— Стало быть, — медленно произнесла Алике, — когда он унаследовал титул и выяснил истинное состояние дел, то принял решение, единственное, которое мог принять. Дуглас, ты ведь не питаешь к нему из-за этого неприязни? — Нет. Но…

— Но что?

— Синджен совсем его не знает. Он просто вскружил ей голову. В конце концов, она очутится в Шотландии, где ее некому будет защитить, и что, если…

— Колин Кинросс благородный человек: как ты считаешь?

— Понятия не имею. С виду он кажется порядочным. Но что у него на уме? Что в сердце?

— Синджен все равно приведет его к алтарю, Дуглас. Нам только остается надеяться, что она не соблазнит его до того, как они будут женаты.

Он вздохнул:

— Я тоже на это надеюсь. А сейчас придется пойти и поговорить с мамой. Она опять мечет громы и молнии, сводя с ума свою камеристку, и требует, чтобы этого молодого человека немедленно доставили к ней. Она грозится отослать Синджен в Италию, чтобы та забыла об этом шотландском прохвосте. Вся странность заключается в том, что ее вовсе не возмущает, что он хочет жениться на ее дочери из-за денег. Что ее возмущает, так это то, что он шотландец. Она говорит, что все шотландцы бессердечны и скаредны, а в довершение всего они еще и пресвитериане (Последователи протестантского вероучения, которые в отличие от приверженцев англиканской церкви не признают власти епископов. Если в Англии государственной религией являлось англиканство, то в Шотландии — пресвитерианство.).

— Может, тебе стоит почитать ей стихи Роберта Бернса? Они очень милы.

— Ха! Они написаны на иностранном наречии, и она только разозлится еще больше, чем сейчас. Проклятие, как жаль, что Синджен слегла с головной болью! С ней всегда бывает невозможно поговорить именно тогда, когда мне это нужно.

— Хочешь, я пойду с тобой?

— Если ты это сделаешь, мама будет так неистовствовать, что мы с тобой оба оглохнем. Не забывай, моя дорогая, что ты все еще не завоевала ее расположения. Не сомневаюсь, что скоро она додумается до того, что станет обвинять во всей этой катастрофе именно тебя.

Дуглас сокрушенно вздохнул и вышел из спальни, ворча себе под нос что-то о своей треклятой сестрице и ее треклятой головной боли.


Между тем голова у Синджен вовсе не болела. Она разработала план и с увлечением претворяла его в жизнь. Первым делом она вытащила из-под подушек длинный толстый валик, уложила его на кровать и укрыла одеялом. Получилось отличное подобие человеческой фигуры. Если не присматриваться, валик вполне сойдет за спящую женщину. Синджен поправила одну из своих штанин, одернула куртку и натянула фетровую шляпу поближе к глазам. Можно не сомневаться, она выглядит как юноша. Повернувшись, она посмотрела в зеркало на свою спину. Да, все сидит на ней как на юноше, вплоть до черных сапог. Она принялась тихонько насвистывать. Теперь остается сделать только одно — слезть по ближайшему вязу в сад. Дальше путь свободен.

Колин снимал меблированные комнаты в старом доме на Карлион-стрит. Это было недалеко, достаточно было пересечь три улицы. Еще не стемнело, и Синджен шагала посвистывая, чтобы отогнать от себя всяческие страхи и чтобы ни у кого не закралось сомнения в том, что перед ними паренек, вышедший на вечернюю прогулку. Она заметила двух джентльменов в развевающихся плащах, они смеялись, курили манильские сигары и не обратили на нее ровно никакого внимания. Оборванный мальчишка старательно подметал мостовую перед каждым прохожим.

Дом, где поселился Колин, она нашла без труда, с беспечным видом праздношатающегося подошла к парадной двери и постучала массивным дверным кольцом, сделанным в виде головы орла.

Изнутри не донеслось ни звука. Она постучала снова. Внутри послышалось хихиканье, и высокий девичий голос произнес:

— Ах, сэр, оставьте! Да перестаньте же, я вам говорю. Слышите — у нас гость. Нет, сэр, полно…

Опять послышалось хихиканье, и когда дверь наконец отворилась, перед Синджен предстала одна из самых хорошеньких молоденьких девушек, которых ей когда-либо доводилось видеть. На ней было платье с глубоким вырезом, позволявшим разглядеть полные, на редкость белые груди.

Светлые волосы растрепались, глаза блестели от возбуждения и удовольствия. Она проказливо улыбалась.

— Что-то я тебя раньше не видела, красавчик, — сказала она, уперев одну руку в бок и выпятив грудь. — Кто ты такой?

«Красавчик» широко улыбнулся и ответил:

— А кого бы ты хотела видеть? Уж не своего ли папашу? Нет, вряд ли. Ведь, будь я твоим папашей, мне пришлось бы разбранить того джентльмена, который тебя рассмешил, а тебе бы этого не хотелось, правда?

— Да ты, я вижу, шутник! Все шуточки да прибауточки и задорные речи! Хочешь кого-нибудь повидать?

Синджен кивнула. Краем глаза она увидела, как какой-то господин прошмыгнул в одну из дверей, выходящих в коридор.

— Я пришел к графу Эшбернхему. Он дома? Девушка поменяла позу на еще более вызывающую и снова захихикала:

— Его милость такой душка, ну просто писаный красавец, да только бедный. Ни на что-то у него денег нет: ни на пригожую девчонку, ни на камердинера, который бы его обихаживал. Толкуют, что он собирается жениться на богатой наследнице, только сам он об том ни гу-гу. Наверное, эта его наследница ни дать ни взять драная кошка, разряженная в шелк, вот он, бедный, и горюет.

— А я слышал, что некоторые наследницы бывают очень даже ничего, — сказала Синджен. — Комнаты его милости, кажется, на втором этаже?

— Да, — отвечала девушка. — Эй, погоди! Я не знаю, у себя он или нет. Уже два дня как его не видела. Тилли — это одна из наших девочек — попробовала было зайти к нему, чтобы, значит, спросить, не охота ли ему поразвлечься — притом она была готова потешить его задаром, — да только его там не было. По крайности он ей не ответил. А разве есть на свете мужчина, который бы не отозвался, если его кличет Тилли?

Синджен взбежала по лестнице, перескакивая через ступеньку, и бросила через плечо:

— Если его там нет, я, пожалуй, вернусь к тебе и мы, хм… попьем чаю и поболтаем.

Девушка захихикала:

— Иди, иди, забавник! А, сэр, вы снова здесь! На чем мы с вами остановились? Ох, какой вы шалун!

Когда Синджен очутилась на втором этаже, ее губы все еще растягивала улыбка. Дом был добротный, с широкими коридорами. И ухоженный, все стены недавно покрашены — в общем, достойное обиталище для холостых джентльменов. Интересно, эти смазливые девицы всегда здесь околачиваются? Найдя дверь Колина, она постучала. Никто не отозвался. Она постучала еще раз. «Господи, сделай так, чтобы он был там!» — подумала она. Она так давно его не видела — целых четыре дня! Больше она не выдержит. В то, первое утро, они обманули Дугласа, но с тех пор Колин не приходил. Ей необходимо было увидеть его, прикоснуться к нему, улыбнуться ему.

Наконец низкий мужской голос крикнул:

— Кто бы ты ни был, убирайся к дьяволу!

Это, несомненно, был Колин, но голос его звучал странно: тихо и хрипло. Может быть, он не один? Может, с ним девица вроде той, что она встретила внизу?

Нет, она не станет в такое верить. И она постучала еще раз.

— Черт бы тебя побрал, убирайся! — Вслед за этим восклицанием послышался частый сухой кашель.

Синджен почувствовала страх. Она схватилась за дверную ручку и, к своему невыразимому облегчению, обнаружила, что дверь не заперта. Толкнув ее, она очутилась в тесной прихожей. Она заглянула направо, в длинную и узкую гостиную, довольно хорошо обставленную, но какую-то безликую, не носящую ни малейшего отпечатка того, кто здесь жил. Ничто в ней не напоминало о Колине. Да и ни о ком другом, разве что о каком-нибудь давно усопшем джентльмене середины прошлого века. Она громко позвала:

— Колин! Где вы?

Из-за двери в противоположном конце гостиной послышалась брань. Синджен торопливо подошла к двери, открыла ее и очутилась лицом к лицу со своим нареченным. Он сидел на смятой постели, совершенно нагой и прикрытый одеялом только до пояса. Мгновение Синджен просто стояла и глазела. Бог ты мой, какой он крупный, на груди сплошь черные волосы, тело такое мускулистое, сильное, поджарое. Она не могла отвести глаз от его груди, плеч и даже шеи. Лицо его покрывала черная щетина, глаза налились кровью, взъерошенные волосы стояли торчком. Он был бесподобен.

— Джоан! Какого черта ты тут делаешь? Ты что, с ума сошла? Чего ради…

Он не говорил, а хрипел. Синджен мгновенно подскочила к кровати.

— Что с тобой?

Произнося эти слова, она вдруг заметила, что он весь дрожит. А она-то стояла и глазела на него как набитая дура!

— О Господи, какой кошмар!

Она толкнула его обратно на подушки и укрыла до подбородка.

— Нет, не двигайся, лежи смирно и расскажи мне, что с тобой стряслось.

Колин лежал на спине и смотрел на Джоан, которая почему-то вырядилась юношей, что было просто смехотворно. Но может быть, она ему всего-навсего мерещится от того, что у него такой сильный жар, а на самом деле ее тут нет?

Нахмурив брови, он нерешительно позвал:

— Джоан…

— Да, любимый, я здесь. Что с тобой?

Она села на кровать и положила ладонь ему на лоб. Лоб был горячий.

— Не могу я быть твоим любимым, — проворчал он. — Ведь мы едва знаем друг друга. Черт побери, я чувствую себя ужасно разбитым и слабым, как новорожденный щенок. Зачем ты вырядилась парнем? Это глупо. У тебя женские бедра и ноги, у мужчин таких не бывает.

Это была интересная тема для разговора, но Синджен была слишком напугана, чтобы прельститься ею.

— У тебя жар, Колин. Тебя не рвало?

Он отрицательно покачал головой и закрыл глаза.

— Черт возьми, Джоан, у тебя что, совсем нет чувства брезгливости?

— У тебя болит голова?

— Да.

— Как давно ты плохо себя чувствуешь?

— Уже два дня. Но я вовсе не чувствую себя плохо, я просто устал.

— Почему ты не послал за врачом? За мной?

— Мне никто не нужен. Это обычная лихорадка, она скоро пройдет. Это оттого, что я попал под дождь, когда смотрел на поединки боксеров на Тайберне. Со мной все в порядке, я просто устал.

— Посмотрим, — сказала Синджен.

«Что за странные существа эти мужчины, — подумала она. — Ни за что не желают признаваться в своей слабости». Она наклонилась, прижалась щекой к его щеке и тут же отшатнулась. Какой сильный у него жар! Он открыл глаза, но она нежно приложила палец к его губам.

— Нет, не двигайся. Я обо всем позабочусь. Когда ты последний раз ел?

Вид у него стал такой же раздраженный, как и его голос.

— Не помню. Но это не важно, я не голоден. Уйди, Джоан. С твоей стороны верх неприличия прийти сюда.

— Разве ты покинул бы меня, если б я была одинока и больна?

— Это совсем другое дело, как ты и сама отлично знаешь. Господи помилуй, у меня же голый зад!

— Голый зад, — повторила она улыбаясь. — Мои братья никогда не говорили мне таких слов. Нет, нет, не смотри на меня букой и не ругайся. Просто лежи спокойно, я всем займусь сама.

— Нет, черт тебя дери, уйди!

— Сейчас уйду, но скоро вернусь — и не одна, а с помощью. Хочешь воды?

Когда он напился, она буднично осведомилась:

— Тебе не нужно помочиться?

Он бросил на нее свирепый взгляд.

— Уйди!

— Уже ухожу. — Она наклонилась, поцеловала его в губы и в следующее мгновение исчезла за дверью.

Колин натянул одеяло до самого носа, мысли у него путались, комната была видна как в тумане. Он закрыл глаза, а когда открыл их снова, в комнате уже никого не было. Была она здесь или ему почудилось? Он больше не испытывал прежней жажды, значит, кто-то все-таки приходил. Боже, как холодно, он дрожит как осиновый лист. Голова у него раскалывалась, мысли мешались все больше. Он был болен и чувствовал себя еще хуже, чем тогда, когда ему сломали два ребра в одном славном кулачном бою — это было за два месяца до того, как погиб его старший брат и он унаследовал титул, который был нужен ему лишь потому, что он не мог спокойно смотреть, как разрушается его родной дом.

Он снова опустил веки и мысленно увидел Джоан, одетую в мужской костюм. Она смотрела на него и улыбалась. Непостижимая девица! Она вернется, в этом не могло быть ни малейших сомнений — конечно, если она вообще приходила.

Час спустя он был поражен до глубины души: Джоан не только вернулась сама, но и привела с собой своего брата Дугласа. На ней по-прежнему был мужской костюм. Как это понимать: неужели брат позволяет ей делать все, что ей заблагорассудится? Неужели никто не наставляет ее, не учит, как надлежит вести себя молодой девушке из хорошей семьи?

Колин смотрел на графа Кортклиффа, а тот смотрел на него. Что сказать графу в данных обстоятельствах, он так и не придумал.

Дуглас невозмутимо произнес:

— Вы едете с нами в наш городской дом. Вы больны, это очевидно, а моя сестра не желает выходить замуж за человека, который стоит на краю могилы.