К сожалению, на дверях единственной в городе парикмахерской висело объявление: «Нахожусь на временном отдыхе». Словоохотливый дворник из соседней подворотни пояснил, что на самом деле парикмахер в очередном запое и ближайшие полмесяца горожане будут ходить небритые, нестриженые и не освеженные одеколоном «Марсель».

Гостиницу они обнаружили сразу недалеко от въезда в город. Но, опасаясь встретить в ней кого-либо из знакомых, соседей по имению, а возможно, и преследователей, беглецы решили до вечера провести время в городе. Большой воскресный базар подходил для этих целей как нельзя лучше.

Здесь продавали свежую и соленую рыбу, ситные хлебцы и баранки, яйца и живую птицу. Над берестяными туесами с медом роились пчелы и осы. Словно прокаленные солнцем, баштанщики наперебой хватали проходящих мимо покупателей за руки, уговаривали купить самые лучшие астраханские, самарские, саратовские арбузы и дыни. И везде, на всех прилавках, громоздились, грудились, лежали целые горы помидоров, огурцов, яблок, груш, винограда: черного, темно-синего, желтого, розового, бледно-зеленого. В молочных рядах, где торговали варенцом, ряженкой, молоком, сметаной, торговки к концу дня почти все поголовно охрипли, зазывая к себе дачников и их кухарок.

Между рядами бродил продавец сладостей и усталым тягучим голосом бубнил:

— Вот рожки, конфеты, тянучки, леденцы! Вот пряники с картинками — забава для ребят, радость для родителей!

Дети то и дело подбегали к нему, протягивали зажатые в руках медяки, получая взамен тугие черные рожки, маковки и перевитые яркими бумажными ленточками длинные конфеты.

Недалеко от лоточника ходил мороженщик с широким ящиком на ремне, перекинутом через шею. Он продавал мороженое в костяных стаканчиках и с костяной же ложечкой. Настя и Фаддей съели уже по две порции, и мороженщик, когда они в который уже раз проходили мимо, ласково на них посматривал и еще громче начинал расхваливать свой товар: «Мороженое сливочное, ореховое, клубничное! Самое вкусное и симпатичное!..»

По базару в основном сновали дачники: солидные дамы с корзиночками и зонтиками, их мужья со сдвинутыми на затылок шляпами и перекинутыми через руку пыльниками и веселые дети в матросских костюмчиках, соломенных шляпках и кружевных платьицах. Но хватало здесь и простого люда: мужиков в сатиновых и ситцевых рубахах с потными спинами, баб с грудными ребятишками, цыган в теплых меховых шапках и цыганок с серьгами в ушах, монистами на шее и в широченных, донельзя грязных юбках. Татары с черными от степного солнца лицами, в длинных ватных халатах и в тюбетейках на бритых головах держались особняком. Они торговали прохладным и острым, отдающим в нос кумысом. Фаддей с Настей с удовольствием выпили по пиале слегка кисловатого напитка, заработав тем самым одобрительную улыбку старого татарина.

Черноглазая цыганка крепко ухватила руку молодой женщины и водила пальцем по ее ладони. У женщины за спиной плакал ребенок, на локте висела тяжелая корзина, платок съехал набок, но она внимательно вслушивалась в то, что бойко тараторила цыганка. Лицо ее стало вдруг изумленным, она радостно кивнула головой, сунула цыганке несколько монеток и, продолжая радостно улыбаться, скрылась в толпе. Настя, заглядевшись на женщину, несколько отстала от Фаддея, и тут же одна из цыганок вцепилась в нее мертвой хваткой:

— Красивая, золотая, серебряная, дай погадаю, всю правду скажу, что было, что будет…

Настя растерянно поискала глазами Фаддея, но он уже и сам спешил ей на помощь, отдал цыганке пятак, но та, не отпуская руку девушки, торопливо проговорила:

— Через счастливую судьбу свою скоро разбогатеешь, через черную женщину получишь хлопоты и слезы…

— Довольно, довольно, милая! — Сергей весело рассмеялся, отстранил гадалку и взял Настю под руку. — Пойдемте, я что-то вам покажу.

Они пошли на заунывный скрипучий звук шарманки. Шарманщик и шарманка были, похоже, одного возраста. Старик, одетый в выцветшую и потрепанную рубаху, вращал ручку своего допотопного инструмента, извлекая из него хриплую мелодию. Наверху шарманки стоял ящичек с двумя отделениями, в которых лежали свернутые в трубочку бумажки. Вокруг толпились деревенские бабы и ребятишки. В бумажках таилась надежда на счастье. Можно было выбрать трубочку самому, тогда она стоила копейку, а если поручить это старому и такому же, как хозяин, облезлому попугаю, то цена счастья удваивалась. Но люди охотнее платили две копейки, себе они не слишком доверяли.

Молодые люди переглянулись и купили две бумажки. Попугай недовольно пробурчал, вероятно, какие-то свои птичьи ругательства, достал из ящичка билетики и, учтиво покачивая головой, первый подал Насте, затем второй — Сергею.

Они развернули каждый свою бумажку и весело расхохотались. В Настиной большими корявыми буквами написано: «Вы найдете свое счастье через месяц», а у Сергея — «Вы найдете свое счастье с господином с черными усами».

Старик продолжал крутить железную ручку, и, пока молодые люди пробирались через толпу к выходу с базара, он проиграл весь свой репертуар: одну плясовую мелодию, «Разлуку», «По муромской дорожке стояли три сосны» и «Ах, зачем эта ночь так была хороша!».

На площади перед базаром было не менее шумно и весело! Тут вовсю работали качели, крутились карусели, среди толпы шныряли чумазые подростки, выглядывая зазевавшихся или пьяных поселян, и с поразительной ловкостью чистили им карманы. Торговки тыквенными семечками визгливо переругивались, одноногий инвалид, опираясь на костыль, тянул вперед руку и гнусаво, нараспев, канючил: «Подайте Христа ради георгиевскому кавалеру, герою Шипки и Плевны». Около трактира два подвыпивших деревенских мужичка пихали друг друга в грудь, норовя обменяться еще и подзатыльниками, но это у них плохо получалось, а со стороны казалось, что мужики выплясывают какой-то странный танец, взмахивая руками перед собой, попеременно кланяясь и приседая.

— Фаддей, — Настя умоляюще посмотрела на своего спутника, — давайте прокатимся на карусели. Всего один раз! Я всю жизнь об этом мечтала, но так и не получилось. Родители боялись, что со мной будет плохо, и не позволяли к ней даже близко подходить!

Они подождали, когда карусель остановится, и сели в самые красивые, расписанные лебедями санки. Зазвонил колокольчик, возвещая об отправлении, и санки полетели по кругу.

Поначалу Настя радостно охала и повизгивала от восторга, но на втором круге замолчала, на третьем побледнела, а на четвертом Сергей вынужден был крикнуть служителю, чтобы карусель немедленно остановили.

Опираясь на его руку, Настя медленно спустилась по ступенькам вниз. Сергей, бережно поддерживая ее за талию, отвел в тень огромной липы, усадил на деревянную скамью и сел рядом. Девушка положила ему голову на плечо и обессиленно закрыла глаза. Граф снял с головы шляпу и принялся обмахивать ее лицо. Настя благодарно улыбнулась и прошептала:

— Оказывается, родители иногда бывают правы. Теперь я эту дурацкую карусель за десять верст буду обходить.

Они сидели под липой полчаса, пока девушка не пришла в себя окончательно. Потом зашли в трактир, неожиданно чистый, с опрятными половыми в черных жилетках и красных рубахах. В центре обеденного зала возвышался огромный самовар, а на стенах висели картины, на которых пышнотелые и круглолицые красавицы с соболиными бровями наслаждались обществом жгучих брюнетов с пышными усами. Эти шедевры шли на базаре по два рубля за штуку и отличались только тем, что на одних барышни держали в руках кувшинки или лилии, на других — носовые платки, а на третьих кутались в узорчатые шали. Но зато их кавалеры были нарисованы вообще по единому трафарету, потому как отличались друг от друга лишь формой усов.

Бойкий половой предложил гостям окрошку, горячие щи, жаркое, расстегаи и чай по-калмыцки, то есть с маслом, молоком и солью. Но они попросили только окрошку и холодный квас. Погода разгулялась, и опять наступила жара.

Наконец стало смеркаться, и молодые люди отправились в гостиницу.

Выбежавший навстречу лакей взял лошадей под уздцы и пообещал отвести их на задний двор, поставить в конюшню и проследить, чтобы животных хорошо напоили и накормили.

Гостиница находилась в старом каменном доме с пристроенной к нему с одной стороны деревянной верандой с высоким крыльцом. На ступеньках сидела крепкая деревенского вида девка, одной рукой качала зыбку, другой бросала в рот семечки. Шелуха нависла у нее на подбородке, засыпала подол юбки и все крыльцо, но девка, не обращая на это особого внимания, зычным голосом выводила:

Матушка, матушка, образа снимают, Сударыня матушка… Меня благословляют!..

Вероятно, это была хозяйская половина, так как на окнах виднелись кружевные занавески и буйным цветом полыхала красная герань. В самой гостинице шторы были поплоше и потемнее, а цветы полностью отсутствовали. Но молодым людям особых удобств и не требовалось. Более всего им хотелось привести себя в порядок, принять ванну, а если не получится, то хотя бы попросить горячей воды и как следует умыться. Настя уже пожалела, что слишком опрометчиво отправилась в такую дальнюю дорогу без горничной. Пусть и была ее Ульяна девкой суматошной и крикливой, но в руках у нее все горело, и у Насти не было бы никаких забот со своей одеждой и ежедневным туалетом. Но тогда не случились бы те незабываемые моменты, которые она пережила недавно. Разве посмел бы Фаддей в присутствии горничной дважды поцеловать ее? Ну, уж нет, лучше помучиться с застежками, шнурками и шпильками, но продолжать путешествие с Фаддеем без лишних свидетелей!

Сергей тем временем подошел к высокой конторке, за которой восседал молодой человек в очках, с большой проплешиной на затылке и роскошными бакенбардами, которые спускались чуть ли не до подбородка, отчего лицо конторщика казалось чрезмерно вытянутым и оттого удивленным. Молодой человек некоторое время делал вид, что в упор не замечает графа. Он был занят весьма важным делом: пытался пером вытащить из чернильницы утопшую муху. От чрезмерного усердия на лбу у него выступили капельки пота, а большой и указательный пальцы были изрядно выпачканы чернилами.

Наконец его усилия увенчались успехом, муха была извлечена на свет божий, и молодой человек открыл толстую конторскую книгу, в которую записывал постояльцев.

— Итак-с, — сказал он неожиданно высоким и звонким голосом, — кто вы такие, господа? Куда и откуда следуете?

— Я — Фаддей Багрянцев, литератор из Петербурга. Следуем вместе с женой в Самару. Нам нужны две отдельные комнаты, так как после утомительного пути у госпожи Багрянцевой случилась ужасная мигрень.

Конторщик вытаращил глаза, некоторое время беззвучно открывал и закрывал рот, потом, слегка заикаясь, проговорил:

— Нет, вы только подумайте! Буквально четверть часа назад в нашей гостинице тоже поселился господин Багрянцев, и тоже литератор из Петербурга.

Тут он осекся и перевел взгляд на Настю, по виду которой трудно было поверить в разыгравшуюся мигрень. Девушка весело развлекалась с серой кошкой и двумя маленькими котятами, игравшими с ее косой. К радости Сергея, она не обратила никакого внимания на слова конторщика.

— Что вы говорите? — вежливо сказал граф Ратманов и встал так, чтобы полностью загородить собою девушку. — Должно быть, это мой брат, двоюродный, — добавил он поспешно, заметив, что у молодого человека глаза полезли на лоб. Очевидно, этот толстый паршивец не преминул, кроме фамилии, назвать и свое имя. А двух Фаддеев Багрянцевых в одной гостинице, согласитесь, слишком много, даже и для этого провинциального олуха-конторщика. — Да, это мой двоюродный брат, — более решительно подтвердил собственные слова Сергей. — Вероятно, он спрашивал обо мне?

— Так оно и было! — оживился его собеседник. — Только не ваш брат, а другой господин, высокий такой, с черными усами, очень любезный и вежливый, право слово!

— Они здесь сейчас?

— А где им быть? Только что в номера поднялись. Сразу четыре комнаты заняли. А барин, что о вас справлялся, в город отправился по делам, а ужин велел подать наверх через час-полтора.

— Так их только двое?

— Да нет же! — удивился его недогадливости конторщик. — Я же сказал, что они четыре комнаты заняли. С ними еще дама, очень красивая, ну прямо как ваша жена, но старше. Тут уж ничего не скажешь, — развел он руками, — и еще один господин с тросточкой. Ну, тот уж возмущался, возмущался, что при гостинице ресторана нет, чуть ли не криком кричал, будто от его ругани ресторан вмиг возьмет и появится! Мы для гостей и так готовим, и ничуть не хуже, чем в ресторане.

— Т-а-а-к! — Сергей сделал вид, что погрузился в глубокое раздумье. Потом внимательно посмотрел на конторщика, вытащил из бумажника несколько ассигнаций и пододвинул их молодому человеку. Тот накрыл их ладонью и быстрым отработанным движением смахнул с конторки в небольшой ящичек. — Думаю, вы сумеете понять меня. Нам бы не хотелось встречаться с моим братом и его друзьями. Дело в том, — он оглянулся на Настю, которая в это время крутилась перед засиженным мухами зеркалом, и, склонившись к конторщику ближе, перешел на шепот: