, которых бросила любимая женщина. Мой брат мне не звонил. Катрин говорила об Аннабель, только затрагивая тему кухни. И одежды. Невеста Фабьена приехала в воскресенье в Мароль в юбке. В мини-юбке! Догадывались ли они о чем-то? Может, что-то раскрылось? Промах? Сегодня я знаю, что ничего такого не было. Никого в Мароле я не интересовал. Вот и все.