Патти Берг - Невеста на ночь

– У меня не так уж много заказов, – продолжал он, пока на экране появлялась картинка. – К счастью, несколько довольно крупных клиентов обратились ко мне, когда им понадобились свои страницы. И теперь они работают только со мной – им по душе мои идеи.

На мониторе появился алый вихрь, вдоль правого края выстроились кнопки. Над этой страницей Грэм бился уже давно и безуспешно – что-то в дизайне ему не нравилось.

– Поправляясь после аварии, я приобрел множество знакомых, – продолжал Грэм. – В реабилитационном центре моим соседом был владелец компании, выпускающей сладости. Не помню, как мы завели разговор о маркетинге, но вскоре я попросил Дункана принести мне компьютерные журналы и в разговоре с соседом внес несколько деловых предложений. А когда я вышел из больницы, я разработал свою первую интернет-страницу. С тех пор объемы продаж моего знакомого возросли вдвое – почти без дополнительных вложений.

– Здорово! – откликнулась Фиби, касаясь его щеки и глядя на экран. – А ты можешь изменить цвет этого вихря на экране? Сделать его светлее и заменить белый цвет, скажем, желтым?

Грэм повернулся к ней, случайно коснувшись губами ее щеки. Фиби тоже повернула голову. Их губы оказались на расстоянии нескольких дюймов. Несколько минут они молча смотрели друг другу в глаза, а потом она улыбнулась и снова посмотрела на экран.

– Не знаю, какого эффекта ты хотел добиться, но, по-моему, этот вариант грубоват.

Грэм сделал рабочую копию страницы и внес изменения.

– А вот так?

– Желтый слишком яркий. И эти кнопки по бокам… Может, сделать их круглыми или прямоугольными, такого же цвета, что и основной фон?

Грэм сразу принял ее предложения. Закончив работу, он окинул страницу придирчивым взглядом.

– Я бился над этой страницей несколько недель, и все напрасно. Я уже хотел изменить весь дизайн, но оказалось, достаточно незначительных поправок. Благодаря тебе страница стала эффектной.

– Мне нравится подбирать цвета, – объяснила она. – И сочетать на первый взгляд несочетаемые оттенки и текстуры.

– Такие, как мы с тобой?

– Вроде того. – Она улыбнулась.

Она по-прежнему стояла совсем рядом. Ее правая рука свесилась на грудь Грэма, в левой Фиби держала давно опустевший бокал. Грэм приложил ладонь к ее щеке и повернул ее к себе. А потом поцеловал – нежно, робко и вопросительно. С тех пор как ему исполнилось семнадцать, он целовался только с одной женщиной и теперь снова почувствовал себя неуверенным, застенчивым юношей-подростком.

Их языки соприкоснулись, ее грудь прижалась к его плечу.

В этот момент послышался сигнал таймера.

– Черт!

Фиби рассмеялась:

– Это плохо?

– Наоборот, хорошо. Но я не хочу останавливаться.

– Мы можем обойтись без ужина.

– Можем, но тогда не узнаем, правду ли я сказал о том, что хорошо готовлю.

Фиби уже не сомневалась в том, что Грэм сказал правду. И она убедилась в этом, когда попробовала изумительный салат с сыром бри, ветчиной прошютто и рафинированным оливковым маслом. Грэм поджарил свиную вырезку с арахисом так, что мясо таяло во рту. Он сам наполнял тарелки и разливал вино, ухаживая за гостьей, как за королевой. Фиби решила, что она умерла и попала прямиком в рай, особенно когда Грэм вынул из холодильника творожный пудинг с белым шоколадом, малиновым соусом и веточками свежей мяты.

– Ну, что скажешь? – осведомился он.

– Мне не терпится узнать, что еще ты умеешь.

– Это был эксперимент. Сегодня у меня вечер экспериментов. – Его адамово яблоко дрогнуло, он по привычке потянулся за кольцом, но вспомнил, что снял его.

– Ты снял кольцо. – Это был полувопрос-полуутверждение.

– Да, уже пора.

– Ты уверен?

– Абсолютно. Всеми приборами и посудой, которые ты видишь на столе, я не пользовался целых пять лет, я не мог даже смотреть на них. Даже сегодняшний ужин в точности такой же, какой приготовила бы моя жена, если бы осталась в живых.

– Почему же ты сегодня решился воскресить прошлое?

– Потому, что умерла Джил, а не я. Потому, что я любил ее, а не весь этот хрусталь, фарфор и рецепты. Потому, что мы с тобой могли бы поужинать замороженной пиццей с пластиковых тарелок и все-таки смеяться и болтать, а через год я не вспомнил бы ничего, кроме того, как красива ты была и как мне было приятно разговаривать с тобой.

Фиби давным-давно разучилась плакать, но теперь из ее глаза выкатилась слеза. Не успела она стереть ее, как Грэм подъехал поближе, провел ладонью по ее волосам и поцелуем убрал слезу со щеки.

– Таких слов мне еще никто не говорил… – прошептала Фиби.

– Это чистая правда. – Грэм поцеловал ее в нос.

– Последний мужчина в моей жизни воскликнул: «Ого, клево!» – а предпоследний: «Класс, детка». Никто из них не мог связать больше десятка слов.

Грэм поцеловал ее в губы, и Фиби не смогла припомнить, когда ощущала такую нежность, тепло и блаженство. Но поцелуй был до обидного кратким.

Он откатился от нее внезапно, будто чего-то испугался. События развивались слишком быстро. Он оказался не готов к этому.

В отличие от нее.

В дальнем конце комнаты стоял старомодный музыкальный комбайн. Подъехав к нему, Грэм принялся перебирать стопку пластинок.

– Что будем слушать? Можем поставить «Битлз», «Дорз», «Ванилла фадж», «Крим», «Бердс»…

– Достаточно!

– Хочешь, поставлю «Бердс»?

– Я влюбилась в Дэвида Кросби задолго до того, как он объединился со Стиллсом, Нэшем и Янгом. Но я увидела его только в Вудстоке. Знаешь, я даже пыталась стащить его со сцены, но, похоже, его не прельщали перепачканные грязью девицы.

Грэм рассмеялся, ставя пластинку.

– Когда-нибудь я куплю СД-плейер.

– Не надо, старые пластинки гораздо лучше.

Едва услышав тамбурин, она начала танцевать – медленно, легко, внезапно став раскованной.

– У тебя есть свечи? – спросила она.

– Да. Но марихуаны нет.

– Я давным-давно отвыкла от нее.

Грэм съездил на кухню и вернулся с коробкой, наполненной свечами всевозможных форм и размеров.

– Прекрасно! А подсвечники?

– Они где-то в коробках.

– Обойдемся без них. Сойдут и тарелки.

Чувствуя себя как дома, она подпевала музыке и расставляла блюдца со свечами по всей гостиной. Грэм следил за ней, ловил каждое движение.

– Хочешь, я зажгу их? – спросил он.

– Да, пожалуйста. А потом потуши свет.

Разлив вино, она протянула бокал Грэму.

– А у тебя, случайно, нет «Буффало Спрингфилд»?

– Дай-ка подумать… похоже, ты обожаешь Стивена Стиллса.

– Только его голос. На мой вкус, лучшее сочетание голосов у Кросби, Стиллса, Нэша и Янга. Абсолютная гармония.

Пока он рылся в пластинках, Фиби вынула из сумки альбом и карандаш, схватила с дивана две подушки, бросила их на пол посреди гостиной и уселась.

Грэм поставил новую пластинку и обернулся к ней:

– Еще пожелания есть?

Фиби кивнула.

– Ты не мог бы снять рубашку?

– Что, прости?

– Сними рубашку.

– Зачем?

– Потому, что в рубашке ты бесподобен, но я уже нарисовала тебя одетым – в тот вечер, в ресторане. А теперь я хочу увидеть, что у тебя под рубашкой.

– Ты шутишь?

– Я предпочитаю быть серьезной и честной. – Правда, она уже однажды соврала ему, назвавшись чужим именем.

– У меня осталось несколько шрамов, – предупредил Грэм.

Фиби отпила вина.

– А у меня менопауза и грудь уже не такая упругая, как раньше.

– Ты покажешь ее мне?

– Скорее всего да.

Грэм рассмеялся, вытащил из-под пояса брюк тенниску и снял ее через голову.

– О Боже…

– Что такое?

– Ты выглядишь гораздо лучше, чем я предполагала.

– При свечах все выглядит по-другому.

– Я же художник. Меня нелегко обмануть.

– Итак, какую позу я должен принять?

– Никакую. Просто сиди и пей вино.

– А говорить можно?

– Это было бы замечательно.

– На какую тему?

– На твой выбор.

– Значит, поговорим о тебе.

Фиби подняла голову. В серебристых глазах Грэма отражались язычки свечей.

– Не двигайся! – воскликнула она. – Отлично! Особенно твои глаза.

Она пыталась передать увиденное, но рисовать его глаза было не так увлекательно, как смотреть в них. Впервые в жизни Фиби никак не удавалось сосредоточиться на натурщике.

Грэм сменил пластинку, и Фиби засмотрелась на игру мышц его рук и сильных плеч. С легкой улыбкой он обернулся, и в комнате зазвучал первый гитарный пассаж из «In-A-Gadda-Da-Vidda», вызывая у Фиби множество приятных воспоминаний о вечеринках, танцах и друзьях, с которыми она не встречалась с шестидесятых годов, со времен фестивалей в Хейт-Эшбери. Но теперь под эту музыку рождались новые воспоминания, лучше прежних.

Отложив альбом и карандаш, она направилась к Грэму.

– Хочешь потанцевать?

Он кивнул, она села к нему на колени, и он обнял ее одной рукой, крепко прижимая к себе. Он крутил колесо кресла, а Фиби прислушивалась к ровному и сильному биению его сердца.

Его кожа была горячей, свежевыбритое лицо – гладким, от него пахло знакомым Фиби с юности одеколоном «Олд спайс», который никогда не выйдет из моды.

Он поцеловал ямочку под ее ухом и проложил дорожку поцелуев по щеке, пока не добрался до губ.

– Знал бы ты, как это приятно! – со вздохом выговорила она.

Он взял ее ладонь и прижал к своему сердцу:

– А это ты чувствуешь?

Она кивнула.

– Оно давным-давно не билось так быстро. Даже в тренажерном зале или на баскетбольной площадке.

Фиби сняла его вторую ладонь с колеса, притянула к себе, поцеловала и приложила к своей груди. Закрыв глаза, она глубоко вздохнула, потрясенная тем, что уже забыла, как приятны простые прикосновения, даже через платье и бюстгальтер.

Запустив пальцы в волосы Грэма, она поцеловала его. Ей нравился вкус его губ, его дыхание, овевающее щеку. Желание становилось нестерпимым.

Он провел ладонью по ее груди, боку и бедру. Платье заскользило вверх по ноге, Фиби почувствовала, как его пальцы движутся по бедру, подбираясь к узеньким трусикам, которые она купила в «Секрете Виктории» просто так, зная, что никогда их не наденет, но сегодня надела, и не зря.

Она погладила его по груди и плоскому, как гладильная доска, животу, запустила под пояс брюк большой и указательный пальцы и продвинулась чуть ниже.

Поцелуи вдруг прекратились. Едва Фиби нащупала резинку, Грэм взял ее за запястье и отвел руку в сторону.

– В чем дело?

– Мы слишком спешим, – пробормотал Грэм и пригладил волосы. – Вернемся к тому, с чего начали.

– На попятную я не иду. Если хочешь, возвращайся, а я не стану.

Фиби вскочила с его колен, схватила блокнот и карандаш и бросила их в сумку.

– Куда ты? – спросил Грэм.

– Домой.

– Но почему?

Фиби направилась к двери.

– Потому, что однажды ты уже не подпустил меня к себе и сейчас сделал то же самое. Потому, что мне тоже бывает больно и обидно.

– Но я не хотел обидеть тебя. Просто все шло слишком быстро. Ты ведешь себя так, будто тебе нет дела, что я не хожу.

– Это не имеет ни малейшего значения.

– А я не забываю об этом ни на минуту!

– Почему?

– Потому, что тебе нужен мужчина с двумя здоровыми ногами.

Фиби метнула в него яростный взгляд:

– Такой чепухи я еще никогда не слышала. Ты – лучший мужчина, какого я когда-либо встречала, с тобой мне так хорошо, как не бывало ни с кем. И мне все равно, сколько у тебя ног – две, четыре или ни одной!

– А если бы у нас ничего не получилось?

– Этого мы уже никогда не узнаем.

Она хлопнула дверью и услышала, как игла скользнула по пластинке, музыка смолкла.

Стоя на веранде, Фиби расплакалась. Прежде ни один мужчина никогда не просил ее не торопиться. И она не помнила, когда в последний раз так же быстро переходила к решительным действиям. Правда, до сих пор она ни разу не бывала влюблена.

Кэйро подняла голову с плеча Дункана и зевнула, только когда он остановил машину перед отелем «Небесный приют». Всю дорогу она продремала, усталость вытеснила из ее головы мысли о Дункане и Дилане.

За последние несколько дней Дункан успел несколько раз доказать, что он стал другим, и Кэйро уже не удавалось найти причины, чтобы и впредь скрывать от него существование Дилана. Нет, не так: одна весомая причина у нее все-таки была. Узнав обо всем, Дункан снова возненавидит ее, а она этого не переживет, особенно после всего, что случилось сегодня.

Дункан обнял ее за плечи и притянул к себе.

– Вопрос, конечно, нелепый – ведь ты совсем измучена, – но не хочешь ли ты прогуляться вон по тому тихому парку?