Джордж Кадоудэл встал с колен, посмотрел на вошедших, и на лице его отразились бесконечное облегчение и надежда. Но ему не дали ничего сказать, потому что Дуглас подлетел к нему и нанес ему страшный удар в челюсть. Джордж вскрикнул. Дуглас стал избивать его, ломая ему ребра. Джордж почти не сопротивлялся, пытаясь просто защититься от ударов.

— Дуглас, подожди!

Дуглас ударил его еще раз, прежде чем призыв Тони дошел до него.

— Дуглас, сейчас не время! Александра, ей плохо!

Дуглас перевел взгляд на жену, все еще не отпуская Кадоудала. Она лежала на спине, в луже крови, и корчилась от боли.

Он опустил занесенный кулак, и Джордж тут же быстро заговорил:

— Нет, нет, не надо больше меня бить. Я — мужчина и не могу защищаться так долго, не отвечая вам тем же. Слава Богу, что это вы, Дуглас. Быстрее, быстрее! Кажется, у нее случился выкидыш. Черт, я не знаю, что делать. Я не хочу, чтобы она умерла. Ax, mon Dieu! Помогите мне!

— Что у нее случилось? — Дуглас снова поднес кулак к самому его носу.

Александра застонала и попыталась сдвинуть ноги.

— Посмотрите на нее, Дуглас. Я не насиловал ее. Клянусь, что я не стал бы этого делать в любом случае. Да посмотрите же вы, черт вас возьми! Она теряет ребенка!

Дуглас наконец-то осознал серьезность положения. Отпустив Кадоудэла, он кинулся к жене и встал рядом с ней на колени.

— Джордж, горячей воды и чистое полотенце, быстро! Тони, иди в другую комнату и принеси с кровати матрац. Мы положим ее здесь, у огня.

Тони и Джордж немедленно принялись выполнять его указания, хотя Джордж еще немного пошатывался. Оба были счастливы хоть что-то делать, а не смотреть на нее бездействуя.

Дуглас сидел рядом с женой. Она стонала, мотая головой из стороны в сторону, когда на нее накатывал очередной приступ. Когда боль отступала, она лежала, закрыв глаза, и тяжело и прерывисто дышала.

— Александра, — позвал он, взяв ее лицо в свои руки, — Александра.

Она открыла глаза и посмотрела на него. Он был потрясен, увидев, что она улыбается ему.

— Я знала, что ты придешь. Пожалуйста, помоги мне, Дуглас. Мне так больно. Пожалуйста, избавь меня от этой боли.

— Я помогу тебе, любовь моя. Он взял ее на руки и осторожно переложил на матрац, расстеленный Тони у очага.

— А теперь послушай меня. Ты теряешь ребенка. Пока это еще не зашло слишком далеко, я думаю, мы сумеем что-нибудь сделать. Обещаю тебе. Держись, любовь моя. Сейчас я крепко перетяну тебя этими полотенцами, чтобы остановить кровь. Не надо, не старайся перетерпеть боль. Просто держи меня за руку и сжимай ее, сколько хочешь, и все будет хорошо.

Он почувствовал, как боль снова пронзила ее тело, так сильно она сжала ему руку.

Он молился, чтобы это побыстрее закончилось. Он знал о выкидышах очень мало, чтобы не сказать — вообще ничего; этот предмет никогда не обсуждался в присутствии мужчин.

Вдруг она вытянулась, потом выгнулась дугой и закричала. Он почувствовал, как из нее полилась горячая кровь, заливая полотенца и его руки.

Она посмотрела на него блуждающим взглядом, потом голова ее откинулась назад. Она потеряла сознание.

Дуглас потуже затянул полотенца.

— Вот горячая вода, — сказал Джордж Кадоудал. — О Боже, что с ней, Дуглас?

— Все будет хорошо. Если кровотечение не прекратится, я перетяну ей вены.

Джордж удивленно посмотрел на него:

— Она сказала, что вы не приедете за ней, что вы любите ее сестру. Она не сомневалась, что вам будет все равно, что я сделаю с нею.

— Она иногда сильно ошибается, — ответил Дуглас, не отводя взгляд от лица жены.

— Похоже на то. Она не такая, как все. — вздохнул Джордж и запустил пальцы в волосы:

— Черт, я не стал бы насиловать ее, я говорю вам правду. Проклятье! Да я могу убить сотню мужчин, не моргнув и глазом, но ее… Простите, что я похитил ее, Дуглас. Я был не прав. Ведь вы не насиловали Жанин, правда?

— Нет.

— Эта малышка тоже не сомневалась в этом. Сказала, что вы человек чести.

Дуглас только улыбнулся.

Тони принес одеяло и укрыл Александру. Прижал ладонь к ее лбу. Он был холодным на ощупь.

Джордж Кадоудэл отвернулся. Дуглас поразился, видя, что он искренне переживает за нее. Джордж постоял так какое-то время, потом вдруг сказал, точно исповедуясь:

— Это с ней случилось из-за меня. Дуглас стиснул зубы:

— Расскажите мне, что произошло.

— Она сбежала от меня. Я дал ей воды и забыл заново связать ем руки. Она задурила мне голову. Уж не знаю, как ей это удалось, но она протиснулась в узенькое окошко в спальне, вы видели его. Упала ничком на землю. Потом побежала. Бежала очень долго, но я все равно поймал ее и положил поперек седла. Тогда ее стошнило.

Тони вмешался:

— Я, кажется, слышал, что выкидыш вполне естественная вещь. Это со многими случается.

— Нет, если бы я не похитил ее, этого бы не произошло.

— Вот именно, — согласился Дуглас, отводя взгляд от бледного лица жены. — Я еще вытрясу из тебя душу за это.

— Ради Бога, Дуглас, — взмолился Тони, — нельзя же сказать с уверенностью, кто в атом виноват. Ты уже побил его. Того, что случилось, это не изменит. Александра поправится, и у тебя со временем будет наследник. К тому же, если Кадоудэл действительно виноват, то пошли его к черту, и тот накажет его вечными муками.

— Сомневаюсь, что у дьявола найдется время, чтобы наказать Джорджа за этот конкретный поступок. На нем еще столько всего висит, — возразил Дуглас и, помолчав, добавил:

— И вообще, Тони, не очень-то мне и нужен этот драгоценный наследник.

Дуглас мрачно посмотрел на Джорджа:

— Если она умрет, я убью тебя. А там уж пусть дьявол разбирается как хочет.

— Да, наверное, его будет правильно, — произнес Джордж, вздрогнув. Его левый глаз почти закрылся от удара, которым наградил его Дуглас.

Тони ничего не сказал на это. Джордж отошел к грязному окну. Несколько минут прошло в молчании. Вдруг Джордж начал страшно ругаться. Тони и Дуглас удивленно посмотрели на него. Джордж побежал к двери и распахнул ее.

На пороге стояла Жанин Додэ, вся в пыли, растрепанная, с пистолетом в руке.

Она вцепилась в Джорджа и стала его трясти, что-то крича ему по-французски.

— Скажи, что ты не изнасиловал ее, скажи мне… — ее голос упал до шепота. Она вдруг увидела остальных:

— Дуглас, вы здесь?

— Да.

— А кто этот мужчина?

— Мой кузен, лорд Рэтмор.

— Ах, эта женщина, ваша жена. Что с ней случилось? Вся эта кровь… О Боже, Джордж, ты убил ее?

— Нет, — спокойно ответил за него Дуглас. — У нее выкидыш.

Тони наблюдал, как эта женщина заплакала, тихонько причитая; как Джордж Кадоудал обнял ее, пытаясь успокоить. Он осторожно забрал у нее пистолет и незаметно опустил себе в карман. Женщина все причитала и причитала:

— Это я во всем виновата, я виновата, я.

— Прекратите сию же секунду это нытье! — заорал на нее Дуглас. — Успокойтесь, Жанин. Конечно же, это ваша вина, что Александра очутилась здесь, до смерти перепуганная.

— Ха, — сказал Джордж. — Она не была напугана, Дуглас. — Она сделана из стали. И она ведет себя так, как ни одна женщина из тех, что до сих пор мне попадались. Она заставила меня почувствовать себя мальчишкой, школьником, которого следует высечь розгами.

На самом деле он знал, что напугал ее, но просто не смог сознаться в этом вслух. Он сомневался, что ему будет по силам выдержать тяжесть той вины, которая тогда падет на него. Он ничего не понимал. В прошлом он стольких убивал, не морщась, да и впредь был готов убивать, если это будет необходимо для возведения на престол Бурбонов. Но что касается этой женщины, то тут было совсем другое.

— Что вам здесь нужно, Жанин?

Услышав вопрос Дугласа, она подняла голову:

— Я приехала, чтобы остановить Джорджа. Я поняла, что должна рассказать ему правду.

— Ив чем заключается правда, cherie? Жанин отодвинулась от него, опустив глаза на свои пыльные ботинки для верховой езды.

— Он изнасиловал меня — нет-нет, не Дуглас, — генерал. Много раз, и он унижал меня, и отдавал другим мужчинам, и сам приходил посмотреть на это, и всегда, всегда, Джордж, он угрожал, что убьет мою бабушку, если я буду сопротивляться. Ребенок, которого я ношу, никогда не узнает имени своего отца, потому что я сама его не знаю. О Боже!

Повисло тягостное молчание, нарушаемое ее всхлипываниями.

— Зачем же вы обвинили во всем лорда Нортклиффа? — спросил Джордж. Тони вздрогнул от его неожиданно официального и презрительного тона.

— Он был добр ко мне.

— Очень веская причина!

— Она боялась, что вы не примете ее, узнав, что сделал с ней генерал Белесьен, — мягко сказал Дуглас. — И она сочла, что лучше уж назвать отцом меня, чем кого-нибудь из этих подонков.

Джордж присвистнул:

— Все эти люди умрут.

— Очень может быть, — согласился Дуглас. Прошла еще минута напряженной тишины. Тони нарушил молчание:

— Все его очень интересно, но вам не приходит в голову, что мерзавец, на котором лежит ответственность за все эти несчастья, в эту самую минуту вовсю наслаждается жизнью)1 Все эти подонки нам неизвестны. Но почему бы нам хотя бы атому Белесьену не преподать урок, который он запомнит на всю оставшуюся жизнь? В конце концов, должен же он заплатить за мучения этих женщин!

Джордж Кадоудал редко улыбался. Обычно он бывал безжалостен в достижении своих целей. Он не мог позволить себе быть добрым, веселым и легкомысленным; юмор перестал быть частью его натуры, когда он стал свидетелем гибели своих родителей и сестер, убитых Робеспьером. Он приговорен, приговорен к тому, чтобы не улыбаться.

— Господи Иисусе, — воскликнул он, широко улыбаясь. — Как же мне убить его? Ведь есть так много способов убийства, очень много. Не так-то просто сделать выбор. Пусть он медленно умирает? Или мы заставим его стонать, мучиться и умолять сказать ему, когда же оборвется его несчастная жизнь? Или использовать казнь удушением?

Он потирал руки, глаза его горели, он с воодушевлением излагал все новые планы.

— Вы забываете, — прервал его Дуглас, — что Белесьен постоянно пребывает в окружении солдат, и солдат этих больше, чем я могу сосчитать. Живет он в крепости. Телохранители сопровождают его повсюду. Меня, вас и Жанин он знает в лицо.

Они снова погрузились в молчание.

— Меня он никогда не видел, — сказал вдруг Тони.

— О нет, — возразил Дуглас, — ты здесь ни при чем. Тони.

— Я плохо понимаю, о чем речь, но… Александра тихо застонала, открыла глаза и увидела Дугласа, с нежной улыбкой склонившегося над ней. Она ощутила на себе его руку.

— Дуглас, я буду жить?

Он поцеловал ее и ответил так спокойно, как только мог:

— О да. Я соскучился по вашему острому язычку, мадам. И по вашим патетическим взлетам французского. Но больше всего я скучал по тебе самой.

Она плакала. Ей хотелось сдержаться, но слезы сами лились у нее из глаз и стекали по щекам. Он вытер ей глаза тыльной стороной ладони:

— Ну что ты, любимая, я не хочу, чтобы ты расхворалась. Ну, не надо. Просто лежи тихонько. Тебе тепло?

Она кивнула, всхлипнув.

— Я еще подержу полотенца на всякий случай. Потом я тебя выкупаю, и все будет в порядке.

— Я потеряла нашего ребенка. Потеряла твоего наследника, Дуглас, а ведь это все, чего ты хотел от меня как от жены. Я обещала стать племенной кобылкой, да вот не получилось. Мне так жаль, но…

— Помолчи. Что случилось, то случилось. Я хочу, чтобы с тобой все было в порядке. Самое важное для меня — это ты. Понимаешь? Я не лгу тебе. Это правда.

Ему было невыносимо видеть эту боль в ее глазах, боль от потери того, что она считала самым главным для него. Рано или поздно он все равно ее переубедит. Он хотел сказать еще что-то, как вдруг заметил, что она уже не плачет, и глаза ее гневно сузились. Поразительно: только что она, казалось, не сознавала ничего, кроме своего горя, и вдруг уже обо всем забыла и зла как черт.

— Что здесь делает эта французская шлюха? Она опять потащилась за тобой? Ну знаешь, это уж слишком. Подскажи мне, что я должна произнести по-французски.

— Хорошо. Скажи: “Je suis la femme de Douglas e je 1'aime. II est a moi”.

Взгляд у Александры был очень подозрительный.

— Это значит: я жена Дугласа и люблю его. Он принадлежит мне.

— Скажи-ка еще раз. Он медленно повторил фразу. Александра выкрикнула эти слова Жанин Додэ. Наступила гробовая тишина, потом Джордж задумчиво произнес:

— Боюсь, что мне больше понравилось “merde”. В книжной лавке Хукэма это произвело эффект пушечного выстрела.

Дуглас непроизвольно улыбнулся. Александра не отрывала презрительного взгляда от француженки.

— Переведи ей, Дуглас, что если она еще когда-нибудь вздумает оклеветать тебя, я заставлю ее сильно пожалеть об этом.